Приход и уход пациентов в отделении нейрохирургии, впрочем, как и в любом другом отделении, – обычное дело. Чаще всего в палату пациенты приходят на своих двоих и уходят тоже на своих двоих, но уже в корсете после успешной операции. После несчастного случая или аварии пациентов привозят на передвижной кровати с колёсиками. Всё идет своим чередом: анализы, подготовка к операции, вечерняя клизма, на следующий день помпезная кресло-каталка для доставки в операционную, хотя больной в состоянии ходить самостоятельно, и обратно уже на своей кровати с колёсами в свою, уже родную палату. Таков непреложный порядок вещей с точки зрения обычного пациента.
Момо приехал на кровати с двумя катетерами – один для отвода мочи, другой для систем. Сам он был после длительной реанимации в полузабытьи, с привязанными запястьями к продольным бортикам кровати. Его сопровождала супруга: малого роста, грузная женщина с пучком волос, собранным на макушке, который, казалось, олицетворял символ её власти, как у древних японских чиновников. Как только кровать оказалась в палате, женщина директорским движением руки поднесла телефон к уху и сделала звонок. Полчаса ничего не происходило. Потом из дверей раздался громкий возглас: «Ва-а-а. Момо!», и в проеме показались два таджика-таксиста с огромными пакетами, полными мандаринов и апельсинов. Приветствие было таким громким и смачным, что мне захотелось в ответ прокричать что-то похожее, но Момо симметрично не отреагировал. Они оттеснили от кровати властную супругу на задний план. На стандартный вопрос о здоровье Момо тоже ничего не ответил, поскольку ничего не помнил. Примерно пару минут ему объясняли, что он попал в аварию, что в него врезалась другая машина так, что бедняга стукнулся головой о зеркало, затем его отбросило на переднее пассажирское сидение, а вытаскивать пришлось через задние двери, поскольку передние заклинило от удара. Все обошлось без переломов, но ногу парализовало. Поддержка друзей совершила с Момо чудо: прошла еще пара минут и они громко смеялись втроём во весь голос и выкрикивали друг другу непонятные мне таджикские слова, как будто подзадоривая друг друга. Так продолжалось минут пять и смех уже начал было утихать, как в дверях снова раздалось «Ва-а-а. Момо!», и еще два земляка-таксиста присоединились к предыдущим двум. Церемония приветствия повторилась. Уже пять человек смеялись в голос и подзадоривали друг друга. Такого количества громкой таджикской речи мне никогда не доводилось слышать, и я сбежал отдохнуть в коридор отделения. Складывалось впечатление, что все таджики-таксисты, родственники и знакомые, проживающие в Казани, сегодня собрались здесь. «Почти как на свадьбе», - подумалось мне. Моя операция была назначена на завтра, и, выходя из палаты, я столкнулся с очередными соплеменниками Момо, желавшими его поддержать.
Вечером мне первый раз в жизни сделали клизму, укололи антибиотиком и отправили спать. Заснуть было не суждено: Момо громко стонал, обезбаливающего укола хватало на два-три часа. Пока он не стонал, его супруга храпела так, что стены дрожали. Я утешил себя тем, что нашел положительный эффект от бессонной ночи: общий наркоз подействует быстрее, в общем, «под наркозом отосплюсь». Утром меня прооперировали первым и к трём часам вернули обратно обычным порядком. В палате меня ждала любимая супруга. Сонливое состояние прошло после того, как меня стошнило. Предвидя бессонную ночь, мне удалось уговорить супругу не оставаться на ночь.
Ночь прошла по предыдущему сценарию, и не было таких сил, которые смогли бы под утро оторвать мою голову от подушки. Ночным развлечением было квалифицировать разновидности храпа, и дать им название. Первому образцу было присвоено вполне лирическое название: «храп в ночи», дальнейший храп развивался по более жесткому сценарию: «храп 2», апофеозом всего стал образец «храп-террор». Утром, проигнорировав завтрак, избежать системы с лекарством было невозможно. Отоспавшись под системой, через некоторое время снова раздалось знакомое «Ва-а-а. Момо!» и появились друзья-таксисты. В первый день эта традиция вместе смяться и подбадривать себя выкриками меня забавляла, но после опрерации встать и уйти в коридор я не мог. После второго приветствия земляков пришла моя жена, и отвлекла меня от таджикской речи. После третьего «Ва-а-а. Момо!», когда друзья отлвлеклись от него, Момо вдруг вырвал из себя все катетеры, сбросив с себя простынку и «в чем мать родила» полез в сторону супруги, жестами показывая на рот. Бортик кровати и парализованная нога сделали это движение не опасным. Глядя в безумные глаза Момо, слыша его бессвязную речь, и бесплодные попытки выяснить, что же случилось, моя жена вскочила и отгородилась от него занавеской. Зрительный раздражитель пропал, и Момо успокоился.
Разгадка происходящего не заставила долго ждать. Вечером, когда поток земляков схлынул, совершенно бесшумно с нижних этажей появился маленький человечек с большой головой и огромной черной бородой. Казалось, что голова с бородой перемещается на двух маленьких ножках. В это время Момо спал, и мы разговорились. Джума лежал на другом этаже больницы с язвой желудка. Как только узнал о случившемся - решил навестить земляка. История нелегала-гастарбайтера была проста и трогательна. Из двадцати пяти тысяч, что он зарабатывал, пять он отдавал за патент, пять за жильё, остальное отсылал на родину жене и девятерым детям, по которым он сильно скучал. Из заработанных средств себе он почти ничего не оставлял. Плохое питание плюс тоска по семье приравнялась к язве желудка – таково было нехитрое уравнение причины его заболевания. Я поинтересовался переводом слов, которыми друзья подбадривают друг друга при встрече. Джума замялся и сказал, что это они обзывают друг друга таджикскими ругательствами, а насвай он не любит и не употребляет: «Водку они не пьют, зато с детства держат за щекой эту траву».
Вечером, в попытке урезонить наркоманов, я обратился к жене Момо. В ответ услышал, что это и не наркотик вовсе, употребляют его все «с мала до велика». И в этом ничего плохого она не видит. Не найдя взаимопонимания, мне пришлось буквально пойти другим путем. На второй день после операции, когда было разрешено пройтись по палате, мне удалось добраться до дежурного врача и обрисовать ему ситуацию. Мне было объяснено, что клиника носит название экстренной медицины и мне нужно искать не лучших условий, а компромисса в создавшейся ситуации. Мой мозг лихорадочно заработал в поисках компромисса, и решение было найдено. Мне вспомнилось, что обычно к больному толпами не пускают, а посещают по одному. Мой расчет оказался верен. Уже на следующий день таджикский курултай прекратился, а на пару ржать и обзываться не интересно.
Весь следующий день среди громкого потока незнакомой речи при каждом посещении проскальзывало слово «вноз». Момо усердно искал. Еще днём позже к нему пустили не одного, а двух посетителей. Те сели за телефон и вскоре появился третий таксист, страшного вида и с глухим голосом, и тут же исчез. Слово «вноз» стало звучать победно.
Мне близка поговорка, что «со своим уставом в чужой монастырь не ходят», но старых традиций, видимо, не сломить.
2019