Горячка

Все имена и события изменены или нет...



                Горячка



                Когда человек устаёт стучаться в двери,
                он начинает швырять в окна камни.

                Кен Кизи


                Тьмы нет.  Есть только гаснущий свет в наших сердцах.

                Андрей Платонов


1


  Я отдёрнул шторы, распахнул окно и жаркий московский воздух ворвался в  мою квартиру.
- Мать честная, – простонал я. -  Да что же это такое-то, а!?
 На часах едва-едва минуло 10 утра,  а над столицей уже стояло тяжёлое удушливое марево, полное запаха бензина и тающего асфальта. Июнь только перевалил за половину, но казалось, что уже середина июля – так душно и пыльно было в Москве. Листва была серой, газоны - пожухлыми, а небо - грязным и мутным. Контуры высотных домов покачивались и плыли словно мираж, и солнце, которое было не в силах пробиться сквозь густой смог,  превращало город  в теплицу, в которой люди походили на сморщенные и пожелтевшие овощи.
- Дьявол, – продолжал ругаться я. – Мы в Каире что ли, я не пойму никак?! Где эта б***ская утренняя прохлада?
  На подоконнике стояла недопитая с вчера бутылка пива. В смутной надежде на чудо я сделал из неё глоток и немедленно выплюнул тёплую жижу в горшок с кактусом.
- О-о-о, господи!!! Проклятье! Жара, опять эта проклятая жара! Я с ума от неё сойду!
Я отошёл от окна и рухнул в кресло,  прикрыв свою наготу валяющейся на полу соломенной шляпой. Шляпа, купленная мною в Париже и когда-то весьма элегантная, вчера была измята и безнадёжно заляпана сладким красным вином. Пошарив на столике, я нашел чудом уцелевшую сигару, спички и без удовольствия закурил. «И это моё утро!? – думалось мне. – Утро поэта и человека! Ужас! У-жас!»
  В соседней комнате гулко и жалобно застонал  диван. В такт ему, хрипло и тяжело, как умирающее животное, застонала женщина.  Время от времени стоны стихали,  и было слышно, как она что-то быстро и неразборчиво бормочет. Эти стоны и бормотания обостряли мою  и без того дикую мигрень.
- Эй, полегче там, кролики, – забарабанил я кулаком в стену. – Мебель поберегите!
Стоны на секунду стихли, а потом возобновились с удвоенной силой. Я безнадёжно обмяк. Судя по всему, за стеной трудился мой друг -  Алексей  и, если мне не изменяла память, «труд этот Лёшин был страшно громаден»: ведь женщина, которую он вчера подцепил, была стара, толста и страшна…
- Сволочи! Дождётесь у меня, – уныло  прокричал я. -  Сейчас вот как опохмелюсь,  как начну ругаться во все инстанции! Никакой управы на вас нет! Дикари!
- А можно потише, а? – вдруг услышал я и вздрогнул. -  Голова очень болит…
На моей всклокоченной и разверзнутой кровати, в самом её центре, на спине, лежала голая девица, её длинные тёмные волосы закрывали ей лицо. Я совсем забыл про неё. Ей было около 30, и она была  лет на 15 моложе и килограмм на 25 легче той, застеночной. Накануне, я даже было подумал, что они мать и дочь... Вчера вечером, на каблуках, в чёрном открытом платье и на фоне своей подруги она выглядела весьма и весьма эффектно. Теперь - нет.  Их имена я не смог бы вспомнить и под пытками…
- О, привет, – я отсалютовал ей шляпой. -  Ты как, жива?
- Нет… - она приподнялась на локтях. -  А сколько сейчас времени?..
- В аду часы не тикают! – злобно выдал я. -  Могу только сообщить, что сейчас начало  следующего за вечером пятницы дня.
Она бессильно откинулась на подушки и жалобно заныла:
- Принеси водички, пожалуйста, а-а-а-…
- Воды нет! У меня из кранов только пиво течёт и ликёры всяческие... А ещё есть джин.
- Нет, - заорала она и забилась в истерике, – только не ДЖИН! Нет! Даже не произноси это слово! О-о-о-о!!!  Да дай же мне хоть  что-нибудь, я умираю, ты слышишь?!
- Сейчас сообразим.
Я встал, надел шляпу и, покачиваясь, двинулся на кухню, по пути заглянув в соседнюю комнату.  Там моему воспалённому взору открылась огромная толстая прыгающая задница, крепко-накрепко оседлавшая моего лежащего на диване и сучащего ногами друга. Меня аж всего передёрнуло. Проще всего было бы пройти мимо, но бросить товарища в беде,  это низко. Я взял себя в руки и, откашлявшись, начал так:
- Мадам, –  произнёс я, сдерживая рвущийся смех и ужас. – Мадам!  Я ни в коей мере не хочу вмешиваться в процесс вашей бурной жизнедеятельности, но, просто как врач(!), считаю своим долгом предупредить Вас, что  у Алексея слабое сердце, авитаминоз паховой области и тяжёлая контузия, ещё с Гражданской… А ещё у него протез, и он (собака), по утрам барахлит часто... Не ровён час - отскочит, а мастерские по субботам закрыты. То-то мы с ним, с горемычным, напрыгаемся… Просто беда! Вы уж будьте любезны, поосторожнее там, с ним, с протезом в смысле, а то…
Жопа замерла, а потом мелко затряслась  от хохота  и повалилась на бок. Берлинская стена рухнула, и из-под её обломков выглянуло ухмыляющееся лицо Алексея.
- Доброе утро! – выдохнул он, но в его взгляде ясно читалось «Спасибо!»
- Мир вам, мои малыши, - благословил  их я и продолжил своё триумфальное шествие на кухню.
  На кухне был полный разгром. Я поднял с пола свои когда-то белые брюки и надел их. То был крайне необходимый  шаг к восстановлению  в этом хаосе некоего подобия цивилизации.  Вытащив из холодильника четыре холодные бутылки пива, я открыл их,  разнёс  страждущим, и снова упал в кресло. День обещался выдаться трудным.
  Через полчаса все расчухались, приоделись и собрались на кухне. К тому времени я принял душ, доел остатки вчерашней колбасы и шпрот, выпил ещё одно пиво и был готов к любым подвигам. Последним на кухню вышел Алексей. С большим достоинством он явил нам свой большой пивной живот, уныло болтающийся членчик и белесые ноги в носках.
- Сатир из Вифлеема! – приветствовал его я.
Дамы страшно возмутились его виду, и под их гневные крики и мой хохот Алексей вынужден был удалиться и вновь вернуться,  но уже облаченным в мятую простыню.
- Я не понимаю, - удивленно говорил он, игриво похлопывая себя пухлыми ладонями по припухшим щекам. – Чем, собственно, обязан?.. И весь этот восторг?! Право, я удивлён, удивлён…
 Разлив остатки пива по кружкам, мы дружно чокнулись и выпили. Солнце, прорвав на минуту тлен смога, ворвалось на кухню и хлёстко засверкало в нашей посуде. Грусть и отчаянье охватила меня, моё сердце сжалось, и чтобы не пасть духом, я поднялся.
- Так! –  постучал я вилкой по стеклу и полез на табурет. – На повестке дня несколько душетрепещущих вопросов, и первый из них, который более всего мучит массы, это полное иссик… иссек...  иссякновение! запасов алкоголя в сей скорбной обители.
- И сигарет!.. – бурно поддержали меня из зала. – Сигареты тоже кончились!
- Засим, - продолжил я, - предлагаю путём быстрого прямого открытого  голосования выбрать гонца и заслать его в ближайший продовольственный магазин, дабы восполнить эти пробелы! (Аплодисменты!) Остальные вопросы на данный момент считаю второстепенными и недееспособными! Спасибо.
Я раскланялся и слез. Все не сговариваясь, посмотрели на Алексея.
- Мне, что ли, идти,  - изумился он.
- Да! Да! Да!
- Ну ладно… Мне не трудно.
 Он допил своё пиво и сделал вид, что хочет сбросить простыню.
- Не смей! – заверещали женщины.
- Так и быть, - величественно отозвался он и ушёл одеваться.
Когда он снова пришёл одетым в джинсы и рубашку, меня осенило:
- Стоп! – воскликнул я. -   Я иду с тобой, а то ты пропадёшь на век (я тебя знаю!) и мы тут все умрём  от жажды. Мы мигом! – обратился я к дамам.
Я вскочил со стула и нацепил какую-то футболку.
Кстати, девушки, - сказал я. -  Денег то после вчерашнего,  тю-тю, маловато в смысле…
- Да ладно уж, на, берите…
Вера (та, что была со мной) протянула мне пятьсот рублей, а Надежда (Лёшина) дала  сто.
- Вот видишь, Алексей, – не преминул заметить я, когда мы ехали в лифте, – кто как работает, тот так и пьёт! Получается, я в пять раз больше на своей наработал, чем ты…
- Ерунда, - отмахнулся Лёшка. - Моя ещё ночью мне свои коронки золотые подарила… В знак  глубокой признательности и любви! Целую горсть…
- Они что, к члену прилипли или просто от старости на простыню выпали, а ты их подобрал? – Полюбопытствовал я.
- Почему сразу от старости, - не конфузился Алексей. – Любишь ты Жигунов позлословить! Обычная цинга…
- Ну ты гигант, – хохотал я. – Не пробить!
- Эх, знал бы ты, как я через это страдаю! – очень серьёзно ответил Лёха.
- Лёш, если честно – даже представить страшно…
- То-то и оно…






2

  Накануне мы  гуляли в «Ванильном небе», что находится во дворах на  Никольской улице. Рабочий день отгорел, и на Москву медленно опускались горячие и беспокойные сумерки. Пятница бесстыдно манила нас к себе, и мы не противились её порочным желаниям. Уставшие и измочаленные, перехватывая по стаканчику на скорую руку то там, то сям, мы плавно спускались по Тверской, и вот уже огни Кремля и Манежа открылись нашему взору. Ускорив шаг, мы быстро прошли мимо гостиницы «Москва», пересекли полную молодёжи и туристов Площадь Революции, вышли к  Китайгородской стене и вскоре  оказались у входа в кафе, находящееся на втором этаже. Внутри было неожиданно тихо и довольно прохладно. Сев в  углу, мы заказали пиво и возбуждённо стали делиться планами на выходные.
 Я любил это место.  Деревянная мебель, диванчики и неяркий свет делали его по-домашнему уютным и приветливым; особенно это было заметно днём, когда зал пустовал. Я часто бывал здесь и  подолгу сидел в одиночестве, покуривая трубку, читая романы и потягивая холодное светлое пиво. Здесь же я назначал свидания, отмечал праздники и кутил с друзьями. Если в выходные мне было грустно, я всегда знал, где можно провести час-другой, выпить пару мохито,  слегка перекусить или просто спокойно поработать над новым рассказом или стихотворением. Это было определённо  хорошее местечко.
 Если случались вечера, когда зал оказывался переполнен, и музыка звучала слишком громко, я  спускался этажом ниже, и заходил в  простой и замечательно устроенный «Пивной бар». Его стены сплошь были обиты железом, мебель была тяжёлой и угловатой, а пиво подавали в пластиковых стаканах. Там всегда было не протолкнуться, сизо от дыма и очень шумно. Иностранцы и люди от природы пугливые обходили это место стороной, считая, что в таком «низкопробном» заведении легко можно  нарваться на неприятности и прочий мордобой. Что ж, возможно они были правы, хотя лично я за много лет  посещения этого места,  ни разу не видел там драк и скандалов, если не считать, конечно, скандалом  повышенные тона и безумно горящие глаза некоторых посетителей. Но так и должно быть в баре, ведь это же не кондитерская. Такие славные места, и в большом количестве, можно встретить, пожалуй, только в Мадриде, где к вашей выпивке неизменно дают наисвежайшие, чудесно простые и по-крестьянски сытные закуски, а ошмётки от креветок и прочий мелкий мусор, не церемонясь, бросают прямо на пол. Проведя в благословенной испанской столице неделю в конце апреле, я навсегда полюбил этот красивый, просторный, чистый и очень зелёный город. Проходя по его длинным, прямым как стрела бульварам, всегда можно было заглянуть в какой-нибудь маленький вездесущий барчик, и, увидев на полу мелкий мусор, сразу понять – да, это место настоящее, не для туристов! -  а значит, тут хорошо. Потягивая в таких заведениях  лёгкое местное пиво или рюмочку «Esplendido» - крепкого и восхитительно ароматного испанского бренди, я понимал старину Хемингуэя, так любившего эти места. Да, он определённо понимал толк в таких заведениях! Закусив выпитое крупными, как сливы, маринованными маслинами или картофельным омлетом с чесноком, уксусом и оливковым маслом, я вновь выходил под сень каштанов, и неспешно продолжал свой путь, направляясь к Прадо, шумной  Sol или к Северному вокзалу, где на самом берегу тихой мутной реки, в двух шагах от могилы Гойи, возвышался мой отель.
  Читать в «Пивном баре», да и вообще делать там что-либо, кроме как пить, было невозможно. Тут хорошо было стоя быстро опрокинуть пару кружек пива, узнать счёт транслирующегося футбольного матча, перекинуться парой слов со старыми «знакомыми по кружке» и идти дальше, например в ГУМ.
 «Ванильное небо» постепенно наполнялось, наши кружки раз за разом пустели, и когда за соседний столик присели две женщины и выразительно посмотрели на нас, мы не растерялись и сразу подсели к ним.
- Привет!
- Привет!
- Я - Алексей, - представился я, -  а это – Алексей, мой друг. Не перепутайте!
- Хорошо, - засмеялись они, и мы быстро нашли общий язык.
Они сказали, что они журналистки и назвали какой-то журнал, в котором они работают.
На что мы сообщили им, что мы врачи, в смысле «доктора наук».
- О, - засмеялись они, - такие молодые - и уже доктора наук! Это, должно быть, замечательно!
- Конечно, - вторил их интонации я. – Мы оба вундеркинды. В семь закончили школу. В четырнадцать – диплом МГУ, в девятнадцать – кандидатский минимум, а к 23 – доктора. Всё просто!
- И каких же наук вы доктора?
- Мы, -  гордо подбоченился я, -  литро-нейро-лингвисты!
- Да. Изучаем благотворное воздействие алкоголя на аппарат человеческой речи в частности и мозга вообще, а также роли этилового спирта в падении языковых барьеров между романскими и славянскими языковыми группами! – на одном дыхании отчеканил Алексей и был немедленно награждён восхищёнными взглядами обеих женщин.
- Он, кстати, по совместительству ещё и  лингвист-ландскнехт, - добавил я масла в огонь.
- Кто-кто?
- Наёмник, -  пояснил я. – В кругах  «лингвистов удачи» он известен как «Говорящая коробочка» или «Лёша-коньячок». Переговорит кого угодно!
- Даже Малахова?
- Да что Малахов, тьфу! Этот малахольный у него сам уроки берёт! Правда, Лёх?
- Точно, - кивнул Алексей. – Хорошист, но на большее он не способен…
Он шумно глотнул из своей кружки и, сделав утомлённое знанием лицо,  грустно продолжил:
- Он,  конечно,  талантлив. Да.  Но, увы! – Лёша развёл руками, - тем, кто гонится за длинным рублём, нет место в Настоящей Науке… Да-с…Да-с…
Это двойное «да-с» окончательно покорило дам. Впрочем, это было совсем не  трудно, они сами до чёртиков жаждали приключений, и та, что была моложе, уже тёрлась своей лодыжкой о мою ногу. Ножки у неё были что надо.
Мы все перешли на мохито, потом добавили джин & тоника и  замечательно опьянели.
- Предлагаю совершить марш-бросок в нашу лабораторию! – перекрикивая шум в собственной голове предложил я. – Пора коню в стойло!
- Да-да, - с умным видом согласился Алексей, предупреждая дамский хохот. – Нужно немедленно провести тщательнейшие практические занятия! У нас как раз  всё оборудование собой!..
Я неприлично расхохотался и стал расплачиваться.
- Бойся официанта, счёт приносящего! – вопил спустя пять минут  Алексей, и я понял, что действительно пора сваливать. Обнявшись вчетвером, мы чудом не скатились с крутой и длинной лестницы «Ванильного неба» и вывалились на ночную улицу.
- Туда! – показал я пальцем в сторону Большого театра. – Туда и выше! Возьмём крылолёт и помчимся в наше НИИ! Успех операции гарантирую!
Хохоча, мы влезли в остановившийся джип и вихрем помчались в сторону Гольяново. По пути я попросил притормозить у супермаркета и быстро купил  литр джина, несколько бутылок тоника, кагор, десяток пива и никому не нужный торт. Все до невозможности обрадовались джину и стали пить его прямо в машине, изредка передавая бутылку и мне, на переднее сиденье. Шофёр, понимая, что чем быстрее он избавится от нас, тем больше у него шансов спасти обивку задних сидений, где слышался смех и весёлая возня,  гнал изо всех сил. Вот уже пролетела под нами чёрная змея Яузы; Измайловский парк в редких огнях скользнул справа, скользнул и остался позади; замелькали Парковые, и вот, вдали, за яркой лентой Щёлковского шоссе замаячили до боли знакомые высотки.
- Во-о-он там остановите, пожалуйста,  - сказал я.
- У остановки?
- Да. Спасибо. Счастливого пути, - я протянул деньги.
Пересчитав и убедившись, что салон уцелел, водитель расслабился и повеселел:
 - И тебе, удачи… - сказал он и, кивнув в сторону Веры, которая половину пути пыталась обнять меня с заднего сиденья,  выразительно подмигнул. Я взглядом заверил его, что не подведу…
- Все в сборе? – обернулся я к теснившейся, чтобы не упасть, троице.
- Да-а-а.. – послышался нестройный ответ. Бутылка джина в руке Алексея была на две трети пуста…
- Тогда – в путь! Мы практически у цели!
 Мы с песнями зашагали к дому.
  Дальше началось нечто невообразимое. Я выставил все бутылки на кухонный стол, включил на полную громкость  музыкальный центр, и мы стали пить и галдеть. Вера, решительно отвергнув Лёшины поползновения, настойчиво поглаживала под столом мою ширинку и чересчур громко смеялась. Лёша, совершенно пьяный, неестественно прямо  сидел на стуле и всё подливал и подливал в стакан «старушке», а потом и вовсе сгрёб её в охапку и утащил  в маленькую комнату,  заперев за собой  дверь. Спустя полминуты оттуда стали доноситься стоны, вздохи и шум двигаемой мебели. Понимая, что развязка близка, я смешал целый стакан джина с кагором,  залпом выпил его, чем-то  закусил, и, почувствовав, что мои брюки  ловко расстегнуты и уже наполовину сняты сосредоточенно сопящей Верой, ужаснулся и с размаху погрузился в горячую мглу.
 



