***
На верхней ноте уходить,
искать обратную дорогу,
найти папирус или сыть,
унять тревогу.
Сказать: «так было, будет, есть»,
акаций цвет очеловечить,
седые горы, птичью весть,
холодный вечер.
К зиме по слову убывать,
найти приют, глаголам вторя.
И костью говорящей стать
земле и морю.
***
Ходят по древним землям дети богов –
лица суровы, чётки их пальцы греют.
Выбыл один дитятя и был таков,
выбыл из общих игр, он был добрее.
Братьям оставил чётки, в себя ушёл,
стал ходоком к своим венценосным генам.
Небо в лавровых тучах, венец тяжёл,
ген обнулился к ночи зерном ячменным.
Раннее утро с проседью облаков,
в поле далёком маревый жнец колдует:
вот вам, дитяти, чётки из колосков,
вот вам бычок соломенный, обалдуи.
***
Не отменяет связи небо,
роняя звёзды в долгий сон.
А где-то свечи, крест и требы,
и лик страданьем иссушён.
А где-то строчки криво-косо,
кустом терновым по листу.
Не отменяет знак вопроса
полётов птичьих красоту.
Резвятся буквы, мотыльками
летят на ручки детворе.
Не отменяет мёртвый камень
нетленность яблок в букваре.
***
Парусник вдалеке, ласковый бриз…
Выплыло слово некстати –
«запечье».
Стало тёплой волной, но
ни вверх и ни вниз
слово-памятка,
тихое, человечье.
Стопки исписанных листьев,
жар простыни,
ночь диктует, как прежде,
сверчковые песни.
Каждый слышит своё.
Слышу я: не усни,
спят умбрийские сосны,
не жди от них вести…
Что мне сосны умбрийские?
Дом мой увит
былью знойной степи,
болью памяти,
или берёзовой грёзой.
Не молчи и не спи, –
ночь моя говорит –
там восход на крови,
горше доли одной,
горче сока
одной сокрушённой берёзы.