СИБИРЯК НА НЕВЕ
1
«Помню я кедровые орешки,
Бурые, как соболиный глаз,
Парня рябоватого усмешки,
Шнур тропы, к костру ведущий нас.
Помню гор безоблачные шири,
Кедров голубые облака,
Ясную голубизну Сибири,
Грань серебряного ледника.
Помню все. И птиц на горизонте,
И речушек светлое стекло...
Но одно лишь среди пуль на фронте
Здесь особый смысл приобрело.
Бурые кедровые орешки,
Круглые, как соболиный глаз,
Парня простодушные усмешки,
С кем тайга скрепила дружбой нас.
Парень синеглазый, рябоватый,
Буйная, широкая душа.
Мы бродили с ним тайгой горбатой,
Свежестью таежною дыша.
Мы любили пить перед рассветом
Чистое вино багряных рос.
Мы любили—если свежий ветер
Горькою смолой ударит в нос.
Так ударит, что раздует ноздри
И от волосков до пят пойдет...
И глаза так удивленно смотрят,
Словно мир пред ним уже не тот.
Словно все опять помолодело.
Был пустырь—и нету пустыря. 1
И пьяняще обтекает тело
Сочная брусничная заря.
Мы любили... Но ни лес, ни речки
Не тревожат памяти сейчас.
Предо мной кедровые орешки,
Круглые, как соболиный глаз.
Так, бывало, у лесной поляны,
Чуть проснется на заре душ а,—
Он сидел под кедром-великаном,
Шишки кропотливо шелуша.
И потом зернистые орешки
В пригоршнях держал он на дыму.
И, как четки круглые, без спешки
Складывал в карман по одному.
Нет, мой парень не был суеверен,
Он был просто милым чудаком.
Он любил взлохмачённого зверя
Встретить в дебрях солнечным смешком.
Он не торопился переломку
Поднести к упругому плечу.
Он смеялся широко и громко,
И бросал орешки лохмачу.
А медведь в своих штанах медвежьих
Путался, и сотрясая лес,
Землю рвал, чтобы найти орешек,
И ревел, как в старой сказке бес.
Не найдя, он шел на задних лапах,
Словно первобытный человек,
На живой, на человечий запах,
На густой, на простодушный смех.
В это время раздвигались сосны,
Вспыхивал гремучий огонек.
Думалось медведю, будто солнце
Гасло у его могучих ног.
И опять мой друг по перевалам
Шел среди обвалов и трясин.
Шел... А с древних гор тянуло палом
На простор пестреющих долин.
Где-то вновь гремела переломка,
Где-то снова падала гора.
И орешек за орешком звонко
Парень грыз у сизого костра.
2
Было так: сентябрьской темной ночью
Закачались лодки на Неве,
Быстрые малиновые точки
Вспыхнули на молодой траве.
Вражий берег, выросший из мрака,
Взрыли наших батарей клыки.
Пять минут—и загремит атака,
И сверкнут граненые штыки.
Под могучим орудийным валом
Мы стремились к берегу врага.
Било в грудь нам порохом и палом,
Острый ветер прожигал бока.
Не сдержать нас... Берег огнезубый
.Замолчал, не выдержал, погас.
И к земле родной припали губы...
И слеза на землю пролилась.
Тут в траншей под свинцовой выогой
Я опять нашел сибиряка
Он считал Сибирь своей подругой,
Он под Ленинградом бил врага.
Стиснув острый холод автомата,
Он припал к истерзанной земле.
Глаз поймал фашистского солдата—
И солдат упал в рассветной мгле.
Видел я, как на крутую насыпь
Он забрался и бойцов увлек;
Как врагов бесформенную массу
Захлестнул наш молодой поток.
Огненный поток, дробящий скалы
Частых дотов, вставших на пути.
Впереди неудержимый малый,
Человек сибирской злой кости.
Точно так же, как в часы охоты
В абаканских дебрях, между скал,
Он ловил врага, искал—и сотый
Мертвый немец на землю упал.
Он стремился с отделеньем вместе,
С автоматами наперевес
Оседлать дороги перекрестье
И войти в нагроможденный лес.
Лес гудел, и робкий, розоватый
Над лесами занялся рассвет,
Задрожал на грани автомата,
Победителю послал привет.
Только трубы блиндажей разбитых,
Брошенные на сыром песке.
Только исковерканные плиты,
Сбитые при первом же броске.
3
Вот что здесь открылось после боя
Голубым глазам сибиряка.
Горек дым над светлою Невою,
Но победа все-таки сладка.
Словно точка на яру далеком,
Врытый в землю, камнем обнесен,
Дзот светил нам, вставши одиноко
Среди веток, погруженных в сон.
Дзот стоял, и в маленьком квадрате
Огонек багровый расцветал,
И бойцы шептали:—Это батя,
Наш полковник, подал нам сигнал.
Это значит—закрепляться надо,
Подкрепленье не придет пока.
Это значит—отбиваться надо
От превосходящего врага.
Немцы поднялись сплошной лавиной,
К нашим укреплениям пошли.
Мы молчали. Ни огнем, ни миной
Не поднять нас, не смахнуть с земли.
А дружок мой... Нет, никто так просто
Не встречал идущих в рост солдат.
Каждому он выбрал для погоста
Место и погладил_ автомат.
Как в тайге, по правилам охоты,—
Не убить страстей таежных в нем...
На глазах у всей фашистской роты
Он готов был злить ее огнем.
Не забыть, как друг мой, стиснув зубы,
Автомат свой прижимал к груди.
И тогда его шептали губы:
— Мало!? На еще!... Иди, иди!
Не забыть, как, окружен врагами,
Он вскочил и поднял одного
И ударил немцем в немца,—камнем
Повалился немец от него.
Помню, как последние гранаты,
Словно соколы, взметнулись ввысь.
Помню, как немецкие солдаты
Залегли и снова поднялись.
Среди лиц, прощающихся с жизнью,
Видел друга светлое лицо.
Видел стали огненные брызги
И врагов давящее кольцо.
А потом—простор моей Сибири
Под лазурью бархатных небес,
Горные безоблачные ширя,
Прямоствольный темнохвойный лес.
Видел все... И вдруг все потемнело...
Что-то странно хрустнуло в плече.
Мне казалось, в пропасть без предела
Падаю на ледяном луче.
И раздался гром. Над бездной черной
Золотые звезды расцвели.
И упали крохотные зерна
Искрами, и грудь мою сожгли.
Дальше я не помню... И не знаю,
Сколько я без памяти лежал,—
Знаю лишь, он, кровью истекая,
Все стоял, как каменный, стоял».
Георгий Суворов,
поэт сибиряк.
Фронтовмк.
05.06.2019