3

 Вся суббота прошла в каком-то диком оцепенении и тяжёлом бытовом разврате. С великим трудом, поздним вечером, я выпроводил всех из своей квартиры и с бутылкой пива в руках упал в кровать. Я был настолько взвинчен, что сон не шёл. Я валялся до трёх утра, пил до чёртиков надоевшее пиво и смотрел старые фильмы с Хемфри Богартом. Наконец, когда стало светать, я выпил стакан молока и крепко уснул и проспал так до обеда. Проснулся я совершенно разбитый и парализованный. По опыту зная, что с таким состоянием (хоть сама эта мысль в такие минуты ненавистна) нужно бороться активно, я встал, принял аспирин, душ, дрожащими руками побрился, сварил и съел два яйца всмятку, выпил кофе с молоком, и только после всей этой невыносимой пытки, налил себе в высокий чистый стакан холодного пива и с наслаждением его выпил. О-о-о, други мои, то был фурор!
 Немного придя в себя, я стал убираться.  Стараясь не вспоминать похабные, но всё же забавные подробности последних суток, я невольно время от времени хмыкал и улыбался. Бросив всё найденное бельё в стирку, и вынеся две сумки пустых бутылок, я наполнил себе ванну и лёжа в ней со вкусом выкурил трубку. Вода успокаивала меня. Я бы лежал так до самой ночи, но проклятая стиральная машинка неожиданно выплеснула в мою купель струю чёрной мыльной воды и я,  громко ругаясь и обжигаясь, горячим пеплом из выпавшей трубки, выскочил из неё  вон. Вытеревшись, я набил и разжёг новую трубку и загрустил.
  «Кому я, собственно, вру, - думал я, разгуливая нагишом по квартире и рассматривая свои стёртые до красноты колени. – Я всё равно ведь не усижу сегодня дома. Так зачем себя мучить? Нет, довольно, мне нужен настоящий покой. А что для меня лучший покой? Правильно! Лучший покой для меня - это неспешная одинокая прогулка по вечерней Москве, желательно - в пределах Садового кольца! Да.  Ре-ше-но.»
 Наскоро и небрежно одевшись, прихватив фляжку с коньяком и  почитать что-то из Ремарка, я вышел на улицу и сев в пустой троллейбус поехал к метро. На Щёлковской, я, не удержался, и забежав в здание  автовокзала,  резво опрокинул в буфете рюмку старки. Это подействовало замечательно. Я вышел и степенно спустился под землю. Убаюкивающе покачиваясь, вагон быстро вез меня в центр. На станции  Первомайская в вагон вошла и села напротив  молоденькая  симпатичная  девушка в лёгком летнем платье. Почувствовав на себе мой оценивающий взгляд, она одёрнула слишком короткую ткань и страшно покраснела. Но всё же она  не сразу отвела свои тёмные, неуловимо раскосые глаза, а потом и вовсе доверчиво мне улыбнулась. «Нет, нет, нет! – говорил я себе всю оставшуюся дорогу. – Сиди спокойно, читай книгу и не вздумай знакомиться. Остынь, успокойся, приди в себя! Ты выжат как лимон! Ты принесёшь ей неприятности! Она же совсем молода и чиста как подснежник! СИДИ И НЕ РЫПАЙСЯ!!!» И я сидел, рассеянно листал страницы и чувствовал на себе её осторожные взгляды.
 На Арбатской она вышла, а я поехал дальше. Мне вдруг страстно захотелось увидеть изогнутое зеркало Москва-реки и постоять над водой. Я вышел на Киевской и пошёл к новому пешеходному мосту. Там, на открытой площадке, я осторожно (чтобы не заметила милиция)  курил трубку, потягивал из фляги коньяк и любовался открывавшимся мне видом. Я был совершенно счастлив.
 Совсем поздно я вышел на Плющиху, потом на Арбат и окунулся в его затихающее веселье. Подзагулявшие компании спешили к метро, и только у театра Вахтангова было ещё шумно – толпа слушала уличных рассказчиков анекдотов, и время от времени взрывалась хохотом. Анекдоты были до безобразия неприличные и очень смешные. Рассказчики сменяли друг друга, и у каждого был свой особый, неподражаемый стиль. Им охотно бросали деньги, а тех, кто скупился, тут же безжалостно высмеивали.
  Дойдя до метро, я уже собирался поехать домой, как вдруг приятный девичий голос спросил у меня как пройти к Патриаршим прудам. Я живо откликнулся. И объяснил куда идти. Девушка улыбнулась и подошла к поджидающим её соратникам. Всего их было четверо: Сергей, его «ещё очень даже ничего» жена Света,  красивая и слишком игриво настроенная блондинка Оля (младшая  сестра Светы) и   Олин жених -  Михаил - крепкий молодой парень с открытым и мужественным лицом. Таким обычно не везёт с женщинами… Свадьба должна была состояться через десять дней, на родине жениха, где-то на юге. Через неделю они уезжали, а сейчас гостили у Сергея и Светы в Москве. Все, кроме Михаила, были изрядно навеселе и настроены очень радушно.  Глядя на Олю, я  взялся лично проводить их до места. Мы тут же, по моему настоянию, купили четыре бутылки шампанского, открыли его и свернули на Никитский бульвар. Меня прорвало: я шутил, кривлялся и был в ударе. Шампанское быстро кончилось и мы купили ещё , а потом ещё… Было чертовски весело. Оля вела себя как настоящая вакханка. Она буквально  повисла на мне и поминутно спрашивала у державшегося крайне корректно и сдержанно  Михаила позволения поцеловать меня. Я упорно переводил всё в шутку и строил постное лицо, но у самого, чёрт меня раздери, кровь давно кипела… Ольга была совершенно обворожительна и питала страсть к донельзя коротким юбкам. У неё была изумительная фигура и жаркие, мягкие губы… Я не знал как себя вести: Михаил в целом мне нравился, да и выглядел весьма внушительно, к тому же, Ольга успела сообщить мне, что он боксёр. Затевать потасовку при таком раскладе было бы глупо. Ко всему прочему, в его облике легко угадывалась горячая кровь (как я потом узнал, он был осетином). С другой стороны, Ольга  так откровенно обвивалась вокруг меня, что я буквально кипел от желания. Её голые стройный бёдра касались моих ног, грудь то и дело задевала моё плечо, а сам я нет-нет, да и прихватывал её рукой за талию и ниже…
 До прудов мы так и не дошли. Присев «на минутку»  у памятника Блоку,  мы так и остались там.  Смеясь и накачиваясь шампанским, мы о чём-то болтали, спорили  и даже водили хоровод. К нам дважды подъезжал милицейский патруль, но денег не просил и вообще вёл себя очень прилично. Я читал стихи, пытался в лицах пересказать содержание «Мастера и Маргариты» и вполне сносно спел «Тёмную ночь» и «Случайный вальс». Даже Михаил под конец потеплел и выпил почти целую бутылку вина. Вначале третьего мы расстались. Я обещал приехать в следующую субботу к ним на подмосковную дачу и продолжить наше знакомство. Напоследок, великолепно пьяный,  я крепко пожал руку обоим мужчинам, попу  одной из женщин (не уверен какой…) и, послав воздушный поцелуй Блоку, умчался  на такси. По дороге я вспомнил, что денег у меня нет, и едва не был высажен. Но я так  клятвенно обещал вынести деньги из дому и предлагал в залог свой паспорт, что бывалый ночной таксист мне поверил. Добравшись до дома, я вынес ему полагающиеся деньги и сердечно распрощался.  Увидев у подъезда выводок чёрно-жёлто-белых котят и едва не прослезившись от пьяного умиления, я вынес им полную суповую тарелку молока и мелко нарезанный кусок отварной говядины. Они жадно набросились на еду, а я почувствовал, что совершил в этот момент самый главный добрый поступок в своей непутёвой жизни. С чувством глубокого удовлетворения я поднялся на свой этаж,  рухнул на диван и сразу уснул; а ровно в 6:30, т.е. меньше чем через 4 часа моего суматошного и путаного сна, навеянного парами алкоголя, безжалостно завопил будильник, возвещая сим мерзким звуком начало нового трудового дня.
- О, моя голова!


4



- Ты - алкаш, -  орал на меня по телефону Вадим, начальник отдела доставки, мой тайный друг и явный палач. – Ты просто мерзкий алкаш-маразматик, из тех, что сначала проливают себе пиво на штаны, потом думают, что они обмочились, а после  начинают снимать их прямо за столом в ресторане! Где ты шляешся, чёрт тебя задери?! Я  тебе уже два часа звоню!
 Фамилия Бушуев полностью отражала его характер. Я отчётливо представил себе его красную рожу, маленькие прозорливые глазки и короткую бычью шею. Вадим и сам был большой не дурак выпить, а потому по понедельникам  у него нередко бывало самое отвратительное настроение. Помню как-то раз, в ноябре,  после чьего-то дня рождения отмеченного в офисе, мы с ним изрядно наквасились в ближайшем баре и мне пришлось нести его к нему домой. Он был пьян в стельку,  падал в грязь, кричал, потерял ключи от дома и сейфа,  разбил себе бровь и три дня потом не появлялся на работе. Сотрудники поговаривали, что на него напали, избили и ограбили…. Я был нем как рыба. Когда он вышел, то первым делом вызвал меня к себе. Узнав, что я «полный партизан», он страшно обрадовался этому обстоятельству и с тех пор мы, если нас никто не слышал, были более чем «на ты», а иногда и выпивали «без отрыва от производства»...
- Иди кусай говно, параноик! –  заорал я в ответ, сам будучи сильно больным и нервным. – Я там, куда ты меня, жопа с  кукушкой, отправил в прошлую пятницу! Я в ОГРОМЕДНОЙ очереди в посольство ***нии, с кипой документов и полными штанами удовольствия! Тут телефоном пользоваться нельзя! И…
  Из трубки раздалось рычание и короткие гудки. Я сунул телефон в сумку и, как ни в чём не бывало, продолжил свой прерванный завтрак. Сидя на скамейке в тенистом сквере в районе Пречистенки,  я жадно глотал горячую шаурму и запивал её холодной колой. Это было мучительно вкусно. Поглощая пищу, я прикидывал, куда мне теперь податься. По совести, нужно было ехать в офис т.к. документы на визы, о которых шла речь,  я уже сдал. Но это было столь необычайной и редкой удачей, что я спокойно  мог бы отключить свой телефон и подремать  час-другой  на утреннем сеансе в ближайшем кинотеатре, сказав потом,  что стоял в очереди. Это было чертовски заманчиво, особенно если учесть мой хронический недосып, стандартное похмелье и адскую жару на улице. Проглотив последний кусок шаурмы и чувствуя  неотвратимое приближение изжоги, я встал, смачно плюнул в пыль и, ворча в адрес всех работодателей проклятья,  затрусил в сторону офиса,  - сука-совесть восторжествовала.
  Собственно, я любил свою работу. Курьерская служба - что может быть лучше для свободной и мечущейся в поисках приключений и удовольствий души! Новые лица, первый снег, нежная весенняя листва, робкий утренний туман, чуть парящий тёплый свежевымытый утренний асфальт вдоль бульваров, женские ножки, пивные ларьки, бешеный и в тоже время такой родной и привычный ритм любимого города, - всё это сполна вознаграждало меня за многие часы очередей и долгие километры бега по шумным улицам.
 В офисе как всегда царил хаос. Сразу три курьера не вышли на работу, и меня сходу подрядили  ехать в тысячу мест. Снова пожалев, что не пошёл в кино, я забрал пачку документов, поругался с менеджерами, наскоро умылся в туалете, пофлиртовал с нашей полногрудой, с мордочкой умной морской свинки  секретаршей Надей и, с разбегу нырнул в жесточайший московский зной. До конца рабочего дня  оставалось ещё очень и очень много совершенно безумных и раскалённых часов…
Я носился словно угорелый и к своему удивлению к трём часам дня  управился со всеми делами и заглянул к Вадиму в кабинет. Он сидел красный и злой перед стопкой бланков и яростно жевал карандаш.
- Чего надо, - буркнул он.
- Может… того, по маленькой, - прошептал я.
- Что!? – подскочил он. -  Да ты сдурел! Трёх ещё нет, а у меня дел по горло!
Я терпеливо выслушал его и продолжил искушать:
- 7 минут четвёртого уже… И Владимир Семёнович (директор) уже уехал… Мы ведь только по одной… по 0,33… по холодненькой… никто и не заметит даже…
- ***ть!– Вадим беспокойно заметался по кабинету, -   *****, *****, *****! - потом резко остановился и прошипел:
- Только пулей! Понял, - пу-лей! И в пакете, пакете неси. В непрозрачном!
- Так точно!
- Дуй!
Через 5 минут я вернулся, поставил чёрный пакет Вадиму под стол и, потупив взор, отошёл в уголок:  вот-вот должна была грянуть буря...
- Твою мать, - заревел Вадим, заглянув в пакет. – Жигунов, ты **уел, что ли?! Это что, ****ь, такое?!
- Пиво…
- Да я, ****ь, вижу, что пиво, а не арбуз!  - перешёл он на грозный надсадный шёпот. - Сколько его,  сколько?! Я тебя что просил купить, чудовище? Две маленьких бутылочки!  Две, Жигунов, две! МАЛЕНЬКИХ! Ты считать умеешь? А ты что принёс?
- А что я принёс, - наивно поинтересовался я.
- Ты, ****ь, принёс не две маленьких, а шесть больших! ШЕСТЬ! Ты засранец, Жигунов, ты понимаешь это?!
- Хочешь сказать,  что я что-то не так сделал? - сокрушённо  вздохнул я.
Вадим тёмно-вишнёво покраснел, погрозил мне и небу судорожно сжатыми кулаками и полез в шкаф за стаканами.
Через сорок минут он рычал в трубку:
- Да я вам в десятый раз говорю, мне нужна самая большая ваша пицца! Что не понятного?! Да… да… Мясная. Ну, ****ь, мясное ассорти - один чёрт!.. Да… И никаких там фокусов с колбасой и всякими дерьмовыми сосисками! Только мясо! И пиво! Два, – Вадим покосился на меня. - Четыре! Четыре бутылки  холодного пива!
А ещё через пять минут он снова орал, уже по внутренней линии:
- Ну так пошли кого-нибудь другого! Как нет? Что значит никого нет?! Езжай сам! Что? Кто-кто ты? Менеджер? Ах ты  менеджер… Вот оно что, - он переложил трубку к другому уху. - Значит так,  слушай сюда, МЕНЕДЖЕР… Оторви свою жирную ленивую жопу от стула и дуй сейчас же за документами, понял! А если нет, то ты свой ****ый ЖЖ будешь дома читать, а не на работе! Усёк? Действуй.
- Круто ты с ним.
- Да они достали уже! Никакой работы, один интернет на уме, - Вадим сел на кресло, положил ноги на стол и закурил. Из открытого окна доносился шум Тверской.
- Да-а-а , - подытожил я, - полный мрак!
- Точно! Ещё по одной?
- Давай!
- А где эта чёртова пицца?
- Потерпи, уже везут. Слушай, а может это, того… Юльку из бухгалтерии позовём? Или Верку из рекламного, ты как?
- Да совсем охренел! – поперхнулся дымом Вадим. – Ты что ****ь предлагаешь?! Ты и так уже тут бардак устроил!
- Да я просто предложил…
- Обалдеть, ни х** себе предложенице!… Давай уж вон, на Тверскую выглянем, снимем!
- Да ладно, ладно… - я помолчал. - Ну, давай тогда Цоя позовём…
- Кого!? – тупо уставился на меня Вадим
- Цоя… Виктора… «Кино»…
- Он же умер!
- Не умер, а погиб.
- Ну да, на машине...
- По секрету – это всё враньё, ага… - я многозначительно поднял палец.
- Да ладно?
- Точно. На самом деле, Цой ехал не на машине, а на велосипеде.
- Да ну? – всё ещё не замечал подвоха Вадим.
- Абсолютно точно. А на машине, навстречу, ехал… Гитлер!
- Кто!?
- Гитлер, ты слышал, наверное… Мюнхен, Вторая мировая… все дела…
- Тьфу, дурак! – Вадим сокрушённо махнул на меня рукой.
- Точно тебе говорю! Та вот, навстречу ему ехал Гитлер на "волге", причём в неглиже… Жарко ему подлецу было!
- Ну ничего святого, - сокрушался Вадим, - ничего! Даже Цоя не пожалел… Ох, Жигунов, Жигунов… Ну, и куда же он, этот твой Гитлер, ехал?
Настал мой черёд удивляться:
- А куда он мог ехать? К себе на дачу конечно…  В Крым… А тут Цой. Ну, он, Гитлер-то, и…
Вадим упал в кресло и, прикусив кулак, беззвучно затрясся.




5


Лешка влетел в бар и тяжело плюхнулся за мой столик.
- Привет.
- Сука, - с ходу начал он. – Я убью её! Найду и вырежу ей сердце! ****а! Грязная вонючая ****а!
- Постой, ты о ком? О Белоснежке?..
- Какая, на ***, Белоснежка? – взвился Лёха. -  У меня трипак! Три-пак! Эта сука, Надежда, наградила меня гонореей!
Я безжалостно захохотал.
- Тебе, ****ь, легко, а я как будто колючей проволокой ссу! Полный аврал…
- Да ладно, не дуйся! Трипак - не сифилис, два укола - и вперёд! Можно снова трахать старушек по помойкам…
- Мразь, - неизвестно в чей адрес пробормотал Алексей и ухватил принесённую ему кружку.
- Э-э-э, постой!
- Чего ещё?
- Тебе нельзя сейчас.
- Как это, ****ь, нельзя? Да ты ****ь в своём уме? Я подохну сейчас от жары и несчастий, а ты такое под руку говоришь!
Лёшка разинул пасть и приготовился пить.
- Натурально нельзя, а то ещё хуже будет. Там же воспаление. И после уколов тоже нельзя, целый месяц.
- Целый месяц! – Лёшка выпучил глаза и застонал, - О-о-о-о, да я же сдохну на этой треклятой жаре… Целый месяц, рехнуться можно!
- Ничего, потерпишь. Всё на пользу. Мозги прочистятся, печень подсохнет…да и хрен поостынет, а то стёр  небось весь. Давай свою кружку, я выпью…
- Ну уж хрена лысого! – огрызнулся Алексей. – Эта…эта…  кляча старая,  будет значит где-то там пакостить, а я тут умирай от жажды?! Дудки! Сегодня напьюсь, а к врачу завтра.
С этими словами он молниеносно опустошил свою кружку и заказал ещё.
- Как в песок ушла, - сообщил он.
- Ты б ей того, позвонил бы что ли…
- Да у меня и номера нет…выкинул…
- Ладно, бывает… Ничего страшного. Всё нормально будет.
- А-а-а, ****ь… - сокрушался Алексей и так же  залпом выпил вторую порцию.
- Ты не части так, а то знаешь…
- Да хрен с ним, пусть отваливается… Только проблемы от него…
- Пробьемся, не дрейфь.
- А ты этой, своей, не звонил?
- Да я тоже её телефон выкинул!
- Правда?
- Ну да!
- Дураки мы с тобой, а?
- Полные! – согласился я. - И… алкаши!
- Точно, - Лёха отпил от третьей кружки. - А помнишь, как в походе были, на лодках?
- Ага. Как я тебя за водой послал к колодцу, а ты через 10 минут вернулся с ящиком водки…
- Там всего-то и было 16 бутылок…
- Да, но и нас то было только трое, и плыть всего два дня оставалось! Да  и без того у нас с собой было припасено порядочно…
- Эх… были времена! – Лёшка мечтательно зажмурился. – Вылезем утром из палатки, глазки в речке сполоснём… А как речка-то называлась, забыл…
- Нерль.
- О, Нерль! Так вот, глазки в Нерли протрём, сарделечек на костерке нажарим - и за самогон… Благодать! Только он гад, больно крепкий был, аж жуть!
- Сами покупали, я водки предлагал брать…
- Что водка, - поморщился Алексей. -  Водка – это так, пустяк, -  каннибализм и мракобесие. А вот самогон - это да, это я понимаю. Да на свежем воздухе, у костерка… Эх!
- А как за тобой дед с двустволкой гонялся, помнишь?
Лёшка загоготал.
- Тогда тебе смешно не было! Нёсся, только пятки сверкали.
- Ещё бы! Я у него дров хотел свистнуть, на растопку…
- Так мы и свистнули, пока он за тобой в потёмках гонялся…
- Да?! А я всё думал - откуда вы сухих достали, дождь же кругом…
- Не ты один такой умник!
- А если б он меня пристрелил!?
- Тогда бы ты, Алексей, стал  бы Новым Прометеем, даровавшим огонь людям ценой собственной жизни!
- Да-а-а…
- А как вы лодку свою надувную пропороли, помнишь?
- А то! – ухмыльнулся Лёха. – Топором её, родимую, хвать - и все дела! Чуть не потонули!
- Психи…
- Нормально… Сам-то ты, вспомни, по два пузыря в день закладывал, а то и поболе…
- Было дело…
- Ну вот, а ты говоришь… Одно слово – Романтика!
 Мы выпили ещё немного и разошлись. Лёшка поехал домой, а я решил немного пройтись и углубился в густую сеть переулков между Маросейкой, Покровкой и Мясницкой. Эти старинные места всегда привлекали меня своим покоем и печальной ветхостью. Я довольно долго  кружил там пока, наконец, не вышел к Чистым прудам. Там было прохладно и оживлённо. На лавочках теснилась молодёжь, слышалась гитара и девичий смех. По дорожкам, в причудливом свете фонарей, прогуливались парочки, а над самой водой, в темноте, стремительно и ловко проносились почти невидимые крохотные летучие мыши. Я пошёл дальше; прошёл весь Покровский бульвар, затем Яузский; в глубокой задумчивости  перешёл через мост и углубился в тихие зелёные проулки Замоскворечья. Ночь была тиха и пустынны, в домах гасли окна, последний трамвай тревожно прогромыхал в депо, а я всё бродил и бродил меж чужих домов и сам не знаю почему, отчаянно, почти до слёз,  грустил о чём-то несбыточном.


