ПОД ПЯТОЮ ГЛУПОСТИ
Автор Игорь Бестужев-Лада
Игорь Васильевич Бестужев-Лада(1927-2015), советский и российский учёный, историк, социолог и футуролог, специалист
в области социального прогнозирования и глобалистики. Доктор исторических наук, профессор. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2001 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».
Автор нескольких десятков монографий и брошюр, свыше двух тысяч статей в периодических изданиях.
https://ru.wikipedia.org/wiki/ Бестужев-Лада, Игорь Васильевич
Продолжение 14 романа.
Продолжение 13 http://www.stihi.ru/2019/06/03/2832
АНТИХРИСТ В МУНДИРЕ
«Засим братец Сдохов перешёл к искусствам.
Он разделил всех глуповцев, принадлежащих к миру искусства, как-то: писцов, скоморохов, барабанщиков, маляров и плотников – на те же примерно разряды, что и знахарей. Были учреждены чины всеглуповских (или глупейших) писцов, скоморохов и т.д., просто глуповских, полуглуповских и неглуповских. Так что каждый раз торжественно объявлялось, например: выступает всеглуповский скоморох, личный братца Сдохова холуй, братец Возглявый! И тому подобное. Довольствие и в данном случае распределялось строго по чинам – от обжираловки до голодухи.
Точно так же по примеру знахарей были учреждены Съезжая Писцовая Изба, Съезжая Скоморошья Изба, Съезжая Барабанная Изба, Съезжая Малярная Изба и Съезжая Плотницкая Изба, счастливые обитатели коих, сумевшие пробиться сквозь давку у входа, получали титулы лейб-писца, лейб-скомороха, лейб-барабанщика, лейб-маляра и лейб-плотника. С уже упоминавшимся особым академическим довольствием.
Братец Сдохов и на сей раз не ошибся. Во все пять изб, по законам природы, сумели протиснуться только такие негодяи, подлецы и бездари, что всем искусствам разом, как и наукам, тут же пришел конец. Осталась одна имитация, за искусство выдаваемая.
С той поры глуповские науки и искусства можно, не боясь впасть в преувеличение, описать словами, принадлежащими перу Михаила Петровича Погодина ещё из угрюм-бурчеевских времён: «Дарования не ободрялись, а уничтожались. Беспечность, леность и посредственность ободрялись, и невежество с гордостью подняло голову. Литература ушла, ограничившись только посредственными или гадкими повестями. И на поприще словесности остались одни голодные псы, способные лаять или лизать».
Так свершилось четвёртое, поистине диавольское деяние.
От искусств братец Сдохов столь же логично перешел к предмету географии. Он переименовал город Глупов (уже подвергавшийся, как мы помним, такой операции) в честь братца Охова и в свою собственную честь в «Охъигород, впоследствии Сдохъигород». Название несколько длинноватое, зато впечатляющее.
Во всяком случае, глуповцы по сию пору отстаивают его с неописуемым исступлением. Кроме того, он упразднил разнообразие в названиях улиц, площадей, слобод Глупова, назвав все их одинаково: Охосдоховская улица, Охосдоховская площадь, Охосдоховская слобода...
С последующей нумерацией для пущей ясности: 1-я Охосдоховская, 2-я... 131-я и т.д. Оказалось это настолько удобнее, чем раньше, что тоже сохранилось по сию пору. Правда, ошибёшься номером – пиши пропало. Но разве это может умалить чувство глуповской гордости от величия новых наименований?
Той же экзекуции подверглись все без исключения географические объекты: река Охосдоховка, озеро Охосдоховское, болото Охосдоховское, кладбище Охосдох, отхожее место имени Охова и Сдохова. И так далее. Естественно, с последующей нумерацией («нужник № 32 имени Охосдохова»).
Главным итогом географических упражнений братца Сдохова было то, что глуповцы забыли истинное название своего местообитания и суетно возгордились, распустив слух, будто все народы мира испускают охи и вздохи при одном только упоминании о том, во что превратилось бывшее Пошехонье. А так как оно ни во что не превратилось, осталось таким же, каким было испокон веку, только вывески сменились, то всё вышеописанное можно охарактеризовать не иначе, как бесовский соблазн, заставивший глуповцев забыться как бы в дурмане от своего злосчастья.
И это было пятое, поистине диавольское деяние.
Следующим шагом в географии было упразднение городских кварталов и слобод, взамен которых учреждались кантоны и провинции, наименованные в честь выдающихся умоскопистов прошлых и настоящих времён. Так, квартал Песий Вражек превратился в Востриковский кантон (в память убиенного Вострикова). Навозная слобода – в провинцию Гунявую (в память старого крамольника Порфишки Гунявого), слобода Негодница – в провинцию Стервятница (в честь здравствующего братца Стервятина) и т.д. На эти кантоны и провинции никто не обращал никакого внимания, потому что и в тех и в других по-прежнему хозяйничали всё те же квартальные и будочники, спешно переименованные в кантонистов и слободюков. Хуже всего, что те и другие были полностью отданы на откуп местным уроженцам – наиболее мерзким из туземных доносчиков. На это тоже никто не обратил внимания, потому что и кантонисты, и слободюки были всего лишь подлыми холуями, шага не могли ступить, не косясь на Корявого, и без церемоний смещались им со своих постов при первой же оплошности. Об этом обыватели всегда жалели, потому что новый кантонист или слободюк, как правило, являл собою ещё более отпетого подонка, нежели его предшественник. Исключения это правило не знало.
Никто не подозревал, что в данном случае братец Сдохов закладывал под Глупов такую мину, по сравнению с которой набеги кочевых племен – просто нашествие туристов с тугими кошельками. Но мины такого рода стали взрываться намного позже, когда пришли новые, совсем другие времена. А пока глуповцы отчаянно ликовали, опасаясь только, что на все кантоны и провинции не хватит руководящих государственных деятелей квартального или слободского уровня.
И это было шестое, поистине диавольское деяние. Пожалуй, самое диавольское по замыслу и последствиям.
Это еще полбеды. Беда заключалась в том, что братец Сдохов взял за обыкновение каждое своё злодеяние сопровождать восклицанием:
– Пусть, братцы, жить стало не лучше, зато веселее!
И это являлось абсолютной истиной в последней инстанции. Если, конечно, не уточнять, кому не лучше, а кому значительно веселее. При этом он каждый раз вспоминал знаменитое изречение барона Менкенбурга, обер-полицмейстера Глупова угрюм-бурчеевских времён: «Прошлое Глупова было прекрасно, настоящее великолепно, а будущее выше того, что может себе представить человеческое воображение».
Продолжение романа в следующей публикации.
03.06.2019