* * *
Плюхнусь пластом на скрипучую койку
И захихикаю желчно, поскольку
Я на работу уже не пойду
И посылаю проклятье труду.
Тут же и кот мне ложится на брюхо –
Служит он мне для поднятия духа,
Ведь у кота чисто рыцарский нрав:
«Ты – сюзерен и поэтому прав».
Я предавался труду с малолетства,
Но получил небольшое наследство,
Мертвых оплакал – и молвил коту:
«Время заканчивать эту страду».
Думал годами я, как бы с котом бы
Из Вавилона уйти в катакомбы,
Недосягаемым стать для господ, –
Замысел этот поддерживал кот.
Что ему нужно? Лишь блюдце печенки,
Да по весне – шерстяные девчонки,
Да позволенье вскочить на кровать
И монотонно уют воспевать.
Ныне судьба чуть ослабила хватку,
Но ухожу я отнюдь не к достатку,
А к невзыскательной жизни кота, –
Прочая жизнь до конца прожита.
Да и девчонки меня не волнуют –
Ежели ветры весенние дуют,
Я не о них размышляю уже
На катакомбном своем этаже.
Я размышляю о том, как могли бы
Письма мои с начертанием Рыбы
Из катакомб расходиться в миру, –
Буду писать я, пока не умру.
И, разумеется, способ найду я –
Ветры апреля, напористо дуя,
К смелым делам побуждая самцов,
Служат затворнику вместо гонцов.
С ними-то и разлетаются письма
О возрожденье идей коммунизма,
И о душе, что под гнетом жива,
И о присутствии в ней Божества.
Письма по ветру летят без дороги
О единении сущего в Боге, –
Именно их неизбежный приход
Воплями страсти приветствует кот.