6



- Жигунов!
Вадим высунулся из кабинета и  грозно поманил меня пальцем.
– А ну зайди.
- Я спешу! – пробовал было отвертеться я, но он вкрадчиво схватил меня за рукав:
- Живо!..
- Вадим Сергеевич, - изумлённо забормотал я, - ещё и двенадцати то нет…
- Цыц, - зашипел на меня Вадим и запер дверь. – Я о другом! Садись.
Я сел.
- Так, - стараясь говорить строго, начал Вадим, - на тебя поступают жалобы.
- Хм-м…
- От женщин!
- Мистика...
- Да-да, не прикидывайся девственником-паралитиком! Я тебя насквозь вижу, пакостник ты этакий, - зашипел Вадим. -  Ты к Юльке приставал? А?
Я замялся.
- Да ты отвечай, отвечай -  приставал или нет?
- А что такое-то? – не выдержал я. - Она что, жалуется?
Вадим нахмурился. Мы оба знали, что рыльце у меня в пушку…
- Она то не жалуется, а вот другие…
- И кто же сей достойный человек?
- Неважно. Важно то…
- Что?
- А то, - захрипел Вадим, -  что вы с ней на второй этаж бегаете, на склад, и там…
Вадим выразительно постучал одной ладонью по другой. Я покраснел.
- О, господи, да это не офис, это просто бордель какой-то! – продолжал он. -  Один пьёт, другой …. А-а!
Он махнул рукой.
- Знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю, - твёрдо ответил я. – Наговоры.
- А вот Ирина Михайловна…
- Ирина Михайловна – старая при****нутая сука.
- А не ты ли её за задницу на прошлом корпоративе ущипнул?
- Это была ошибка! Случайность…
- Ни хрена себе случайность! У неё зад как у кобылы!
- Короче, Вадим, эта она воду мутит?
- Да. Говорит, что Юля на рабочем месте не бывает, отлучается, опаздывает и т.д. Придирается как может.
- Это ложь, - я вскочил.
- Да я знаю, - мягко сказал Вадим, - знаю. Просто я провожу воспитательную беседу… Ты не переживай.
- Да я её, гадину, носками задушу!
- Да бог с ней! Дело молодое… Ты… в смысле вы… там это… не очень-то… Не увлекайтесь. А то я в прошлый вторник, заглянул на склад в обед -  хотел сумку забрать, -  и мне показалось…
- Тебе показалось. Это от жары всё, Вадим, от жары. Галлюцинации там, видения…
- И мне ****ь показалось, - совсем тихо и зло закончил Вадим, - что какой то мерзкий сатир, который прячет свои козлиные ноги под белыми льняными брюками, поставил нашу Юлечку раком и ….!
В кабинете повисло молчание. Мы оба, с красными, очень похожими рожами,  уставились друг на друга и с трудом сдерживали смех.
- Ты, Вадик, со здоровье, поаккуратнее будь, - заметил я.
- С чего это, - возмутился Вадим.
- А того, беречь себя надо… Постарайся спать побольше, телевизор смотри поменьше… И пожалуйста, не читай ты на ночь, -  я тебя очень прошу! - «Легенды и мифы древней Греции», а то тебе уже чертовщина всякая мерещиться начинает! Сатиры, козлики… А если не спится – почитай Голсуорси, уснёшь как младенец.
Вадим не выдержал и прыснул:
- Вот язва, - громыхал он. – Вот сукин сын!..
- Я же тебе говорю –  наговоры!
 - Да уж конечно! – сказал Вадим и, выпив стакан холодной воды и поморщившись как от водки, успокоился. – Ладно. Ты меня понял.
Я кивнул.
- Хорошо. Иди.
Я «щёлкнул» каблуками, лихо повернулся и пошёл к двери.
- Может – коньячку, а... – донеслось мне вслед.
- Нет, - бросил я через плечо.
Вадим восхищённо присвистнул:
- Ну ты молоток! Даже по маленькой нет?
- Работа.
- Далеко пойдёшь, курьер! Ну, иди, иди,  работай…
Когда я уже выходил Вадим не выдержал:
- Слышь, да погоди… - он подошёл ближе. -  А ты, это, ну с Юлькой… как она? Ну скажи?! Как другу?
Я молитвенно сложил руки на груди и монотонно забормотал:
- Понятия не имею о чём ты… У меня обет… Воздержание, воздержание и ещё раз воздержание…
- Ну серьёзно! Как?
- Полное воздержание, - бормотал я, -  пол-но-е…
- А это не вредно? – осклабился Вадик.
- Если при этом ещё и не пить, то вредно, а так – в самый раз!
- Хм, говнюк-затейник…
- А ты кобелино!
- Что-о-о, -  подпрыгнул Вадим.
- Я о тебе тоже наслышан, - нагло продолжил я, хотя ничего подобного и не знал. - Знаю я про твои похождения, знаю!  Кобелино, ты и есть кобелино! Даже нет, вру…. м-м-м… О! Перпетум Кобеле, вот ты кто! Да- да. Небось, сам тут уже всех перещупал!.. А?!
- Ах ты!.. Ах ты!.. – не находил слов Вадим, но по его глазам я видел, что он польщен.
- Что, нечем крыть!
- Брысь отседа - хамло!
- Жеребец!
- Вон!
- Хорошо, хорошо… Только не забывай кабинет изнутри запирать, когда к тебе на подпись документы носят, а  то вдруг что…
- Во-он!
- Пока-пока, развратник…
В эту минуту к его кабинету прибежала наш администратор Евгения, пухленькая и розовенькая, точно молочный поросёночек. Я задвигал бровями и стал отчаянно подмигивать Вадиму. Он бросал на меня быстрые свирепы взгляды.
- Вадим Сергеевич, Вадим Сергеевич, – затарахтела она, топчась от нетерпения на месте, так что её пышные формы ходили ходуном. – Подпишите нам отправку, срочно, пожалуйста!
Вадим посторонился и пропустил её в кабинет. За её спиной я быстро изобразил пантомиму, которая изображала мужчину с огромным  торчащим членом, который сначала  закрывает дверь на ключ, а потом набрасывается на грудастую женщину и совершает с ней ряд причудливых и совершенно неприличных кульбитов. В конце я показал вздыбившегося коня и тихонько заржал… Вадим погрозил мне кулаком и плотоядно улыбнувшись, скрылся в кабинете, притворив за собой дверь. Что там происходило, сказать не берусь, но через пару минут, клянусь, Евгения, совершенно пунцовая, смущённая и окрылённая, пронеслась  мимо меня с грацией гиппопотама; на её огромных, пухлых, ярко размалёванных  губах радостно сверкала ухмылка преступницы и блудницы… 
  Вечером я пил в ГУМе. С моего столика открывался чудесный вид на всю стройную и ажурную протяжённость здания, и хотя в кафе было немного душно, там разрешалось курить, а остужал я себя очень холодным белом вином, коего я попросил для себя заморозить целых три бутылки. Я исправно прикладывался к бокалу и читал уморительно смешные рассказы Чарльза Буковски. Его словам легко было верить, он знал, о чём говорил. В каждой капле его смеха тонко сияла грусть, и это было чертовски здорово. Я допил первую бутылку и взялся за вторую. Зазвонил телефон.
- Привет.
- Привет. Узнал?
Что за манера?
- Нет. А кто это?
- Эх ты, это же я, Валя…
- Валя! Какой же я кретин! Молодец что позвонила, ты где?
- Я-я-я, - протянула она, - ну-у-у…
- В гостях?
- Да!
- И не одна?
- Да!
- А зачем же тогда  звонишь?
- Не знаю, - весело сообщила она и засмеялась. – Просто вдруг вспомнила о тебе и позвонила. Как ты?
- Славно. Живу помаленьку.
- Не женился?..
- Жду тебя!
- Так я тебе и поверила, - довольно проворковала Валя.
- А ты как, замужем?
- Почти…
- Да ладно? Правда что ль? Ну, ты молодчина! – совершенно искренне обрадовался я.
- Только никому-никому, ладно!
- Могила! И кто сей счастливчик?
Валя замялась и я, смеха ради, предположил:
- Неужели Олег!
- Да.
- Да?! – у меня челюсть отпала.
- Да. Ты только не смейся…, - но было поздно: я хохотал и ничего не мог с собой поделать.
- Ну, какой же ты! Ну, хватит! Лёша, -  заражаясь моим смехом хихикала Валя. – Прекрати! Хватит! Ой, мамочки, сейчас умру, ха-ха-ха, хи-хи-хи…
Отсмеявшись, я от души поздравил Валю с таким выбором.
- А что, - говорил я, - не пьёт - раз, спортсмен – два, по девкам не бегает – три! Сплошные минусы…
- Он хороший…
- Четыре!
- Может… встретимся как-нибудь?
- Пять… Валя, ты чего это?
- Да это я так… ладно… Не важно. Целую тебя, пока.
И повесила трубку. Я сделал большущий глоток вина. И смех, и грех с этими женщинами.
   Валя была старше меня на три года. Она жила через два дома от меня, рядом с футбольным полем. Мы знали друг друга ещё со школы, но встречаться начали, когда мне было лет 19. Наш роман был недолгим, всего пара месяцев. Я приходил к ней домой с бутылкой вина или пивом, она что-нибудь готовила, мы ели, пили и вволю резвились у неё в комнате, пока  родителей не было дома. Как есть голенькие, мы любили выглядывать в окно и сплетничать о наших общих знакомых, которых видели оттуда. Среди этих постоянных клиентов был и Олег, в адрес которого (безо всяких на то причин) я непрерывно и  зло шутил, вызывая у Вали бурный хохот. Олег каждый день бегал кругами по стадиону,  делал гимнастику и был несколько манерным типом. У него почти не было друзей.  Я изображал его движения, смех и  неторопливую манеру говорить. Он был благодарным объектом для насмешек. Я придумывал про него всё новые и новые невероятные истории, где он то боролся с пришельцами-мухоморами, которые постоянно ловили его и пытали, ставя  клизмы с холодными отбросами; то он охотился  на  «кровожадных еното-барсуков», то попадал в страшную гей-засаду…  Но чаще всего,  он попросту пытался познакомиться «в одном славном ковбойском баре» с симпатичной девушкой, говоря при этом дикие несуразности и противно похохатывая. В этих историях он выступал под именем Чак-коневод….Это были Валины самые любимые истории.
- Расскажи, расскажи, - говорила она, сидя на кровати и от предвкушения удовольствия заранее повизгивала.
- Какую?
– Про бар, про бар! – хлопала в ладоши Валя. - И показывай тоже!
- Хорошо, крошка, - говорил я особым, с хрипотцой,  голосом Чака и, похохатывая, хлопал себя по животику. Потом, голый, я выходил в коридор и, надев что-нибудь из одежды (шарф и сапоги, шляпу и ремень или хит сезона -  лисью шубу её мамы нараспашку) заходил обратно, откляча зад, слегка подавшись грудью вперёд, с болтающимися как плети руками и похохатывая. Подойдя к «стойке бара»,  я (Чак) просил «соорудить ему «Двойной Мужской Специальный, со стельками» и просил бармена сделать его «погуще». Он садился на воображаемый табурет и потягивал «это контрабандное пойло», ругал погоду и «этих несговорчивых на любовь кобылиц…» Потом появлялась Она, причём обязательно с томиком Цветаевой (это было моим непременным условием). Чак сразу начинал  пускать слюни и всячески к ней клеиться, предлагая то «обкатать его старого красного жеребчике», то «пойти и как следует  подраить нижние палубы», а то и попросту «перешмыгнуться по скорому». В конце концов за девушку вступался бармен. Чак с неподражаемым пафосом говорил ему: « Не лез не в своё дело, малыш! Ты может не узнал меня, так вот, я - чемпион по постельному двоеборью, имею голубой пояс по мужеложской борьбе и у меня убийственный левый апперхук. Понял?! Но если ты такой глупый и настырный, то мы запросто можем выйти и поговорить как самец с самцом, но без ****ства». Бармен - «парень из простых», выходил и не долго думая, крепко утюжил коневода. От последнего удара, Чак пролетал через всю комнату и падал на кровать в объятья хохочущей Вали. Конец.
 Эта пастораль длилась недолго. Почувствовав, что Валя привязывается ко мне сильнее, чем я того хотел, я просто бросил её в один день, без каких-либо объяснений. Валя сумела не обидеться на это свинство, и через некоторое время мы снова стали хорошими друзьями. И вот, спустя почти пять лет, такой поворот… Я допил вторую бутылку и неудержимо хмыкнул:
- Удачи, Чак! – и тихонечко, с хрипотцой в голосе,  хохотнул…
Я был ещё тот фрукт!






7



   По средам у нас в офисе бывало затишье, но я всё равно приехал к 8:30. Я любил приходить на работу пораньше. 20 - 30 лишних минут сна полностью уничтожались в толпе пассажиров до отвала набивающихся в городской транспорт. В жару это было просто невыносимо. Поэтому, встав и выехав пораньше, по холодку, я мог относительно безболезненно доехать до работы, не расплескав по пути  хрупкий от похмелья сосуд собственной личности и не вцепиться кому-нибудь в глотку.
  В офисе было тихо и свеже убрано. Я открывал окна (все кондиционеры сломались ещё в июне и никто, похоже, чинить их не собирался), варил себе кофе и спокойно готовился к новому рабочему дню. Помимо всего прочего, у меня была ещё одна «святая» обязанность, а именно - досадить Косте Васильеву, мудаку и прохвосту. Этот пухлый белобрысый невысокий малый с липкими руками и полным отсутствием дезодоранта на теле совершил в начале своей карьеры роковую глупость, поссорившись со мной и Вадимом. Он сдал нас по какой-то мелочи и, получив свой положенный примерному пёсику кусочек сахара, побежал работать. Его повысили, и он постепенно пошёл в гору. Уверен, если бы он больше следил за собой, чаще мылся и не имел вида задорного дауна, он поднялся бы ещё выше, но рост его карьеры остановился на начальнике отдела сбыта, где он и вонял с 9:30 до19:00. Мы с Вадимом конечно-же прознали о его стукачестве. Вадим предлагал расчленить эту падаль, а кости бросить бродячим собакам, или,  на худой конец, побить, но всё это было излишним. Константин не был стукачём от природы, он действительно не понимал, что творил. Бить его было бы  всё равно что пытаться высечь дождь или пинать зной. Когда я прижал его в коридоре и гневно ткнул пальцами под рёбра, он страшно удивился и испугался. Разинув рот, он уставился на меня пустыми мутными глазами, и я отпустил его. Оглядываясь, он засеменил по коридору к себе в отдел, а я, испытывая тошноту, пошёл мыть руки.  Он был просто огромной амёбой, гигантским сообщество 50 триллионов простейших которые хотели существовать наравне с остальными живыми существами на этой планете. По стечению  генетических обстоятельств это сущёство умело незамысловато руководила - и только. В остальном он не был человеком и был лишён собственной. осознанной, критической, личности. Он здоровался и прощался словно зомби, ел в столовой глядя в пространство, и управлял людьми с видом человека которым манипулирует вселившийся в него злобный пришелец. Константин увольнял сотрудников, не вдаваясь в обстоятельства дела, совершенно прямолинейно подчинялся внутреннему распорядку, отдавал распоряжения достойные роботов и с самым идиотским видом заглядывал под юбки девушкам.  50 триллионов его клеток упорно хотели размножиться…  В 19:00 реле в его голове отключалось, и мозг Константина переходил в спящий режим. На автопилоте он ехал домой (никто не знал где он живёт), запирал дверь на засов, опускал шторы (впрочем, я думаю, он никогда и не поднимал их) и, сняв  голову с плеч,  ставил её на подзарядку, а сам ложился рядом; телевизор он включал только затем, что бы не вызывать подозрений у соседей. По звонку будильника он ставил голову обратно и двигался в офис. Иногда (очень редко) программа позволяла ему сменить носки и немного смочить своё тело проточной водой. Костя был идеальный менеджер среднего звена.
  Но люди не любят инопланетян. Они плюют им в кофе, подкладывают кнопки на стулья, присобачивают им бумажные хвосты и говорят в курилке о них всякие гадости. (Кто не понимает силы разговоров в курилке, этого наиточнейшего офисного барометра настроения коллектива, то не знает жизни!) Константин довольно безропотно терпел эти  невзгоды. Все, кроме одной – моих записок, которые я регулярно прикреплял ему к монитору. Похоже,  их содержание или сам стиль,  чем-то задевали алгоритм его простой программы, и перфокарта в его голове давала сбои. Он начинал перегреваться, вонять ещё пуще и выглядеть полным придурком. Это было забавное зрелище. Все девушки отдыхали душой, когда он мрачно расхаживал с очередным моим творением в руках, а иногда и бежал с ним к начальству. После этих посещений он был расстроен ещё больше, а наш коммерческий директор ( к генеральному он идти боялся) бежал отхохатываться в туалет, и как-то раз хитро мне подмигнул. А может, мне показалось…
  Записки эти, - как и полагается  боевым листовкам, -  были лаконичны и, мягко говоря, незамысловаты.  При этом они были также абсолютно неприличными, чем, по всей видимости, и было обусловлено их магическое действие. Вот их примеры:

Васильев –  с разбегу говно укусильев!

или

Васильев – труп коня изнасильев!

или вот:

Васильев – задницей член искусильев!

