О, небеса горели пламенем ликера,
Что выжег глотку мне, пока
я закрывал глаза,
Чтобы не видеть света над собою,
О, все мои слова - земля.
Я погрузился в тьму,
пока сияние возвещало,
Что близок каждый здесь,
и нет рабов вовек.
Я стиснул зубы. Клокотало
Во мне желание
не видеть бед,
И я ослеп.
Хотя прозрение раздавал несчастным
чеканною монетой я,
И в жестяных главах она звучала
как многих книжек тишина,
"Какое дело мне! - вертелась
Во мне простая мысль, - ведь смерть
сравняла нас с тобой на милость,
и жребий этот прост, как не смотреть."
Так не любовь, не братская тревога
лучили мне сочувствий родный свет, -
Холодный взгляд души до гроба
Раздел всю явь, в душе так разлив медь.
Я забывал понять, что распростёр объятия,
А потому лишь ветер был со мной,
Я, заскорузлым став в проклятьи,
Которое просыпал над собой, -
(о, пепел был холодным и учтённым
лишь потому, что собственным умом
я просчитал вину, и осуждённым
я сделал себя сам, чтоб никому
власть не вручать от собственной юдоли,
судьбы и воли,
яви снов.)
И будучи таков, - непоколеблен
И жертвою души чужой,
Я и венков любви
Не надевал
на голову подсудну,
Чтобы и они не пали вслед за мной.
Я стал беспамятен и нов.
Но новым быть - не значит ли являться
В калейдоскопе талых слов? И постоянно быть, пытаться
раскинуть по земле своих поступков кров?
Унылое занятье и стремление, -
Я перестал трудиться и говеть, -
Как призрачно во мне богослужение,
О, неприступна мира твердь!
И я закрыв глаза, лишь разумением
Остался ясен,
стал смотреть,
Откуда родятся дней тени, -
Туда, где и забвения боле нет.