   Бывали сочинения гораздо более длинные и замысловатые, где зоо- и некрофилия теснейшим образом сплеталась с гомосексуализмом и импотенцией. Приводить их я не буду, но теперь, имея перед глазами схему, вы сами можете попрактиковаться в этом увлекательном занятии, ведь пришельцы есть  в каждом офисе.
  Уходя вчера вечером с работы (роботам тоже здорово достаётся от жары), Константин забыл выключить свой компьютер. Это было превосходно. Я быстренько открыл Word и крупным жирным шрифтом набрал очередное послание землян. После этого я спокойно стал варить свой кофе. К тому времени, когда Костя придёт на работу, все уже будут в сборе, и как только он появится, я уверен, не одна пара глаз «случайно» заглянет  сквозь стеклянную перегородку отделяющую его от менеджеров, дабы узреть его потемневший лик. Жаль, сам я этого не увижу – ведь в 9:45 я должен буду быть уже далеко отсюда. Я пошарил в общественном холодильнике, стащил пару глазированных сырков (после я всегда честно признавался, что украл сырок я; от этой чистосердечной откровенности девушки (обычные обладательницы глазированных сырков) меня всегда прощали) и позавтракал. Пора было бежать по делам, но напоследок я снова заглянул к Константину и в творческом порыве взял лист бумаги и добавил к своему творению кое-что ещё, завершив и без того совершенно неприличную речёвку на экране. Теперь можно было работать. Окрылённый и гениальный, я выпорхнул на улицу, ударился о стену удушающего зноя, поник и как раненная чайка заковылял по своим обыденным курьерским делам.
 Вечером того же дня меня вызвал Вадим. Я как раз хотел занять у него деньжат, а потому прибежал по первому зову и завилял хвостом.
- Моё почтение, господин начальник отдела доставки, могущественный и многоуважаемый Вадим Сергеевич Бушуев. Чем обязан столь приятной встрече?
- Садись.
- Конечно-конечно, Вадим Сергеевич, не извольте беспоко…
- Да хватит уже! и так тошно!
- Молчу.
- Так, Жигунов, я серьёзно сейчас говорю, понял, - ты давай прекращай эти твои штучки.
- Какие? – силился понять я, прокручивая в голове,  какие же из моих грехов стали ему известны.
- Ладно дурочку-то  валять! Я про Васильева.
- Про какого такого Укуси… бр-р-р Васильева? А-а-а! Это про нашего, что ли?
- Да, про нашего. Про этого муделя в панталонах. Он опять начальнику жаловался.
- Ай-ай-ай, бедненький! Что такое с ним приключилось?!..
- А приключилась, Жигунов, ****ец какая некрасивая история! Пришли наши партнёры  - англичане, а он, урод, задержался на 5 минут.  А потом  потом  они вместе с ним к нему и зашли. Зашли, Жигунов, и узрели у него на мониторе полный ****ец! Полный! ****ь, да ты хоть представляешь какое мне тут пришлось дерьмо расхлёбывать от начальства! Ты представляешь?!
- А почему ты?
- Да, ****ь, потому, что все знают, кто этой ***нёй занимается. А я ****ь, твой начальник!
- Да кто ж знал-то, Вадь! Совпадение! Да и ты говоришь, это иностранцы были, как же они прочитали-то так быстро?
- Да что там читать! – переходя звуковой барьер лопнул криком Вадим. –  Это ****ь, что,  иероглифы ***** что ли?!!!
И он стал трясти листом бумаги, о котором я совершенно забыл.
- Ой ё… - схватился я за голову. – Мама дорогая!  А я и забыл!
- Да тебя за эти твои штучки гильотинировать надо! – кричал Вадим. – Руки отрубить и засунуть в задницу! И… И… -  тут он рухнул в своё кресло и ещё раз глянув на мой рисунок, который я прикрепил перед уходом к монитору Константина, безудержно заржал.
 На рисунке был нарисован огромный пухлый  грустный член.  У него были волосатые подмышки, над которыми роились мухи,  тупые глазки и ленинская залысина. Он  чертовски точно ухватывал образ Константина. Член одной своей яичко-рукой приподнимал юбку мясистой девицы, а другой яичко-рукой поглаживал самого себя. Для достоверности внизу была надпись: Go fuck yourself, Constantin…
- Ты мерзкий извращенец, - хрипел и кувыркался в своём кресле Вадим. – Я ****ь чуть не треснул, когда это увидел. Меня, *****, от смеха чуть не разорвало на ***! *****, ты убил его, просто убил!.. Этот твой ***шарж весь офис для себя отксерил, на память! Даже шеф! Теперь ему ****ец! Ха-ха-ха, го-го-го, гы-гы-гы…
- Случайно как-то навеяло, - тоже смеялся я. – Какой-то он… ну-у-у…
- ***вый! –  продолжил Вадим. – Ху… ху… га-га-га… Ой не могу… Ой помогите!..
- Ну и чего теперь?
- Да ничего. На самом деле, англичане потом сами ржали. Он им тоже, знаешь, не очень приятен. Пугало обдристаное. Я так думаю, что его теперь попрут… Или, заставят в принудительном порядке мыться. Так что, нет худа без добра!
- Вот видишь, а ты сразу ругаться. Кстати, слушай, раз ты такой тонкий ценитель искусства,  споможи бедному художнику-***ционисту на пропитание...
- Что, не доедаешь, художник? – приосанился Вадим. - Голодно? Опять все деньги на баб своих спустил?
- Это, Вадим, полбеды. Я не только не доедаю, но и не допиваю! А это для творца моего ранга – смерти подобно.
- Держи, - протянул мне Вадим требуемую сумму. – Будут – отдашь.
- Ой-ёй, можно подумать, я хоть раз взял и не вернул вовремя! – надулся я.
- Ладно тебе, извини, бери на здоровье.
- Спасибо. По маленькой?
- Рано. Через часик приноси. Только тихо! И не надо, ****ь, приносить сюда весь магазин! Не надо! Четыре маленьких - и всё.
- А я что всегда приношу?
Вадим замахнулся на меня дыроколом, и я смиренно присел:
- Хорошо, хорошо… Глупый раб всё сделает для Великого Фараона…
- Убил бы тебя, Жигунов! так вот  взял бы - и убил! Иди, давай, работай…
- Слушаюсь.
- А, постой… Распишись.
Я взял ручку.
- Опять доверенность какая-то? Или за премию?
- Да какая премия! – возмутился Вадим. - На рисунке говорю, распишись!
- А-а-а, вот оно что. Это я могу. И всего-то 40 баксов…  Копейки!
- Пиши! Импрессионист…
Я начертал на листе свою министерскую роспись.
- Так значит, через 20 минут приносить, да? – спросил я, открывая дверь.
- Через час! Ты слышишь! – закричал Вадим, но я уже выскочил наружу и захлопнул дверь.  Нужно было срочно  узнать  свои дела на завтра. Приплясывая я побежал в курилку. В коридоре мне встретился Константин.
- Привет, кучерявый! – приветствовал его я, игнорируя всякую субординацию. – Чё кислый такой?
Константин остановился и промямлил, по-рыбьи разевая рот:
- Устал…
- А ты пойди и утопись! Сразу полегчает! – сказал я и исчез за поворотом.
Семь бед - один ответ! Будь что будет.




8



- Ехать всего ничего! – увещевал меня по телефону Сергей в субботу утром. – Выйдешь на конечной, сядешь на *** маршрутку, и минут через  25  будешь на месте. Я тебя встречу…
И действительно, разыскав нужную маршрутку, я быстро домчался до остановки «Садовое товарищество «Колос» и вышел. Сергей и Светлана стояли на остановке и улыбались.
- А мы уж думали, потерялся, - приветствовал меня Сергей.
- Вот ещё, - буркнул я.
- Идёмте скорее, - сказала Светлана, -  всё уже готово давно, только накрыть…
Мы зашагали через рощу по тропинке и вышли к большому угловому участку, двумя сторонами примыкающему к густому лесу.
- Вот это да, - увидев дом сказал я.
- Нравится? - спросила Света.
- Очень, – честно признался я. – Какой же он огромный! И такой аккуратненький!
- Да-а, - сказал Сергей. - Дом – на славу. Корабль, а не дом.
- Дредноут!
- Во-во! Ну, идём, чего встал.
  На кухне хлопотала Оля. Сегодня она выглядела иначе. Простое длинное платье с короткими рукавами, нитка жемчуга, волосы зачёсаны в хвост, полное отсутствие косметики. В таком виде она была похожа на милую, порядочную работницу, которых постоянно совращают в Мопассановских рассказах. От весёлой и порочной вакханки не было и следа. Я даже взгрустнул.
- Привет.
- Привет.
Я очень осторожно чмокнул её в щёчку, а затем крепко пожал руку Михаилу. Он был всё тот же, серьёзный и собранный.
«Мудила», - почему-то пронеслось у меня в голове.
- Идём, пока они тут хлопочут… - подхватил меня под локоть Сергей и увлёк в бильярдную. Михаил идти с нами не захотел.
- Серёжа! – укоризненно сказала Света.
- Света! – отозвался Сергей. - Мы умеренно… - И мы скрылись в лабиринте комнат и лестниц.
- Однако славно ты тут устроился! Небось, и банька есть, и всё такое?
- Есть всё!  – гордо заявил Сергей и вдруг хлопнул себя по лбу. – Чуть не забыл, идём что покажу.
Мы снова спустились на первый этаж и прошли в ванную.
- Ё моё,  - охнул я, - да у меня такой в Москве нет, а тут на даче... и кабинка душевая…
- Да ты сюда смотри, дурик, - нетерпеливо показывал мне Сергей на ванну. Там плавали какие-то рыбины.
- Ну, - торжествующе произнёс он. – Как?
- Постой, постой… это же… Не может быть!
- Она родненькая, стерлядь! Из Астрахани друзья привезли. Уже неделю тут живёт, почти всю съели, а эту оставили, тебя дожидались. Ел когда-нибудь уху из свежей стерляди?
- Нет.
- А шашлык?
- Да откуда!
- То-то и оно! – причмокнул он языком. – А это, братец, совершенно недопустимо, уж поверь!
- Вот это жизнь! – я был в восторге.
- Угу. Вечерком ухи покушаем, а пока, не засандалить ли нам по малюсенькой?
Я горячо откликнулся на его предложение. Мы  поднялись в бильярдную.
- Мать честная – хоромы!
- Комната отдыха…
Сергей открыл неприметную дверцу в стене и обнажил вместительный холодильник. Он  вытащил из него сразу запотевший графин с водкой и две большие гранёные рюмки.
- Смородиновая! – объявил Сергей.
- Не томи!
Он поставил водку на стол,  достал из холодильника крупно нарезанный окорок, горчицу, оливки, баночку маринованных помидорчиков и яйца фаршированные ветчиной, сыром, чесноком и майонезом.
- Хлеба нет! – горестно подмигнул он.
- Да какой тут на хрен хлеб, - только и вымолвил я. – Наливай!
Мы быстро чокнулись и выпили.
- А! Какова! – утвердительно спросил Сергей.
- Мяконькая!..
Мы закусили помидорчиками. Сергей сразу же налил ещё по одной – пить он умел.
- Давай!
- Дай Бог здоровья!
Мы снова звонко тренькнули хрусталём и выпили. Теперь в ход пошли фаршированные яйца и окорок…
- Ты, горчички, горчички наддай, – увещевал меня Сергей. – Она курва, страсть как хороша! У-у-ух!
От балашихинской горчицы у меня навернулись крупные слёзы.
- Ещё?
Я махнул, давай мол, лей.
- А Ольга то, а? Так и брыкается! – неожиданно заявил Сергей и, увидев моё лицо, засмеялся. – Да я что, я ничего… понимаю.
- Серёг, ты чего? – начал я, но он не стал меня слушать.
- Проехали. Пьём?
- Пьём.
- За Победу!
- Точно!
Мы снова закусили. Сергей раскраснелся.
- Сейчас ещё один товарищ нарисуется, мой друг. Вертолётчик, между прочим!
Я с самым глубокомысленным видом кивнул.
- Ты с ним не пей, умрёшь… Точно говорю! Он горазд за ворот лить, просто чума.
Я скромно промолчал. Я ещё не встречал ни одного человека, который мог бы выпить больше меня…
- Ну, ещё по одной и вниз, к столу?
- Давай.
- Хороший ты Лёха парень, как я погляжу…
- И тебе не болеть!
В бильярдную заглянула Ольга:
- Я уже обкричалась! Вы идёте или нет?
- Идём, - хором ответили мы и чему-то рассмеялись.
Выпитое приятно хмелило. Я был в самом отличном расположении духа. Света наложила мне гору салатов, потом мы ели нежнейшее мясо и  пили густое и пряное красное вино.
В разгар веселья из-за забора послышался крик:
- Э-ге-гей, чёрт драный! Отпирай ворота, а то так пройду на бреющем!!!
- Славка, - закричал Серега и бросился к калитке.- Гнилолётик мой расписной! ЗдорОво!
Они крепко обнялись и подошли к столу.
- Слава, - протянул мне руку шумный, пузатый гигант, с улыбкой в 64 наикрепчайших жёлтых зуба.
- Алексей.
- Пьёшь? – в лоб спросил он.
- Слава, - завозмущались женщины.
- А что, - громыхал он. – Нормально!..
- Пью, - мягко ответил я.
- Это – хорошо, - авторитетно сказал Слава и сел рядом. – Споёмся!
Когда все объелись, решено было сделать перерыв, а позже, ближе к вечеру, налечь на уху.
- Давайте играть в прятки, - предложила Оля. – Только, чур,  в лесу не прятаться, только в доме!
  Выпитое подействовало на неё самым наилучшим образом. Она вся искрилась плутовством,  и глаза её опять приобрели самое игривое выражение. «Эге, - подумал я, – что-то будет…» Водить выпало Михаилу. Мы дружно кинулись в дом и  разбежались по комнатам. Света и Ольга побежали вниз, Слава где-то отстал, а мы с Сергеем, не сговариваясь, полезли в бильярдную.
- Вздрогнем!
Мы выпили по полной. Сергей снова налил.
- За всё хорошее, Лех!
- Давай, - выдохнул я, а сам подумал, что если это будет продолжаться в таком темпе, уху в меня будут вливать через капельницу… Серёга разлил по третьей. Я мрачно сжал свою рюмку – помирать так с музыкой!
- Отставить! Вы что, сдурели! Сто-о-ять!
Мы вздрогнули. Из люка в полу торчала встревоженная голова Славки.
- Совсем спятили, - басил он. -  Пьёте без авиационной поддержки! Так и до беды недалеко!
Он сел рядом и налил себе водку в стакан.
- Рюмки, - объяснил он мне, - они маленькие… долго...
 Мы выпили, и графин предательски опустел.
- У меня ещё есть, - нежно сказал Сергей.
- А это, - напомнил я, - уха… прятки…
- На *** прятки! – сказал Серёга и движением фокусника вытащил откуда-то из-за своей спины литровую бутылку водки. – Мы тут, ****ь, сейчас так все спрячемся, нас вообще ни ***  не найдут! – и дико захохотал.
- Так, ладно, - сказал я ещё через две рюмки. – Пойду-ка я перепрячусь…
- Жаль… - сказал Сергей.
- А говорил – пьёшь, - укоризненно пробормотал Слава. – Давай на посошок что ль…
   Заглотив водку, я как можно тише спустился по лестнице на первый этаж. Там я  увидел  стоящего ко мне спиной Михаила,  внимательно прислушивающегося к звукам в доме. Я замер и отошёл за угол. Он прошёл мимо меня и чудом не заметив, стал осторожно подниматься в бильярдную. Спустя пару мгновений там раздались отчаянные крики, хохот и звон посуды. Потом, судя по звуку,  там кто-то упал… Я проскочил в гостиную, открыл какую-то дверь и юркнул в тёмную пыльную комнату – кладовку.
- Ой, - пискнула прятавшаяся там Оля. – Это кто тут?
Это, - сказал я. - Я. - И стал распускать руки.
- Нас почикают! – довольным шёпотом сообщила  мне Ольга и прижалась ко мне всем телом. Я гладил и тискал её довольно долго. Когда я окончательно вспылил, она вырвалась:
- Хватит,  - она игриво оправила платье и убежала.
Я подождал немного и вышел из коморки прямо на  Михаила.
- Ты там один? - подозрительно спросил меня он.
- Разумеется, - заверил его я.  Он тщательно проверил кладовку и успокоился. Мы вместе вышли на улицу. Прятки всем уже наскучили. Мы снова сели за стол, но без Светы – она занялась ухой. Михаил вынес шампанское. Мы выпили и  зашумели.
 День плавно перетекал в вечер, небо темнело, а мы всё продолжали гулять и веселиться. Оля, выпив шампанского, сбегала домой и вышла оттуда накрашенная и в таком коротком платьице, что у меня загорелись глаза и прочие жадные до удовольствий места….
   Слава, который постоянно подливал мне и Сергею, и непрерывно говорил «Смотри, как умеют пить офицеры», из чего я делал логический вывод, что офицеры пью как лошади, замер с открытым ртом, а потом, сглотнув, выпалил:
- Ну, Оль,  ты даёшь - полный отпад!
Ольга игриво подпрыгнула и на миг все увидели её славную попку... Я налил водки и судорожно выпил. «Держи себя в руках, держи себя в руках. Будь человеком! Тут её муж, её сестра. Ты в гостях! - говорил мне мой разум.  Не будь мудаком! - упрямо твердило моё озорное мужское сердце. – Вперёд и пошло всё к чертям! Она завтра уедет и всё, а ты жалеть будешь! Вперёд! Sturm und Drang!» От этого внутреннего  дуализма я окончательно потерял голову, и стал пить со Славиком наравне, без Сергея, который сидел сонный и осоловевший.
- Мужик, - говорил мне Слава и наливал ещё. Он действительно был неутомим.
Я пил и думал: «Когда же я упаду, сейчас или от следующей рюмки?» Но я всё не падал и не падал, и тщательно старался закусывать. Пока что это помогало.
  Потом мы танцевали. Оля учила меня и Славу движениям танго. Это было нелегко, так как все мы изрядно набрались, а изумительные Олины ножки будоражили меня до дрожи в коленях.
Когда она ненароком касалась меня своим наэлектризованным телом,  у меня  от желания темнело в глазах и топорщило брюки… Что бы скрыть это, я был вынужден отказаться от танго и снова сесть за стол.
- Я на секундочку, -  совершенно трезвым голосом сказал мне натанцевавшийся Слава. Он встал и пошёл напролом через куст сирени и крыжовника к беседке в дальнем  углу участка. – Я сейчас вернусь, Лех, - спокойно говорил он на ходу, - наливай пока.
  Дойдя до беседки, он обошёл её кругом,  помочился на цветы,  потом вошёл внутрь, рухнул в натянутый там гамак и громко, заливисто захрапел. Я облегчённо вздохнул.
  Тут подоспела уха.  Её цвет, аромат и вкус описать просто  невозможно. Это была амброзия в чистом её виде, и ничего другого сказать о ней нельзя. Мы ели её с жадностью и исступлением, и не остановились, пока она полностью не закончилась. Потом так же дружно, под стоны блаженства была полностью  уничтожена и жареная стерлядь.
- Уф, - отдувался Сергей. – А где Славка?
- Отдыхает…
- Я тоже, пожалуй, пойду, полежу, - Серёга покачиваясь зашагал к дому. Мы остались вчетвером. Михаил тоже неплохо назюзюкался и теперь увлечённо болтал со Светой. (Не к ней ли его ревновала Ольга, приставая в отместку ко мне?) Ольга сидела между Михаилом и мной, ближе ко мне, и моя рука не раз касалась её гладкого прохладного бедра. От этого я готов был взвыть. Теперь я и впрямь чувствовал себя мифическим козлоногим… Ольга ёрзала, мелкими глотками пила нагревшееся шампанское и усиленно наступала мне на ногу.
  Около полуночи Михаил клюнул носом, и я помог ему дойти до его комнаты. Он рухнул на кровать и уснул. Я вышел. Заметив в коридоре женский силуэт, я шагнул вперёд и обнял его.
- Оля в саду, -  насмешливо сказа Света, это была она.
- Ой, опечатка,  - пробормотал я, но всё же не сразу убрал руки с её талии. – Ты – прелесть.
- А ты - поросёнок,  - Света легонько, но без сомнений, оттолкнула меня.
- Хрю-хрю, - сказал я и выбежал в сад. Ольги негде не было. Я обегал всё кругом, пока не догадался заглянуть в баню. Она сидела там и пила вино.
- Нас почикают, нас почикаю, -  затараторила она. – Миша нас почикает!
Сдирая с неё платье, я  представлял себе свой кастрированный и обезглавленный труп, рядом с плачущей Ольгой. «Её то, он, как пить дать, не зарежет! – думалось мне.  – Эх, мужики!..» Я прижал её к лавке и быстро, жадно вошёл. Она громко застонала, а потом и вовсе стала кричать. Зажимая ей одной рукой рот,  я трудился как бешенный и вскоре мы кончили.
- О-о-о, о-о-о, - стонала она, - о-о-о, нас по-очикаю-ю-ют, почикают… Ты маньяк… Ты изнасиловал меня, изнасиловал!.. О-о-о… Гадкий…
- Изнасиловал, изнасиловал, не сомневайся  … - воспалённо шептале я ей, снова возбуждаясь.  – И ещё раз изнасилую…
- О-о-о, о-о-о, Лёша,  нас по-чи-ка-ю-Ю-Ю-ЮТ!..
Я снова зажал ей рот и, сдерживая себя,  всё повторил. У неё было лёгкое, отзывчивое на ласку тело и очень нежная кожа… Она вертелась и царапалась вначале, а потом, сдавалась и отдавалась тихо и до дрожи нежно… Она была изумительной любовницей.
  После, не отдышавшись, она вскочила, проворно оделась и убежала, забыв на полу свои  крохотные белые босоножки. Я спрятал их с глаз долой в какой-то ларчик, оделся и удовлетворённо выдохнул:
- Приматы…
 Выйдя на улицу, я застал глубочайшую звездную ночь. Приятная свежесть овевала меня. Я  пошарил в районе не до конца прибранного стола и нащупал там почти полную бутыль шампанского. Выпив два полных стакана, я глянул на небо. Звёзды укоризненно смотрели на меня сверху вниз. Я отставил стакан в сторону и показал звездам два крепких земных кукиша:
-Во, кучерявые, видали! – крикнул я и для убедительности  повертел кукишами по- и против часовой стрелки.
Космос, не дрогнув, принимал мои угрожающие сигналы…
–  Видали! То-то же…А вы… а вы… А  вы  так не можете! Я вот сдохну и к вам… - бормотал я. - А то разошлись там, вертятся как клопы, а проку ни на ноготь… У-у-х я вам!
Потом я показал звёздам ещё кое-что из своего хозяйства и побрёл спать. Кровать, отведённая мне, была жесткою и волнообразною, я ворочался и подумывал встать и выпить ещё, но, обессилев, задремал и крепко уснул. И  всю ночь, до самой розовой зари, сквозь открытые окна в мою комнату врывался раскатистый офицерский храп.



9



  Утро  было мучительным.  И это общее мучение осложнялось тем,  что этим жарким днём Оле с Мишей нужно было уезжать, их  вещи были не сложены, а мы все были в глубоком трауре по самим себе.  Миша мучился страшной головной болью:  по-видимому,  у него росли рога, Сергей и Ольга вовсе не могли подняться, а Света ходила хмурая и неприветливая, как и я.
 Только Славик, проспавшийся и свежий, с утра бодро облился холодной водой по пояс, покурил, тяпнул 100 грамм  и теперь с аппетитом жарил себе огромную глазунью. Я взял себя в руки и подсел к нему.
- Плесни-ка…
- Правильно, - обрадовался он. – Вот и огурчик имеется замечательный...
Я взял рюмку, встал, выдохнул, зажмурился, быстро выпил, чуть помедлил и крепко захрустел огурцом. Славик налил ещё.
- Да погоди ты, - мычал я, с трудом переводя дух. - Дай  на дно опуститься…
- Да чё тянуть, - беззаботно улыбался Слава, -  пей уж…
Я выпил ещё, и мне полегчало.
- Легче? - осведомился Слава.
- О, да…
- Яишенки?
- Ну, разве что, чуть-чуть…
- Ты, Алёша, не балуй, - назидательно произнёс Слава, накладывая мне порцию в которой было яиц 6-7. - День сегодня длинный будет,  заправиться надо под завязку.
  Я поел, попил квасу и пошёл реанимировать остальных. Михаил был безнадёжен – его рвало даже от глотка воды, и я оставил его умирать в тишине и покое. А вот Сергея ещё можно было спасти.
Он лежал на кровати, тревожно щупал пульс, держал под языком валидол, печально пил валокордин и  стонал.
- Привет Сергунчик!..
- О-хо-хо-о-х… - было ответом мне.
- Я принёс тебе лекарство!
- Да ты что, Лёха, - с отвращением глядя на водку, встрепенулся Серёга. – У меня сейчас мотор встанет! Не-е-е….О-хо-хо-х…
- Ну, давай мой хороший, - уговаривал его я. –  Давай. За папу, за маму, за Второй фронт…
- Да ты убить меня хочешь!..
- Давай, полегчает же…
- Не-е-е… Не могу…
- Ну, немножко, рюмочку…
- Не, не, не…
- Так, ну-ка хватит! – сменил я тон. – Рота подъём! Быстро пей и приходи в себя! Дел по горло! Славик - уже, я – уже, а ещё Свету спасать надо! На раз-два! – и я добавил много ещё плохих слов. Это подействовало. Серёга сел, свесил ноги с кровати, перекрестился и, кряхтя и матерясь,  выпил адского зелья; спустя пять минут он  тоже ожил. Вместе нам удалось уговорить «подлечиться» Свету и Ольгу. Жизнь в доме  стала налаживаться. Мы дружно прибрались в доме и помогли упаковать чемоданы молодожёнам. Потом Света быстро накрыла стол и мы сели обедать. Через час должно было приехать такси и отвезти всех нас на Курский вокзал. Мы произнесли несколько тостов и поели супа. К самому отъезду спустился  Михаил, в самом жалком виде. Мне было его искренне жаль и в то же время, что-то злое во мне нашёптывало, что он просто клуша и растяпа, и все его главные беды ещё впереди.
 Оля не смотрела в мою сторону, а я не пытался как-то поговорить с ней. Прошедшая ночь казалась сном. Меня вновь охватило весёлое хмельное безумство;  я залихватски пил, острил и проказничал. Когда прибыло такси,  все опять были  навеселе.
- Всех не посажу, - хмуро пробурчал таксист, - слишком много вас, не влезете.
Об этом мы не подумали.
- За мной,  - скомандовал Слава.
 Мы с Серёгой пошли за ним на шоссе и, поймав старенькую волгу, поехали к центру. По пути я уговорил их остановиться и купил коньяк. Передавая бутылку друг другу, мы пили прямо из горлышка, закусывали одним единственным взятым мной лимоном и приехали на вокзал расписные как тульские пряники. Света, Оля и Миша уже были там.
  На платформе состоялось последнее трогательное прощание. Ольга плакала и горячо обнимала всех нас. Михаил жал нам руки и шаловливо помахивал рогами... Они зашли в вагон, и Михаил исчез с вещами в купе, а Ольга, открыв в коридоре окно, держала сестру за руку и никак не могла успокоиться. Состав дёрнулся, Ольга в последний раз всхлипнула, отпустила Свету, порывисто протянула  руки ко мне, притянула  к себе и, не таясь жениха, долго поцеловала в губы.
- Прощай! Прощай!..
Провожающие  умилённо смотрели в нашу сторону. Я был растроган.
- Прощай.
Вагон поплыл, набирая ход,  Ольга отпустила меня, и мелко замахал нам маленькой белой ладошкой:
- До свидания, до сви-да-ни-я-а-аа… а-а-а, - донеслось до нас, и мы молча замахали  ей в ответ. Быстро тая в дорожной дымке, скорый поезд уходил на Кавказ.
  Едва он ушёл, как на всех нас навалилась усталость. Мы распрощались тут же, на платформе, и поспешили по своим делам. Подождав пока все разойдутся, я присел в вокзальном кафе и взял большую кружку холодного пива. Было жарко.



10



- Как ты эту гадость пьёшь, а?  Это ж яд! У тебя ж язва!
Я сидел в офисе  похмельный и агрессивный, и пил из пивной кружки холодную кока-колу. Напротив меня сидел помятый Вадим, и точно из такой же кружки пил воду, в которой он только что растворил три таблетки аспирина. Было около 9 утра. Понедельник.
- Ага, как же, яд… А аспирин значит хлебать ****ец как полезно!
- А мне может, доктор прописал, - стал на ходу сочинять Вадим. -  Полезно это, если понемногу. Кровь разжижает…
- Мозг он разжижает, а не кровь, - злился я. -  А что бухать вредно, тебе твой доктор не говорил?
- Не-е-ет, - довольно тянул Вадим. – У меня хороший доктор. Добрый! Не то, что ты…
- Да я, - запел я привычную песню, - если хочешь знать, вообще не пью!  Так, иногда…
- Слава богу, - порадовался за меня Вадим. – А то знаешь как с ними с алкашами-то трудно… Не приведи господь!
- Да уж!..
Мы оба горестно вздохнули и припали к своим кружкам. Работать не хотелось.
- Ты ведь в курсе, - сказал Вадим потирая виски. – Сегодня перестановка. Мебель собирать будем.
У меня всё похолодело.
- Ты, ****ь, шутишь что ли?!  Шутишь, да?! Ты так не надо, а то я, *****, окочурюсь от этого твоего юмора! Сегодня перестановка будет? Да?!
Вадим мрачно покачал головой – он не шутил.
- Я думал ты знаешь…
- ****ь ****ец! Какой кошмар!.. В понедельник - и такая ****ория!
- Да. Полный каюк.
- Убей меня, Вадим, пожалуйста! – взмолился я. - Задуши! Растерзай! Раздави меня сейфом, умоляю!
- Извини…
Я уткнул лицо в ладони и завыл...
- Не плачь, сынку… - как мог утешал меня Вадим. – Вечером пива выпьем… Я угощаю.
- Я не доживу до вечера, - подвывал я. – Я, ****ь, сдохну на этих плантациях. Сдохну!
- Ничего-ничего, не впервой…
Я завыл громче.
  Дело было в следующем. Примерно раз в квартал, а иногда и чаще, у нашего гениального директора,  резвого седого пердуна Владимира Семёновича П***, начинала чесаться жопа… Он мыл и тёр её, расчесывал гребёнкой, брил и надевал на неё шляпу, но это не помогало. Жопа чесалась всё сильнее, и тогда он принимал этой своей трижды беспокойной жопой блестящее решение об очередной перестановке мебели в офисах. Зуд начинал стихать... Весть о перестановке всегда настигала сотрудников внезапно словно лавина, не оставляя никакой надежды на  спасение. Все мужчины призывного возраста должны были в обязательном порядке участвовать в этом до коликов всем надоевшем спектакле и заново перетаскивать из одного офиса в другой тяжеленные шкафы, сейфы и тумбы. Наши девушки вынимали и переносили документацию, которая при этом  частично терялась и обязательно  чудовищно путалась, дополняя этим вселенский хаос. Это был каторжный и совершенно бесполезный труд. Только на первом этаже у нас было семь больших комнат с мебелью, не считая кресел и столов в холе и на reception. А ещё у нас был  второй этаж, но об этом  кошмаре вообще лучше было не вспоминать… Там  перестановка производилась реже, примерно раз в год-полтора, но если эти две перестановки совпадали в одну  «двухэтажную», тогда всё действие больше походило на еврейский погром, нежели на улучшение планировки рабочих мест. Не хватало только дыма, крови и бездействующих казачьих разъездов на прилегающих улицах… Лейтмотив этого передового движения всегда звучал одинаково: необходимо организовать дополнительные рабочие места, освежить атмосферу офисного помещения и создать новый индивидуальный внутренний стиль нашей компании. «А значит, - страстно говорила Жопа, -  вот эти шкафы мы убираем из «Отдела приёма» в «Отдел доставки», эти - в «Бухгалтерию», из «Рекламного»  мы выносим большие столы и вместо них ставим маленькие из «Переговорной»…и т.д. и т.п.» Владимир Семёнович взмахивал рукой как саблей, а мы всё больше и больше грустнели, понимая сколько нам предстоит приложить сил, дабы удовлетворить его имперские амбиции. Каждый, кто своевременно узнавал о грозящем сабантуе, тщетно старался по-тихому улизнуть с работы, взять отгул или заболеть, но не тут то было. Неповиновение строго пресекалось, и виновных наказывали по всей  строгости законов военного времени, вплоть до о-го-го и а-та-та. Рублём и мечом карал Владимир Сергеевич непокорных, и каждый раз плач и скрежет зубов стояли в нашем крохотном особнячке во дворах Тверской улицы. Когда простой перестановки столов и стульев стало не хватать, мы начали закупать дополнительные  столы и тумбы. Их привозили нам на симпатичной  ярко-красной  "газели" весёлые дюжие мужики, похожие на богатырей из русских народных сказок, сваливали коробки у нас в холле, каждый раз удивлялись тому, что мы сами будем всё собирать, смеялись и уезжали. Жопа радостно оглаживала картонные кули, а мы печально начинали искать по всем столам и ящикам отвёртки, пассатижи и молотки. На свою голову я как-то раз взялся руководить сборкой этой чёртовой мебели, и в конечном итоге собирал её один. У всех остальных либо находились важные дела, либо руки росли из абсолютно ненужных мест, и после их сборки всё приходилось начинать сначала. Только два человека действительно хотели мне помочь. Первым был Никита, наш главный курьер, вторым - Вадим, но ему сказали, что он не должен этого делать. Он, дескать, начальник (причём носить столы ему было нужно и можно!), а я – подчинённый, вот пусть я и поработаю сам. Вадим был искренне возмущён таким ходом дела, но его власть была ограниченна, и он мог только подбадривать меня и стараться разгрузить с делами по доставке. Само собой разумеется, что мебель должна была собираться во внерабочее время, когда из здания уйдут все посетители. То есть получалось, что я должен был сначала отпахать весь день, а после, мокрый от пота и злой как собака, начинать таскать со всеми шкафы и собирать тумбы, в каждую из которой нужно было ввернуть 100000 шпунтиков и прочего мелкого дерьма. Мы попробовали работать в таком графике и чуть  не взбесились. Это было слишком даже  для офисного планктона, и возник стихийный митинг, быстро переросший в мятеж. Мы требовали 8 часового рабочего дня, запрещения пыток и возможности самостоятельно планировать своё время. Под угрозой насильственного клизмирования, Жопа пошла на некоторые уступки.  Теперь, заранее сговорившись, мы могли переносить мебель в удобное для нас время и не всю сразу, а  по частям. Это было уже кое-что. Мы все уже изрядно поднаторели в этом деле и теперь тратили минимальное количество усилий и времени на всю эту чушь. Смело и напористо мы двигали огромные шкафы, стремительно лавировали меж мониторов, неся над головой столы и стулья, и лихо перекатывали из офиса в офис тумбы, навалив на них пачки документов. И всё  было замечательно, если бы не одно но: быстро собрать стол или  тумбу, как ни виртуозно я научился это делать, было совершенно невозможно. Как и невозможно было делать один стол или одну тумбу более чем двум людям одновременно, не мешая при этом друг другу. Я и Никита оказались выброшенными за борт революции. Бунтующие массы, состоявшие по большей части из мелких лавочников преследующих свои собственные мелкобуржуазные интересы, получили своё, и плевать хотели на истинные интересы трудящихся. Нам сочувствовали, жали руки,  дружно ругали директора и… расходились. Когда все ушли, и мы остались с Никитой на Дворцовой площади в одиночестве к нам вышла Жопа. Мы потребовали сверхурочные за сборку мебели, но момент был упущен, и нас послали на ***. Я зашвырнул  отвёртку, пошёл к Вадиму и сказал, что чаша моего терпения переполнена, и я увольняюсь. Работать в таком авральном режиме я не мог. «Пусть лучше голод и отшельничество покроют струпьями моё тело, - говорил я Вадиму, - чем я буду пахать вечерами после работы за горсть маисовых зёрен, на этой адской кухне.  Лучше я умру лёжа на своей кровати с пивом в руке, чем стоя на коленях с отвёрткой! Прощай, мой друг! Не проливай слёз на моей одинокой могиле под забором, не надо. Не плачь над павшими борцами! Лучше выпей - за себя, и за того парня…»  Вадим страшно выругался и побежал к начальству. Его бас проходил сквозь стены…  Возник «тонкий» компромисс – я всё же должен буду собирать мебель, но могу делать это как и все - в своё рабочее время, где-нибудь в уголке и пока у меня нет дел. А сверхурочные  всё равно ***! «Доброго тебе здоровья, Владимир Семёнович! Чтоб тебя автобус покалечил!» – подумал я и согласился. И  проклял себя за сговорчивость.
  Собирать мебель зимой было ещё хоть как-то возможно - в офисах царила прохлада, а при большом желании можно было выходить остужаться на улицу. Летом же, при неработающих кондиционерах, я буквально купался в собственном поту, и отвёртка прокручивалась в моих влажных ладонях. Я вытирал руки о штаны и продолжал сборку, снова и снова потея. Когда Никита уволился (О, смелый сокол!..), я остался единственным полноценным сборщиком и готов был выкрутить отвёрткой, этим истинным оружием пролетариата,   много чего интересного у Владимира Семёновича, но тот благоразумно обходил меня в такие дни. Я стал роботом по сборке мебели.  Мне уже не нужны были подробные схемы сборки, уложенные в каждую коробку, я действовал совершенно автоматически, без единого лишнего движения, и всё равно, в конце работы,  выглядел как цыплёнок табака. После пары собранных  тумб,  я шёл в туалет, запирался там, раздевался до трусов и кое-как обливался водой из крана, а потом вытирался туалетной бумагой. Потом одевался и шёл обратно, брал документы и ехал по курьерским делам, а вечером ещё успевал помочь перенести огромный сейф, который только чудом ещё никого из нас не изуродовал. Особенно приятно было делать всё это с похмелья, борясь с изжогой и тошнотой,  чувствуя, как твоя голова наливается вязкой, словно нефть кровью, а мысли блуждают где-то между жесточайшим ритуальным убийством Владимира Семёновича и всей его семьи, включая собаку и леденящим душу суицидом через самосожжение. После этих работ, все руки у меня были в мозолях, одежда перепачкана, а настроение напрочь испорчено. В конце такого дня все пострадавшие собирались  в соседнем баре и крепко нажирались, проклиная мудрое руководство и  его экономию на  своих сотрудниках. А весь следующий рабочий день (а то и не один!) уходил на дружный поиск потерявшихся бумаг и разной офисной мелочи…
  В последнее время перестановки участились, но носили эпизодический характер – вроде короткой разведки боем.  Но вот грянул приказ о наступлении всем фронтом. «Внезапно, без артподготовки, в полной тишине, без  «Ура!» и прямо на пулемёты…»  И деваться от этого было некуда.
- Когда мебель-то привезут, - отрешённо, как давно смирившийся со своей участью каторжанин, спросил я.
- Уже, – обрадовал меня Вадим. - В субботу доставили. – Владимир Семенович сами принимали-с!..
- И куда же они её засунули? – удивлённо закрутил головой я. – Где она?
Вадим вздохнул совсем грустно и отвёл глаза.
- Нет. Не говори этого. Не может быть…
У меня не было слов. Неужели эти пидоры уволокли её на склад, на второй этаж и теперь придётся дополнительно корячиться спуская всё обратно  вниз.
- Наверху, да?..
Вадим положил мне руку на плечо:
- Мужайся.
- А-а-а, - только и сказал я. – Всё. Сегодня я умру.
- Нет, дорогой  мой, - сказал Вадим, и допил свою мутную воду. – Сегодня,  исходя из  заранее утвержденного начальством графика, тебе умирать нельзя. Сегодня – рокировка! А умирать тебе можно только по предварительно поданному и своевременно зарегистрированному у секретаря заявлению «О смерти по собственному желанию», которое, как ты помнишь,  необходимо предоставить не позднее, чем за месяц до момента предполагаемой кончины, а лучше – за все три. Порядок, Алексей, во всём должен быть порядок… - и Вадим пошёл в свой кабинет.
  Я допил яд и полез на второй этаж, что бы хоть глянуть на то, что  меня ожидало сегодня. Там был полный завал. Кроме стульев, я насчитал три стола и три тумбы. «Заебись! Одному тут пахать  часа три минимум! Да чего это я – три, ха, как же, - все четыре!»  В бессильной злобе я пнул несколько коробок, а потом стал зверски рвать на них упаковку, представляя на её месте задницу Владимира Семёновича... Ох, и досталось же  ему в тот день, просто жуть!




11


  Июль шёл на убыль, и жара стала привычным спутником горожан. Измученные донельзя, они, тем не менее, как-то свыклись с жизнью на этой асфальтовой сковороде. Раскалённый городской транспорт исправно функционировал, светофоры меняли цвета, машины неуклонно катились по выжженным улицам, а люди – эти страшные существа, которых ничем нельзя напугать и сломить, - не только работали, но и находили время для отдыха и любви. Жаркие вечера были полны целующихся парочек и чувственных взглядов. Вино текло рекой, но не гасило, а лишь всё больше возбуждало неистовое кипение крови. Жизнь вертелась на всю катушку.
 Мы с Лёшкой удобно устроились на лавочке в нашем дворе и в сладком предвкушении внезапного и бесшабашного путешествия молчали и только изредка с улыбкой переглядывались. В руках у нас были полуторалитровые бутыли с вином, а в карманах - билеты на ночной поезд в Питер. Было душно, и мы с удовольствием потягивали  холодное вино. Поезд отходил около двух ночи,  на часах было только 9 вечера, и спешить нам в эту пятницу было решительно некуда. Я наудачу позвонил Коле, он был дома и обещал выйти к нам, покурить и поболтать. Мы не виделись с ним  несколько месяцев.
  Коля вышел из своего подъезда в тапочках, драной футболке и спортивных штанах. Мы вяло поздоровался и он сел рядом. Говорить в этой духоте было лень. Он был всё тот же: высокий, плечистый, поджарый, небритый, неутомимый бабник, озорной пьяница и заядлый футболист. Нас связывало с ним не одно бурное застолье и несколько лет совместной работы. Он, как и я, любил опрокинуть стаканчик после рабочего дня, и на следующее утро мы часто  дружно страдали, матерились и пили воду, лишь за тем, чтобы новый вечер прошёл так же как и предыдущий. Мы были обычными людьми и обычными мужчинами: в меру говорливыми и заносчивыми, весёлыми и печальными, злыми и нежными, хулиганистыми и не очень. Мы с весёлым презрением и свысока смотрели на стаи «белых воротничков», холёных и дряблых «недомужчин» чурающихся наших бурных  застолий и всех связанных с этим дурацких, но таких дорогих сердцу приключений. Мы ругались, боролись, мирились, теряли ключи, деньги и документы, зарекались пить и начинали снова; мы хорошо изучили эту сторону жизни и знали наверняка, что она ничуть не хуже многих других; мы были славные; мы были молодые. 
   Коля закурил, глубоко затянулся и выдохнул:
- Бухаете, значит…
- В Питер едем, - тихо отозвался я.
- Молодцы, - также тихо ответил он.
Мы снова замолчали. Вечер неторопливо сглаживал кричащие краски дня, небо краснело и одновременно бледнело. Приближалась жаркая июльская ночь. Коля закурил вторую сигарету и покосился на нас: мы с удовольствием булькали вином припав к своим запотевшим бутылкам.
- А я вот завязал, - ни к кому не обращаясь, произнёс Николай. – Да и дела завтра…
Мы согласно кивали - что ж тут не понятного, дела, они - прежде всего.
- Какое,  – чуть погодя спросил Коля, ткнув пальцем в мою бутылку.
- Белое … А у Лёшки – красное…
- М-м-м… Полусладкое?
- Полусладкое…
- Холодное?
- В самый раз…
- Да-а-а, - потянулся Коля. – Холодненькое - это хорошо, а то духотища такая…
- Угу, - опять припал к бутылке я. – И не пьянеешь совсем….
- Не крепкое что ль?
- Легче пёрышка…
Коля от досады даже сплюнул и закурил третью сигарету. Мы с Лёшкой были невозмутимы…
- А мне вот завтра по магазинам надо… - опять засокрушался  Николай. -  Любка ещё ремонт  этот дурацкий затеяла, пропади он пропадом…
- Ремонт, - глубокомысленно заметил Алексей, - дело хорошее... Нужное…
- Верно, - отозвался я.
Коля сдался.
- Дай хоть попробовать!
Лёшка достал из сумки «совершенно случайно» припасённый пластиковый стаканчик и налил ему из своей бутылки совсем чуть-чуть, грамм 50 не больше. Коля выпил эту малость и расстроился:
- Красное…
- На-ка, моего, -  услужливо предложил я и наклонил  свою бутылку. – Запей...
Коля запил. Лёшка протянул ему мятную жвачку:
- Пожуй, Коль, а то Любка ругаться будет…
Коля машинально взял протянутую ему «закуску», а потом, отдёрнув руку, вскочил и стал громко ругаться.
- Да вы издеваетесь что ли, да! сволочи, - злился он. – Никакого житья нет! «На зажуй! Ругаться будет!» Гады! Какого ***!
Мы слушали его, скромно потупив взоры…
- Сегодня пятница, - шумел Коля. - Люди гуляют, в Питер едут, а я стакан вина выпить не могу!
- Люба… – начал я.
- Да пошла она в трещину! – завопил Коля. – Наливай!
- Да ты не кипятись, - мелодично говорил Лёша. -  Нальём конечно. Никто ж  напиваться-то и не  собирается. Нам - ехать, тебе – домой, дела надо завтра делать… Посидим немного, поболтаем и разойдёмся…
Коля, немного успокоившись, сел, и мы стали пить втроём. Скоро вино кончилось.
- Давайте, ещё возьмём немного? – предложил Коля.
- А не много будет? - «засомневались» мы.
- Да вы чего? Забыли, как бухали? вы чего? мужики?!
- Ну, ладно, ладно, - с «сомнением» согласились мы. – Как скажешь… Идём. Только немного…
- Да о чём речь!
Мы зашли в ночной магазин и взяли ещё одну большую бутылку вина, последнюю с витрины, и шампанское, «за отъезд».
- Может пару шампанского взять? Чего там пить-то? Пузырьки… - предложил я.
- Можно, - в тон мне сказал Алексей.
- А лучше, - развил свою идею я, - возьмём три, для удобства… Пусть у каждого своя бутылка будет,  а то, - я ласково посмотрел на Колю, -  все пьют по разному, я - быстро, Коля – не спешит… Чтоб никто никого не гнал…
- Во-во, - обрадовался Коля. – Гнать не надо! Бери три...
Мы вышли из магазина загадочно улыбаясь…
- Предлагаю в наш двор не ходить, - сказал Николай.
- Да, - сказал Алексей. -  Там алкашей полно, набегут, а нам ехать.
- Точно, - подтвердил я. – И из окон всё видно. Зачем нам это нужно? Мы же так, скромненько, по чуть-чуть… Давайте лучше пару остановок на троллейбусе отъедем, там скамеечки есть.
Коля согласился с нашими доводами.
- Даже лучше не на 2-е а на 4-е остановки отъедем, там скверик есть, кусты густые…
- Колян, ты молодец!
Мы поехали. В троллейбусе мы открыли шампанское и оперативно его выпили – «А то тёплое оно невкусное», разъяснил нам свою позицию Коля. Мы соглашались. И на 2-й и на  4-й остановке все скамеечки были заняты, но на наше счастье мы вспомнили, что если проехать ещё «всего 6-7 остановок», то там есть совершенно отличное местечко. И магазин рядом… Мы поехали туда. На остановке Коля сжал нас в своих объятьях:
- Люблю вас, сволочи! Ладно, так уж и быть, выпью я с вами. Выпью -  и  домой. А завтра с утра помучаюсь, а потом делами займусь… В конце концов, мы же друзья!
Мы согласно закивали головами. В троллейбусе мы допивали вино, а выйдя там, где хотели, сразу отправились в супермаркет.
- Что брать будем, братцы? – галдел Коля. – Ошибиться нельзя!
- Да, ошибка смерти подобна, - согласились мы с Алексеем.
- Может…пивка?
- Ящик! – восторженно сказал Коля.
- Коля, - укоризненно сказал Алексей, - Какой же ты! – и мигом подхватив ящик пива,  понёс его к кассе.
 - Пробивайте, я догоню, - сказал я и исчез в отдел хозтоваров.  Оттуда я вышел с таинственным свёртком…
- Водки  купил! –  ужаснулся на улице Коля.
- Мог, - изрёк Алексей. -  Ты чего там несёшь, фашист, а ну  колись?
- Секрет. Но пить это нельзя, гарантирую.
- Ну и хрен с твоим секретом! – не расстроились мои друзья. -  Где сядем?
- Вон там, за кустами, там и скамейка виднеется…
- Годится.
- За отъезд?
- За дружбу!
- Да!
  К полуночи мы были пьяны. Пиво пилось медленно, и я выдвинул грандиозную идею купить «малость коньяку», что бы питьё  проваливалось легче. Мы купили в том же супермаркете 0,7 «Московского» и стеклянные стопки. Коньяк стал  проваливался со свистом, а вместе с ним и мы неуклонно проваливались в бездну хаотичного алкогольного веселья. Жара спала и сидеть среди зелени было приятно. Но в нас было слишком много энергии, и её нужно было срочно куда-то девать. Коля хохотал и порывался залезть на соседнее раскидистое дерево. Мы отговаривали его и, дабы бы он понял, насколько это опасно, сами поочерёдно залезли на него… Причём  Алексей, залезая во второй раз, упал таки с него, и не будь он пьяным, точно сломал бы себе шею. Когда пиво почти иссякло, мы двинулись к остановке.
- Я вас провожу до вокзала , - галдел Николай. – Провожу и сразу домой! А то вы напьётесь и не доедете, я ж вас, алкашей, знаю!
- Правильно,  - говорил я. – Поехали. И вообще, давай с нами!
- У меня паспорта нет, - сокрушался Коля, - с собой… И денег… Да и нельзя мне, у меня дела завтра!
- На нет и суда нет, - вмешался Алексей, коварно подмигивая мне обоими глазами и таща нас к дверям. – Поехали уже, а то пока доберёмся, как раз будет…
Мы  забрались в пустой троллейбус и по просторному ночному шоссе понеслись к Комсомольской площади. По пути Коля опомнился:
- ****ь, я же в тапочках! И без документов! И майка драная!  Меня же на вокзале примут!
- А друзья на что?- сказал я и протянул ему давно позабытый ими свёрток. – Вот, держи - подарок!
Коля развернул пакет, в нём были  кеды 45-размера  и  футболка.
- Других не было!
- Лёха,  - растрогался Коля. – Ты, ты…
- Только не целуйтесь, – предупредил нас Алексей. – Водитель и так уже что-то подозревает…
- А ты бы не курил в салоне, он бы и успокоился.
- Ещё чего, - возмутился Алексей. – Я ему полтинник дал, чтоб он не возникал…
Коля скинул свою рваную майку, тапочки и переоделся.
- Гранд! – восхитился я.
- Пэр, – заметил Лёха.
- А что, ничего, – поглядевшись в окно, одобрил свой вид сам Коля. – Весёленькая.
На майке были изображены листья марихуаны и большой дымящийся косяк…
- Теперь ни за что не примут, - успокоился он и на ходу поочерёдно вышвырнул в окно оба тапочка и майку.
- Эй, ты чего творишь! – взвился  я.
- Да не переживай, они дырявые… – успокоил меня Коля.
Он уже жалел, что не может поехать с нами, и предлагал вернуться домой за его паспортом. Мы категорически отказывались.
- Гады, - ругался Коля. – Сами гулять будете, а я тут… Тоже мне, друзья…
Троллейбус остановился у вокзала. Мы вышли и пошли к кассам.
- На этот поезд билетов нет! – услышали мы то, что и ожидали услышать.
- Никаких?
- Никаких!
- Даже сидячих?
- Никаких вообще!
- Ясно.
Мы купили в палатке вина на дорогу, и пошли на платформу. Коля был сосредоточенно печален, но держался мужественно. Подали поезд. Мы сделали по долгому прощальному глотку.
- Вот и всё…
- Да, жаль!
Мы были крепко пьяны, но от расстройства ненадолго протрезвели и выглядели вполне прилично.
- В другой раз…
- Да…
Коля стал обниматься с Алексеем, а я подошёл к молодому помощнику машиниста – наш вагон был у головы состава.
- Добрый вечер.
- Добрый...
Я угостил его сигаретой.
- Скажи, -  сорвалось у меня я, - а пассажира не возьмёшь?
- Этого что ль, - помощник кивнул на Колю.
- Да! А то мы едем, а ему билета не хватило…Ему  очень, ОЧЕНЬ в Питер надо! У него там ЛЮБОВЬ! – увлечённо и нескладно стал врать я. -  Обидно, мы друзья, а билетов нет! Деньги если что есть, не вопрос… А он так её любит, просто сил нет!
Помощник задумался.
- Пожалуйста! – взмолился я.
- А чё он одет так?.. Не пьяный?
- Самую малость, - заверил я. – А одет он так, потому что из дома сбежал, ну, от своей, новой, не любимой, к той, которая любимая, в Питере! Вот мы его и приодели в дороге, как смогли. Выручай дружище!..
- Прямо сбежал, - раскрыл рот молодой помощник.
- Сбёг как пить дать, - уверил его я. – В тапочках!
- Ладно, - поражённый этой романтикой сказал железнодорожник. - Сейчас у шефа спрошу!
Я протянул ему несколько купюр, он взял их и исчез в дверце. Через минуту он снова вылез.
- Порядок!
- Честно?
- Железно. Только не шуметь и проводницам тоже надо немного дать…
- Спасибо огромное, - я потряс ему руку.
- Да не за что, - засмущался тот.
- А где заходить?
- Да прям тут и заходите. Да и пора уже, время.
- Мы мигом.
Я подбежал к ничего не подозревавшему Коле и схватил его за плечи:
- Ну, решайся – едешь?
- Да, - сразу ответил Коля. – А куда?
- В Питер, Коля, в Питер! Город мечты и грёз, да не стой столбом, поторапливайся, путь не близкий!
Лёша невозмутимо бросил бычок под колёса и произнёс:
- Так я и знал, что всё этим кончится. Теперь – отдохнём по полной!





12



 Высадили нас рано утром, в Бологое. Поезд стоял там совсем мало и наряд милиции действовал решительно.
- Эти, - показал на нас начальник поезда, премерзкий дядька с лицом утопленника.
- Собираемся и на выход, быстро! – гаркнул здоровяк сержант.
Я был готов к этому и толкнул Кольку и Лешку.
- Мужики, приехали!
- Уже, - изумились они, толком не понимая в чём дело. – Питер?
- Ага, как же, - издевательски загнусавил начальник поезда, - Питер... Бологое! Вылазьте!
- Давайте по скорому, нам разбираться некогда, - сказал сержант и глянул на часы. – Это в ваших же интересах.
- Что происходит? – стал качать права Лёшка.
- Быстро на выход!
- Да на вас 23 заявления пассажиры написали, - сорвался на визг начальник поезда. – Хулиганы! Стекло разбили!
- Стекло не били, сами знаете, - урезонил его я. – Ладно, выходим, мужики. Отсюда до Питера – рукой подать.
- Да влёгкую, - сказал не до конца протрезвевший Коля и мы в сопровождении милиционеров двинулись на выход. Проснувшиеся пассажиры злорадно смотрели нам вслед…
 Утро было изумительно чистым, прохладным и каким-то игривым. Несмотря на всё происходящее,  мы были в отличном расположении духа и бодро шагали за нарядом. Лёша, прижимая  к груди, нёс сумку с остатками нашего вина.
- Куда?
- Вон туда, – показал сержант. – Там отделение.
- Мы глотнём? – спросил я, имея ввиду наше вино.
Сержант усмехнулся:
- На месте глотнёте…
Нас привели в бетонную будку на платформе и посадили в маленький пустующий обезьянник.
- Ну, что,– по-отечески спросил сержант, удобно развалясь в кресле и закуривая, - хулиганите? – И не дожидаясь нашего ответа, продолжил, -  Не хорошо, не хорошо, ребята… Плохо!
Мы на перебой стали возражать и пытаться объяснить, что вышло недоразумение, но он только махнул рукой:
- Вы сразу говорите – штраф платить будете?..
Я дёрнул за рукав открывшего было  рот Колю, который готовился нагрубить, и отчеканил:
- Будем! Готовы! Раскаиваемся!
- О, это дело, - заулыбался сержант. –  Соображаешь…А то некоторые права качать начинают, а сами, вон… - он показал кипу заявлений. - Нарушают общественный порядок, окна бьют в тамбуре…
- Окно – не мы, - возразил я. – Это точно. Штраф, протокол – пожалуйста – виноваты. А окно – нет, это не мы.
- Ну не вы, так не вы, - легко согласился сержант. – Про окно никто и не писал, -  и стал заполнять протоколы.
- На следующий поезд хотите попасть, - буркнул он как бы между прочим.
- Хотим!
- Он через 20 минут будет… Уложимся? А? – и хитро подмигнул мне.
- 100% уложимся!
- Тогда, вот ты, - он показал на меня. – Иди-ка,  и принеси чего-нибудь эдакого…
Я понял его мысль, но нуждался в уточнениях:
- М-м-м, откуда?..
- Ну-у-у…из буфета… - чуть слышно сказал сержант. – Нас тут на посту четверо, как видишь… И закусить…
- Ага!..
- И покурить…
- Понял!
Меня выпустили, и я помчался в буфет.
- Здравствуйте, нас  милиция ваша задержала, - как на духу выдал я в буфете. – Чёго-нибудь сообразить бы им, подскажите?
Пожилые женщины отнеслись ко мне с пониманием и заботой.
- Как же это вы так? – захлопотали они. – Подрались что ли?
- Да ну что вы, - обиделся я. – Мы в вагоне шумели ночью… Смеялись громко… И долго.
- Ну надо же, – всплеснули руками женщины. – Вот ведь как бывает! Ну мы вам подскажем сейчас.
- Вот спасибо!
  Самое смешное, что всё это была чистая правда. А дело было так. Сев в вагон мы начали пить с соседями по плацкарту, - двумя молодыми парами. Мы много смеялись, вежливо кокетничали с девушками и вдрызг напоили их кавалеров. Один из них и разбил в тамбуре стекло. Зачем, история умалчивает. Он разбил и заперся в туалете, а Коля, привлечённый шумом, вышел на площадку. Тут-то и подоспел начальник поезда. Увидев осколки и блаженно-пьяного Колю, он накинулся на него с угрозами и руганью. Коля, оскорблённый в лучших своих чувствах, но, твёрдо помня, что он не пассажир, а «безбилетник в кедах», в драку не полез (что делал обычно), а обругал начальника самыми распоследними словами, оттолкнул и ушёл к себе. Инцидент прояснился, но, как говориться, осадок остался. Спустя полчаса, мы легли спать, но на нас напал истерический смех. Мы зарывались лицом в подушки, буквально грызли матрасы, но поделать ничего не могли. Трясясь и задыхаясь мы хохотали и хрюкали, и когда успокаивался один, давиться хохотом начинал другой, и всё повторялось. Нам сделали несколько замечаний. Мы обещали успокоиться, - но, увы! – безрезультатно. Так продолжалось около часа, а когда мы утихли, начальник поезда надоумил людей написать на нас заявления. Я не спал и видел всё происходящее. В сущности, мы были кругом виноваты, но делать было нечего. Когда этот гондон с кучей заявлений проходил мимо нас и, думая, что мы спим, злорадно склонился сначала над действительно спящим Колей, а потом над притворившимся мной, я резко и чрезмерно широко открыл глаза и, приподнявшись ему на встречу, сделал так – «Бу!» В ужасе он отпрянул, стукнулся головой о полку и, грозя мне тюрьмой(!), убежал с искажённым лицом. Когда поезд остановился в Бологое я проснулся, а увидев милицию, всё сразу понял. Сопротивляться было безсмысленно.
  К слову сказать, теперь, когда нас наказали а справедливость восторжествовала, смело можно снять завесу таинственности с наших попутчиков - некоторые из них  были тоже ох как хороши. Два мужика в начале вагона долго и нудно ругались матом, а потом их громко тошнило в туалете. Двое других, непрерывно курили в тамбуре и надоели всем. А одна дебелая, заново отштукатуренная  дама (которая нас особенно невзлюбила),  ехала в плацкарте с видом Императрицы и грубила всем и каждому. Когда Леша, ещё до нашего бурного веселья, в ответ на её беспричинную грубость тихо и незамысловато назвал её «торговкой», она окатила его таким потоком брани, что мужчины стали отворачиваться. При этом  она ехала со своей  дочерью лет семи-восьми. В её броском, на два листа заявлении (сержант с большим юмором прочёл его нам вслух), она называла нас «негодяями и наркоманами, которые не давали возможности уснуть её крохотной дочери». В конце заявления, рядом с её зигзагоподобной росписью, была приписка: «Я и моя двухлетняя! дочь! Катя».  По правде, её дочь, жирная коренастая девочка, уснула сразу же после отправления поезда и больше не просыпалась…
  Однако, всё это слишком походит на жалкие оправдания тройки обезумевших алкашей, а потому, к чёрту отступления! Только вперёд!
 - А сосиски в тесте у вас свежие?
- Свежие! – с гордостью сказали буфетчицы.
- Жаль, - сказал я. – Нам бы с ядом… Нет?
- Нет, - развеселились они.
- Ну, давайте свежих, что же теперь делать, ждать пока скиснут некогда... Штук восемь. И  бутылку водки литровую, вон ту, пыльную… И….
- И пива им возьмите окаянным!
 - И четыре пива. Тёплых! Та-а-а-к, вроде всё…
- Сигарет может?
- Точно, а я забыл! Какие они покупают у вас?
- Вот эти…
- Дрянь какая… Тоже четыре давайте. И коробку конфет, - только самых вкусных!
- Самых-самых? – изумились они.
- САМЫХ лучших!
- Вот эти, - они выложили на прилавок большую коробку.
- Точно хорошие?
- Да, мы сами ели!
- Это хорошо, - улыбнулся я. – Потому что это -  вам! Спасибо вам большое!
Под их «Ой, не надо, вам спасибо!» я схватил тяжело булькнувшую сумку и побежал обратно.
- О, - крякнул сержант, -  как раз на подпись.
Я поставил сумку в уголок. Он мельком глянув в неё  одобрительно кивнул головой:
- Расписывайтесь, -  и протянул нам листы протокола, - тут, тут и тут.
Паспортные данные в протоколе Николая были записаны с его слов, т.к. никаких документов у него не было, но мы «клятвенно» поручились за их достоверность.
- Свободны!
Мы выпорхнули на свет. Коля немедленно глотнул вина и просиял.
- А как нам на следующий поезд сесть? – обратился я к вышедшему с нами сержанту.
- Идите к кассам, скажите - отстали. Там скажут, куда и  что нужно…
Мы отправились к кассам. Окошко было закрыто. Я постучался к администратору.
За стеклом мелькнуло заспанное женское лицо:
- Что?
- Мы от поезда отстали.
- Что-что, не слышу?!
- Мы от поезда отстали!!!
- Не слышу… Сейчас, выйду…
Когда администратор вышла, я повторил ей душещипательную историю об нашем отставании, но при этом  нечаянно «задел» её мощной струёй перегара. Женщина передёрнулась.
- С поезда что ль ссадили? – прокурорским тоном спросила она.
- Да, - признался я.
Она осмотрела меня с неприязнью, как кучку говна и снова спросила:
- Протокол составили?
- Да, всё в порядке.
Она хотела ещё как-то меня унизить, но тут заметила Алексея, который безо всякой ложной скромности в упор смотрел на её огромную грудь. Его взгляд полностью отражал все его желания. Это подействовало,  она немного смягчилась:
- Ну ладно, давайте ваши билеты…
Я протянул два.
- А третий, вас же трое?!
- Нету…
Она опять нахмурилась, но тут вступил в дело Коля.
- Ой, - он очень правдоподобно стал хлопать себя по несуществующим карманам. – Забыл, чёрт! В поезде забыл! ****ь!.. Ой, извините!.. – он схватился за голову. - И кепку забыл!..
- Всё понятно, - сказала она. – Ждите. И доплатить придётся…
- С превеликим удовольствием, - обращаясь к её груди вступил в разговор доселе молчавший  Алексей и протянул ей деньги. – Сдачи не надо!
Мы с Колей отвернулись, что бы не заржать.
Через 5 минут подошёл поезд, а ещё через пять мы отлично устроились в совершенно пустом купе и уснули. Отдых  был нам  крайне необходим.





13


  Прибытие поезда в Питер - всегда праздник для души москвича! И даже наши изнурённые пьянством и недосыпом сердца тихонько ликовали. Выйдя на точь-в-точь такую же, как в Москве, платформу (и даже немного испугавшись этого обстоятельства), мы медленным журавлиным клином потянулись к Невскому. Солнце слепило и радовало глаз, но удушливой московской жары не было и в помине. Это было просто замечательно.
- Надо поесть, - сказал Алексей.
- Надо выпить, - сказал Коля.
- Надо в кафе, - сказал я.
В ближайшем работающем заведении мы заказали по порции омлета с сыром, салаты, а в ожидании этих яств пили мохито, с большим количеством мяты, лимона и льда.
- Ух, здорово!
- Да, бодрит исключительно.
- Как свежий ветерок.
- Может ещё по одному?
- Подожди, успеем. Нам нужен план действий.
- О!
- Точно, нужен план.
- Так, - немного подумав, сказал Алексей. – Программа такая: Эрмитаж, Кунсткамера, а на десерт - Аврора.
- Эрмитаж, - с сомнением покосился  на него Коля. – А может,это, не пойдём…
- Редкий случай, - уговаривал его Алексей, - и дома скажешь, вот мол, в Эрмитаже был, не под забором валялся. Билеты покажешь...
- Ну, я не знаю, - толкая меня под столом гундосил Коля, – надо подумать…
- Да что тут думать! Надо идти! Лёха, скажи ему!
- Стоп, - я допил свой стакан. – Эта твоя программа – полное дерьмо!
- Это почему же дерьмо, - обиделся Алексей. – Очень даже отличная программа! А вам бы только бухать!
- Твоя страсть к прекрасному, Алексей, - со значением в глазах сказал я, -  тебя погубит…
- Да ну вас, – смутился он. – Делайте что хотите, а я в Эрмитаж пойду…
- Да ты пойми, чудак, - горячился я. – С такими рожами нас в Эрмитаж не пустят, а из Кунсткамеры не выпустят! Аврора – это ещё куда ни шло.
- А-а-а, ты в этом смысле,  - успокоился Алексей, сверкая угольками глаз, - ну тогда да.
- Точно,  - очень обрадовался Коля. – В таких то кедах нам никуда! Не-е-ет! Только пить…
- Но план всё равно нужен, - упрямо продолжал Алексей. – Без плана  мы тут окочуримся.
Официантка принесла тарелки с едой, и Коля нагло ей подмигнул.
- Спасибо Лена, -  сказал он прочитав её имя на табличке.
Она улыбнулась:
- Вы, ребята, из Москвы?
- Ага. Что, видно, да?
- Слышно, - объяснила Лена.  – На всё кафе кричите…
- Мы исправимся.
- Обязательно, - закивал я. – Принесите ещё три мохито.
- Так рано?
- В Москве все так завтракают!
- Тогда ладно.
- Ничего такая, - сказал Лёша, когда она отошла. – Фигуристая… Ты как? – спросил он Колю.
- А? Я!? А что я? Я б с неё и не слезал, - просто отвечал Николай. – Я вот как-то помню был случай…
- Итак, -  прервал его я. – Итак! План.
- Ну…
- Отсюда, мы идём по Невскому в сторону Невы, на канале Грибоедова сворачиваем - там железнодорожные кассы – и сразу покупаем обратные билеты.
- Дело говоришь, - согласились  друзья.
- Потом, идём по Грибоедову дальше, до Обводного: прогуливаемся, приходим в себя, слегка выпиваем, – (Лёша и Коля с серьёзными лицами кивали в такт моим словам) - а по нему, по Обводному, выходим опять же на Неву. Там действуем согласно настроению. Можно поехать на Каменный остров – там красиво, можно в крепости пошляться, а лучше всего – сесть на теплоходик и поплавать: свежий ветер, солнце, чайки… На пароходах предусмотрены уютные буфеты… Потом просто пошатаемся по улочкам и обратно на вокзал, домой.
- Блеск! – сказал Алексей - Да? – обратился он к Николаю.
- Угу,  - угрюмо согласился Коля. – Одно жаль…
- Что?
- Жаль, - сказал Коля, -  что у нас никогда ни *** по плану не получается...
- Да я и сам знаю, Коль. Нам, главное что, билеты купить, а там – хоть трава не расти!
- Вот в это я верю, - поставил точку  в нашем плане Алексей. – Купим билеты, а там  разберёмся…
- Ещё по одной? – сказал Коля.
- Нет. Пора, - я встал из-за стола.
- Да ладно, - сказал Лёха, - успеем. Давай Колян...
- Да вы что, мы же рухнем! – испугался я. - Коля, а ты то куда? У тебя ни денег, ни документов! А вдруг мы потеряемся?
Коля был в замешательстве и стоял  в полуприсяде, не решаясь ни встать, ни сесть. Я продолжал пугать его:
- Мы сейчас с Лёхой загуляем и хана тебе, ищи нас потом свищи! Примут тебя Коля, в таких кедах, как пить дать примут!
- Не псы, Коля, - говорил Лёха с другой стороны.- Ещё по одной – и в путь. Я тебя не брошу.
- Коля, - стонал я, - пропадёшь ведь!..
Коля дёрнулся, побледнел, но потом сделал каменное лицо и твёрдо сел на стул:
- Русские - не сдаются! Ещё по одной!
Леша пожал ему руку и победоносно посмотрел на меня.
Подошла Лена. Видя, что я стою и активно размахиваю руками, а Коля хмурый, она заботливо спросила:
- Поссорились?
- Нет, Лена, что вы. Просто дело в том, что мои друзья – алкаши!
Друзья, завозились как птенцы в гнезде, и радостными детскими голосами зашепелявили:
- Папа, папа, купи джина! Купи джина! Мы алкаши, мы алкаши!.. Папа, папа…
Елена расхохоталась, и я сдался:
- Принесите нам пожалуйста  три джина с тоником, и три кофе. И счёт!
- Кофе с молоком или чёрный?
- С молоком, с молоком, - опять запищали птенцы, комично разевая клювики. – Мы алкаши-неженки, мы алкаши-неженки!.. – и стали играть в ладушки.
- Два с молоком и один чёрный.
- Хорошо,  - смеялась Лена. - Ещё что-нибудь?
- Да. Елена, если вам не трудно, принесите пожалуйста несколько кофейных зёрен. Буквально несколько штучек! Люблю погрызть их потягивая джин с тоником.
Елена удивлённо вскинула брови:
- Ладно...
- Елена, - весьма точно спародировал меня Коля, гримасничая и заглядывая ей в лицо. – Елена, будьте так добры, пожалуйста, принесите мне свежую «The Times»…Буквально несколько страниц! Люблю, знаете ли, почитывать  Таймс и  что-нибудь потягивать…
Лена, окончательно очарованная нашей компанией (и Колей в особенности) ушла.
- Пойду умоюсь.
Коля встал и пошёл в уборную. Лена быстро принесла наши коктейли и теперь Алексей попросил её:
- Елена,  мы вас уже замучили, но всё же. Можно у вас ещё попросить лист бумаги и ручку. Серьёзно! Это важно. Спасибо.
Лена принесла ему требуемое. Леша отпил половину своего стакана, примерился к листу и быстро стал писать на нём корявыми печатными буквами. Он трудился так пару минут, потом усмехнулся, поставил роспись и протянул лист мне:
- Поставь закорючку…
Я прочёл, захохотал и подписался под следующим:
               

  СИЯ  БУМАЗЕЙНАЯ ГРАМОТА ВЫДАНА ОТРОКУ НИКОЛАЮ В ГОД НЕБЫВАЛОЙ ЖАРЫ МОСКОВСКОЙ, В ТРЕТЬЮ СУББОТУ МЕСЯЦА ИЮЛЯ И, ЯВЛЯЯСЬ ЕГО (николая) НЕОТЪЕМЛЕМОЙ ЧАСТЬЮ, НАСТОЯЩИМ ИСТИННО СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ЕГО (николая) ДОПОДЛИННОЕ, ЗАКОНОМЕРНОЕ И ОПРАВДАННОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ НА ТЕРРИТОРИИ ГОРОДА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА В ТЕЧЕНИЕ СТРОГО ОПРЕДЕЛЁННОГО ВРЕМЕНИ.
  ЗАСИМ УВЕДОМЛЯЕМ И НАЗНАЧАЕМ ВСЕМ ГОСУДАРСТВЕННЫМ УЧРЕЖДЕНИЯМ И ПРОЧИМ ЧАСТНЫМ ХОЛОПАМ,  ОКАЗЫВАТЬ ПРЕДЪЯВИТЕЛЮ СЕГО ДОКУМЕНТА ВСЕМЕРНОЕ УВАЖЕНИЕ, ДОВЕРИЕ И ВСЯЧЕСКОЕ СОДЕЙСТВИЕ НА ВСЕЙ ПРОТЯЖЁННОСТИ  ИМПЕРИИ, КРОМЕ СЛУЧАЕВ ПОПЫТКИ НАРУШЕНИЯ ИМ (николаем) ТЕРРИТОРИАЛЬНОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ  ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО, ПОДНЯТИЯ  МЯТЕЖЕЙ, УЧИНЕНИЯ ПОЖАРОВ И ИНЫХ ОСОБО ТЯЖЁЛЫХ ПРИСУЩИХ  ЕМУ НЕДОРАЗУМЕНИЙ.
 
ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ ПАСЫНКА:

РОСТОМ ДЮЖ, ЛИЦОМ ПОМЯТ, ДЫБОМ ВОЛОСЫ СТОЯТ,
КУРИТ ОН И  ПЬЁТ ЗЕЛО, КЕДЫ НА НОГАХ ЕГО...
 


Ниже стояло:

ГРАЖДАНИН МИНИН

И

КНЯЗЬ ПОЖАРСКИЙ

- Лихо, - одобрил я и расписался за Пожарского. – Только не прокатит.
- Почему?
- Это, братец, тебе не Москва!
- Хм- хм, - Алексей пододвинул лист обратно и что-то дописал.
– А так?
Я глянул.

В СОГЛАСИИ И ПОД ПОЛНЫМ ПАТРОНАЖЕМ
ЦАРЯ–ГРАДОСТРОИТЕЛЯ ПЕТРА I

- Другое дело. Коль,  за царя распишись.
- Давай, где, – совсем не удивился подошедший Коля.
- Вот.
- Я ****ь с вами только и делаю, что подписываю! То протоколы, то за царя…
Коля расписался и одним махом выпил свой коктейль. Я допил свой и расплатился.
- Так, ещё один момент, сколько у нас денег?
Лёха выгреб из карманов кучу мятых бумажек.
- Понял, у тебя достаточно. Что у меня…
У меня было не густо.
- Да-а, Коль, тебе на билет не наберём… - я сделал печальное лицо. – Зайцем придётся…
- Да вы чего, мужики! Тыщ-ща килОметров до дома!
- Говорят, - сказал Лёха, - можно до Москвы всего с тремя пересадками добраться, на электричках…
- Да вы куда меня заманили, сволочи!
 Не дрейфь, Коля!  – я вытащил MasterCard и помахал им у него перед носом. – Видал,  бранзулетка!
- Гы-ы, - сказал Коля. – А много там?
- Какие у нас в стране футболисты практичные, просто дрожь берёт! Им бы не играть, а заводами руководить, фабриками!
- Кончай. Сколько?
 - Упьёмся…   Что, готовы? Идём.
- Пошли.
Мы вышли на Невский и тут только поняли, что мы немного пьяны.
- Ого, а тут здорово.
- Великолепно!
- Коль, ты грамоту не забыл?
- Вот она.
- Идём мы тебя сфотографируем. А то без фотографии не порядок в документе…
- Идея!
Мы завели Колю в «Срочное фото».
- Нам собачку сфотографировать нужно, можно?
Весёлый мужичок, разом смекнув, что к чему, с опаской поинтересовался:
- А не кусается?
- Не-е-ет, - хором заверили мы его. –  Только лает! Совсем ручной…
Коля по-собачьи  высунул язык и громко задышал.
- Сажайте.
- Николет, - скомандовал Леша. – Тубо!
Коля влез на стул.
- Мальчик,  девочка? – спросил фотограф.
- Самец! – гордо заявил я.
 - Понятно.
Коля громко тявкнул.
- Фу, плохая собака! – похлопал его по плечу Лёха.
- Сколько вам фотографий?
- Четыре.
- Какие?
- В будке!
- Не, нет… – вмешался я. - Давайте…давайте… На загранпаспорт! В овале!
Коля снова высунул язык и таким его и запечатлели на фото. Потом, давясь от хохота, фотограф приклеил все четыре карточки в левом верхнем углу грамоты, а для надёжности ещё и присобачил степлером.
- Готово.
- Спасибо Вам огромное!
- Только, - заметил мастер, - без печати как-то не очень… Липовая бумажка получается.
Мы с Колей расстроились:
- Ну вот, в первом же месте и не верят твоей  грамоте…
- Минуточку, - протиснулся к столу Алексей. – В чём дело собственно?
- Печати нету…
Лёша уничтожающе посмотрел на фотографа, а потом на нас:
- А вы и рты поразевали, ух, долбоёбы!
Он взял  у нас грамоту и размашисто, чуть наискось, приписал между Пожарским и Петром I:

Полностью окончательно действительна без печати зпт категорически  любом месте России вскл

                Ульянов Ленин

- Подпишетесь, – протянул  Алексей ручку фотографу.
Тот дрожащей от смеха рукой что-то черкнул.
- Теперь нормально?
- Да! да! – закивал фотограф.
- Нет!
Все покосились на меня. Мне было банально завидно такому успеху Алексея, и я тоже должен был внести свою лепту.
- Дайте её сюда!
Мне подали грамоту. Свободного места на ней оставалось маловато, но мне хватило. Я убористо написал в правом верхнем углу:

Справка выдана УВД  ЦАО г. Иерусалима
сроком  до следующей Пасхи.

Потом перевернул лист, нотариально перечеркнул его на 2/3, а на оставшемся пространстве начертал:

Н Д С НЕ ОБЛАГАТЬ!

Больше места не оставалось. Упаковав сей славный документ в выданный нам файл, мы выпорхнули в долгожданный город и понеслись по его улицам.






14


    После покупки билетов на вечерний девятичасовой поезд мы действительно прошли по каналу Грибоедова,  а потом и по Обводному.  Затем,  после небольшого плутания во дворах (я хотел провести их короткой дорогой и немедленно заблудился), мы вышли к Неве, и пошли по её просторным набережным.
Мы с Лёшей тыкали во всё пальцами, а Коля, с апломбом провинциального гида, рассказывал нам что к чему.
- Это кто? –  я махнул в сторону «Медного всадника».
- Герцен, - без промедления ответил Коля.
- А верхом?
- Гоголь, - так же быстро ответил он.
- Хм, а похож на Пушкина…
- Гоголь, Гоголь - назидательно повторил мне Коля. -  Запомните это раз и навсегда, чтобы не выглядеть неучами.
- А змея? – заинтересовался Лёха. – Что собой символизирует змея?
- А это жиды! – радостно закивал головой Коля. – Ага! Жиды!
- Может, шведы? Шведы, они тут рядом совсем.
- Не-е-е, - заулыбался нашей необразованности Коля. – Жиды! Точно вам говорю!
Так мы дошли до самого Эрмитажа.
- А поехали на Чёрную речку! – под влиянием литературного диспута предложил я.
- Зачем?
- Не знаю.
- Тогда конечно поехали, раз такое дело...
 Сказано – сделано; остановив такси и сказав, что мы страшно опаздываем на свадьбу, мы понеслись к речке. Место дуэли показалось нам скучным, и мы засели в небольшом баре неподалёку.
- Долго сидеть на одном месте нельзя, - строго напутствовал нас Алексей, - а то осоловеем. Надо двигаться.
- В смысле – быстрее пить? – не понял Коля.
- В смысле – не ****ить!!! Кстати, давайте в кости сыграем? На выпивку.
- В кости?
- Да, это просто,  - говорил  нам Алексей с видом знатока. - Все по очереди бросают кости и, у кого выпадет больше, тот и выиграл.
- А чьи кости бросать будем? –  осведомился Коля.
- Дантеса, чьи же ещё кости на Чёрной речке кости бросать?! Обычные игральные кости. Ясно?
- Да,  – продолжал балагурить Коля. – Только вот я не понял, а в чем тут соль-то?
- А соль в том, - начал злиться Алексей, - что тот, кто проиграл, покупает остальным выпивку, любую какую они пожелают!
- А-а-а, здорово. А нельзя просто?
- Да что, ****ь, просто, что?!
- Ну, я не знаю, просто купить себе то, что ты  хочешь?.. Не, я просто спросил...
Я давился смехом. Лёша взвился и уже готов был убить Колю, но, сдержав гнев, продолжил свои объяснения:
- Нельзя, Потому, КОЛЯ, что это, ****ь ИГРА такая! Понимаешь, иг-ра! Игра, игра, игра! Как футбол.
- А-а-а, - продолжал издеваться Коля. - Теперь ясно, а то я просто не понял сразу…
Лёша фыркнул, а бармен и я, не в силах больше сдерживаться, расхохотались.
- Ну и *** с вами! – обиделся Алексей.
- Да ладно тебе, давай сыграем, правда.
- Идите в муду, не буду я с вами играть! Козлы!
Мы захохотали ещё громче.
- Серьёзно, играем! Кости есть?
Костей разумеется ни у кого не было.
- Чепуха, - оживился Лёха. – Дайте бумагу и ручку.
- Ты слышал, - сказал я Коле.- Возникает ощущение, что с помощью этих предметов он может сделать что угодно. Дайте ему бумагу и ручку, и он перевернёт Землю!
- Магия, – серьёзно кивнул Коля. – Чистой воды чёрная магия.
Леха тем временем разорвал тетрадный лист на 12 кусочков, и написал на каждом из них цифры от 1 до 6 в двух экземплярах. Потом скомкал их и потребовал пустой стакан для виски куда их и ссыпал.
- Вот, - пододвинул он своё произведение нам. – Лото-кости! Каждый трясёт стакан, вытягивает по две бумажки, показывает, запоминает сумму, сворачивает и бросает обратно. У кого сумма  меньше тот и в жопе.
Мы с Колей и барменом (который втихую тоже понемногу пил с нами) переглянулись:
- Этот мальчик - гений!
- Начнём, -  скрывая своё смущение, предложил Алексей.
- Начинай.
- Постойте, постойте, - вмешался я. – У Коли денег нет.
- На, - протянул ему пачку купюр Леша. - Вить, ты с нами? За тебя платим мы.
Витя, бармен, молодой худенький парень лет 20, опасливо огляделся:
- Эх, блин, уволят…  Ладно – разочек!
Мы провели «сбрасывание». Проиграл я. Все сразу загалдели.
- Так, - сказал Коля. – Мне… мне… мне виски! Виски с содовой.
- А мне – ром с мартини.
- А я себе водочки плесну, она пахнет меньше, - сказал Витя.
- А я, - я потёр подбородок. – Я буду, буду… текилу.
- Стой, - заорали все. – Мы тоже все будем текилу!
- Только без этих ****ских туристических уёбок с лимоном и солью, - заявил Алексей.
- Правильно, - сказал я. – Текилу пьют с пивом!
- Да!
  Мы накатили текилы, осадили её глотком пива и продолжили игру.
Игра оказалась настолько весёлой, что Витя стал срочно названивать своему сменщику с просьбой его подменить. На его счастье тот согласился, и приехал как раз вовремя: Витя пошел отлить и уснул в подсобке. Концерт был окончен. Но до этого мы успели побороться на руках. Витя проиграл нам всем, я победил Лешу, а Коля – меня.
- Слабаки! – говорил Коля, показывая свой бицепс. – Девочки и тряпки! А письки то у вас имеются?
- А ну-ка! – Лёха поставил свой локоть на стол. – Реванш!
- Учись! – сказал Коля и проиграл ему.
- Как это, ****ь, так может быть?! – страшно удивился Коля, оглядывая свою руку в поисках изъяна. – Жигун победил тебя, я - его, значит – я сильней!
- Жизнь вносит свои коррективы, Николай.
- Давай ещё раз!
На этот раз Колю победили мы оба.
- ****ый в рот! так не бывает! – рвал и метал Коля. – Какого ***!
- Прости малыш, - говорил ему я. – Ты, наверное, не слышал о «Чудовищном коварстве русских…»
-  Об их «жестокости и беспринципности», - продолжил Лёха.
- Они всегда так Коль, сначала отступают, отступают… а потом ка-а-ак ****анут!
- Давайте на левых бороться!
На левых всех победил я.
- Чертовщина! – обессилил Коля. – Демоны!
- Пипиську показать?
- Нет!  Я с вами больше не играю. Вы плохие!
- Кто к нам с рукой придёт, тот от неё и получит!
Мы допили остатки текилы.
- Двигаем дальше?
- Двигаем!
- На Аврору?
- А куда же ещё?..
Обнявшись, мы зашагали к Авроре. Там была тьма народу. Мы поднялись на борт.
- Хотите экскурсию? – предложил нам курсант из соседнего морского училища, когда мы поднялись на палубу. Они вечно ошивались там, в надежде подзаработать.
- Веди! – сказали ему мы и дали довольно много денег. Экскурсия была нам совершенно не нужна, просто мы хотели дать ему заработать. Он очень обрадовался и провёл нас по палубам, что-то бойко  рассказывая.
- Это всё здорово, но ***та, - прервал его Алексей. – Гальюн тут где?
- Да, да, - закивали мы с Колей, - очень надо!
Курсант подвёл нас к какому то люку и открыл его:
- Залезайте. Быстрее!
Мы послушно спустились.
- И куда?
- Да вон там дырка… - махнул сверху курсант. – Я пока прикрою, а то видно. Будете вылезать – постучите.
- ****ец мужики, мы ведь ссым в Колыбели Революции. Нас за это кастрируют! – разволновался  я.
- И правильно сделают! – сказал Лёха и пустил струю, метя в явно не предназначавшуюся для этого дырку. Мы с Колей присоединились.
- Всё что ль? Полезли… - Лёха постучал.
К моему удивлению курсант не смылся и ждал нас -  люк сразу открылся:
- Порядок?
- Полный!
Мы продолжили экскурсию и поднялись в  рубку
- А выше можно влезть, на мачту,  - вдруг спросил Коля.
- А почему нет, - коварно отвечал курсант, - можно…
- Коля, - сказал я, – не надо!
- Ввек себе не прощу, если не залезу! – Коля перелез через ограждение и стал проворно карабкаться вверх.
- ****ь, и я хочу! – Лёха полез следом.
- Ну, пока, - сказал я курсанту и полез за ними.
 Мы забрались достаточно высоко, прежде чем это заметили все, кто был на корабле и на берегу, и не начали смеяться, тыкать в нас пальцами, кричать нам, махать  и фотографировать. На корме, где находится Корабельный музей, появился морской офицер. Он быстро окинул взглядом корабль, ища причину веселья толпы  и, увидав нас, заработал руками как ветряная мельница. Его крик за общим шумом  был мне не слышен, но я догадывался о его содержании…
- Полундра, народ! Тикаем, сейчас кавалерия нагрянет! – заорал я. - Колян – менты!
При слове «менты», Колян сразу быстро-быстро заработал кедами в обратную сторону. С обезьяньей ловкостью он перелез через медленно спускавшегося тучного Лёшу и готовился повторить этот трюк и со мной.
- Я те ****ь перелезу! – заорал на него я. – Хочешь что бы мы оба отсюда ёбнулись! Успеем!
Мы спустились и втроём пошли к выходу, наперерез нам кинулись уже два офицера.
- Рассредоточится, - приказал я.
Коля молниеносно нырнул в толпу японских туристов, пригнулся и побежал к выходу. Я обежал надстройку, пролез под какой-то железякой и тоже оказался на берегу. Лёша шёл не торопясь, высокомерно поглядывая на приближающихся карателей… Они налетели на него с громкими криками и ухватили за руки:
- Вы что творите?! Вы спятили! На мачты влезать запрещается!
Лёша хладнокровно стряхнул их с себя и на одном дыхании сообщил им, что он помощник депутата, советник юстиции и никакой мачты отродясь не видывал.  Задерживать его имеет право только милицейский патруль, и если они непременно хотят его пощупать, им придётся спуститься на сушу, к его автомобилю.
  Моряки растерялись всего на пару секунд, но этого было достаточно.  Лёша рванулся мимо них,  сбежал  под улюлюканье толпы по трапу, и низко пригнув голову, помчался прочь, да так, что мы с Колей никак не могли его догнать.
- Стой! Да стой же! – кричали мы ему. – Это мы!  - но Лёха мчался как угорелый, и остановился только забежав во двор какого-то дома. Тут мы его и настигли.
- Вы сраные педики, - накинулся он на нас, тяжело дыша и размахивая руками. – Гондоны и пидорасы! Вы бросили меня одного!
- Да я же крикнул «рассредоточиться», Коля и то услышал!
- Вы ублюдки, - не слушал моих объяснений Алексей. - Вы бросили меня на съедение этим гиенам! Меня чуть не сцапали!
- Ты был неподражаем!
- Дерьмоеды!!! Меня бы засадили!
- А кто тебя тащил на мачту?
- Верно, - внезапно успокоился Лёха. – Я сам. Но вы всё равно пара грязных трупоедов!
- Надо бы обмыть такое дело…
- Надо бы обмыть ваши трупы! – прорычал он и окончательно успокоился. – Ну и обосрался же я, мужики!
- А мы тебя по следам и нашли…
- Эх, а всё-таки там здорово! – улыбнулся Лёха. – Зря ты, Коля, с нами не полез!
Мы разинули рты. Но Лёха захохотал:
- Шучу, дурьё… Видели бы вы сейчас свои лица!..





15


   Мы пообедали в каком-то плавучем кафе на канале и теперь сидели там же и не знали куда податься. Было около четырёх дня.
- Главное – это теперь не уснуть, - Лёша сыто откинулся на спинку стула и ковырялся в зубах.
- После такого обеда, главное - не подохнуть, - сердился Коля. – ****ы им всем надо дать!
- Да ну брось придираться, - мурлыкал Алексей. – Обед был прекрасен. Кучка гнилого салата - размером, вкусом и цветом схожая с гусиным дерьмом, -  жидкий борщ из репы, подкрашенный марганцовкой и -  апогей вкуса! -  недожаренная курица умершая своей смертью. Что тут может не нравиться? Ты только представь, как она, вся синяя, старая и жёсткая как покрышка, чуя свою близкую кончину, заковыляла и забилась в самый дальний и тёмный угол курятника, где и сдохла, одиноко и мучительно. Её труп нашли не сразу…
- Хватит, и так мерзко!
- Ладно.
- И вся это роскошь, господа мои, - вставил я, - обошлась нам, троим, всего-то по цене новеньких жигулей.
- Новые жигули не стоят и воды от борща…
- А на мой взгляд, этот борщ как раз и варил какой-то бывший ВАЗовец. Качество сборки и сама идея – один в один.
- Всё равно они сволочи! – продолжал терзаться Коля.
- Кто, ВАЗ или эти повара?
- Да все!
- О-о-о, вопрос назрел. Предлагаю захватить почту, телеграф, мосты и двинуться на Зимний.
- Боюсь,  что в этот раз с Авроры будут стрелять не холостыми…
-  И в прямо в  нас…
- Что же делать будем, время ещё навалом.
- Махнём на Финский, - сказал Лёша так, как будто это было за углом.
- Всё-таки он соображает, - сказал я.
- Угу, - согласился Коля. – ****ы им надо дать…
 Чтоб хоть как-то досадить этому заведению он прихватил со стола солонку, пепельницу и два ножа. Карманов у него не было, поэтому он передал свои «находки» мне.
- На ***? – стал отнекиваться я.
- А вдруг чего? - таинственно отвечал мне Коля, и я вынес награбленное в карманах своей ветровки.
На  улице я попытался всучить ему украденное.
- На ***? – крайне изумился Коля. 
- Ну ты и змеяк!
Я выбросил все в воду.
- Да ты, оказывается, – воришка! -  мерзко захихикал Коля.
  Купив трёхлитровый пакет розового вина, мы поехали к заливу. Открывая в машине пакет, я весь облился и громко чертыхался. Друзья хохотали до тех пор, пока от смеха Коля сам не поперхнулся вином и не обдал им  и себя, и Лёху. Теперь хохотал я. Они почему-то обиделись и заключили против меня союз. Когда я попросил передать мне стаканчик вина, они оба показали мне по кукишу и продолжили пить одни на заднем сиденье.
- Гады! – заключил я. -  Тормозни, шеф!
Я выскочил, купил себе литровую бутылку чинзано и мы поехали дальше.
- Это против правил, - загалдели они. – Подонок, мы тут  на заднем сиденье, в темноте, в тесноте, травимся  всякой дрянью, а ты, как партийный бонза, сидишь развалясь на переднем сиденье,  и  хлещешь чинзано!
 Я показал им то, что видел от них сам. Шеф умирал от смеха, слушая нас, и чуть не влетел в трамвай. Его старенькая тойота ревела как мустанг и мы уже полной грудью вдыхали морской воздух.
- Тормози тут,  мы пройдёмся. Спасибо.
Выйдя из машины, мои старые верные друзья напали на меня и силой отняли чинзано, не дав взамен ничего.
- Ну хоть капельку,– молил я
- ***, - говорили они, но потом сменили гнев на милость и отдали мне вино.
- ЧинзанЫ ты уже нахлебался, - сказали они. – Хватит! Мы тоже люди!
На берегу мы с Колей сели на камешки, а Лёшка стал носиться вдоль кромки воды и шумно восторгаться видами.
- Давай купнёмся? – предложил он.
Мы с Колей отказались.
- Бабы! – охарактеризовал нас Алексей, обнажил своё тучное тельце и полез в воду. Отфыркиваясь и смеясь, он отплыл по-собачьи метров на пятьдесят  и стал резвиться в воде как тюлень. Мы блаженно дремали на солнышке.
- Вот это да, - Лёшка выбрался из воды и сел рядом. – Приеду, расскажу что в Финском купался…
- Это не Финский.
- Как не Финский!? – подскочил он и ещё раз подозрительно огляделся. – А что же это ****ь такое?
- Это, залив Невская губа.
- Врёшь!
- Точно тебе говорю.
Лёшка почесался и изрёк:
- Ну ведь ЭТО  соединяется с Финским заливом?
- Ну-у формально - да, соединяется. Это  самая узкая  часть Финского залива.
- А раз соединяется, - заключил Алексей, - значит я в нём купался! И вообще, это всё географические условности!
- Раз так – говори, что купался в Атлантике. Или в Панамском канале. Один ***: залив, море, океан – всё соединяется.
- Говори что хочешь, а я купался в Финском! Давай сюда чинзано.
- Кончилось.
- Как?! Я купил целую бутылку чинзано, а ты её выжрал?!
- Это Я купил целую бутылку чинзано, а выжрал её Коля. Видишь, спит человек, устал…
- Какие же вы алкаши, - и Лешка выпил стакан розового вина. – Дрянь!
- Сам брал.
- Знаю, а только всё равно дрянь!
- Как раз для пулёмётов…
- Что?
- Не суть…
- Тогда я тоже вздремну.
Лёха повертелся на камнях, свернулся калачиком и уснул.
- Класс! – сказал я самому себе. – Просто праздник какой-то! – и стал допивать вино.
Когда спустя минут сорок они проснулись я был очаровательно пьян и распевал песенки.
Коля - опухший, небритый, нечесаный, в пятнах от вина и с налипшим на одежду мусором являл собой типичный образ  бича.
- Привет,  бичара! – помахал ему ладошкой я. – Какой вы мятенький, Николайчик…
Коля молча подошёл к воде, умылся, потом пнул ногой пустой пакет вина и стал будить Лёху.
- Вставай, - приговаривал он щекоча своим грязным кедом его толстые бока. – Вставай, горе у нас: Жигунов нажрался, быть беде…
Лёша не открывая глаз сел, потом встал, на ощупь оделся и снова сел.
- Откройте Вию глазки, - хихикал я, - он такая лапочка…
- Точно нажрался, - по моему голосу определил Лёха и открыл глаза. – Сколько нам ещё до поезда?
- Часа три.
- Где бы нам его спрятать, что б нас менты не сцапали?
- Вы про меня, - валясь на бок спросил я. – А меня и прятать не надо, я в домике! – и закрыл руками лицо.
- Прорвёмся! – донёсся до меня голос Николая.
- Лишь бы без потерь, – отозвался Лёха. – Пошли что ль, горемычный.
Я встал и сильно покачнулся.
- Идти-то сможешь?
- Ай момент, - я доковылял до воды и умылся.
Твёрдости в ногах не прибавилось, но в голове прояснилось.
- Мне нужен коньяк, - потребовал я.
- Господи, - схватился за голову Лёшка, - начинается… Куды бечь?..
Дальнейшее происходило в словно в бархатном тумане. Меня пытались напоить купленным молоком или хотя бы водой, но я категорически отказывался и норовил убежать за коньяком. Меня ловили. Я снова пытался дать дёру.
- Ладно, - решили друзья, - покупай себе свой грёбаный коньяк, но только с условием: не убегать.
Я купил коньяку и выпил стаканчик. Ноги мои немного окрепли, туман в глазах сгустился ещё больше,  зато - прорезался голос и Мысль...
- В Макдоналдс хочу, -  довольно трезво сказал я.
- Отлично, поехали. Поешь может быть…
- Только мне нужен ещё коньяк!
- Да вон у тебя ещё тот остался!
Действительно, из кармана у меня торчало горлышко бутылки.
- Ой как здорово, - умилился я и глотнул из горлышка. –  Спасибо вам друзья мои! О, смотрите! – я ткнул пальцем в рекламу Phillips
- Что такое?
- Что-то знакомое… - я мучительно тёр лоб.
- Это техника бытовая, ты чего?
- Не, не, не то… Филипс, Филипс… - бормотал я покачиваясь. – А! Вспомнил!
- Ну…
- Говард Филлипс Лавкрафт! – выдал я голосом диктора. – 1890-1937, классик американской литературы ужаса. При жизни не опубликовал ни одной книги. Его творчество справедливо сравнивали с лучшими творениями Э. По и А. Бирса…
У парней отвисли челюсти. Коля потрогал мой лоб:
- Так вот ты оказывается  какая – белая горячка!
Я гомерически захохотал и продолжил:
- Реальность квантовой Вселенной была наглядно показана человечеству 6 августа 1945 года. Сброшенная на Хиросиму атомная бомба убедительно продемонстрировала огромную мощь прикладной квантовой теории в жизни!..
- ****ись… - Коля хватился за голову.
Я снова захохотал…
  Мы пошли ловить машину.  Меня, во избежание попадания под колёса, отвели в сторону и усадили на остановке. Пока Коля голосовал, подъехал автобус. Я проворно забрался внутрь.
- А-а-а! – услышал я крик Лёши, двери закрылись и я куда-то поехал.
Друзья заметались на остановке.  Поймав, наконец, машину они погнались  за мной. В автобусе я вещал:
-  Вселенная – неделимое динамичное целое, материю и энергию которого невозможно рассматривать как независимые друг от друга элементы!
  На следующей остановке меня уже ждали.  Под смех редких пассажиров Коля вывел  меня на улицу, усадил в машину и мы поехали в Макдональдс.
  Сев за столиком на улице, с кучей еды, они тщетно пытались накормить меня, но я только смеялся и пил маленький  апельсиновый сок, в который вылил весь оставшийся коньяк. Коктейль был просто адским и к концу трапезы я был во власти огня. Потом мы куда-то пошли. Я заговаривал со всеми встречными поперечными, шутил и вызывал дружные взрывы хохота в толпе. Туристы фотографировали меня. Я купил себе маленькую бескозырку на резиночке, детский пластмассовый меч (которым незамедлительно опоясался и иногда выхватывал и нападал на незримых врагов…) и свисток,  который свистел тонко и пронзительно. Коля был готов меня убить. Пить ему уже не хотелось…
   На вокзал меня привезли за десять минут до отправления поезда, дабы не попасться на глаза милиции. Но не тут-то было. Едва мы вошли в здание, как патруль двинулся в нашу сторону. Лёша бочком-бочком отошёл от нас в сторону, а Коля горестно вздохнул – свобода была так близка! Увидев, что к нам приближаются люди в форме, я весь надулся, выхватил свой паспорт и строевым шагом направился к ним. Со стороны я был похож на плохо смазанного робота со вставными налитыми кровью стеклянными глазами. Как потом признался Алексей, это была одна из самых страшных минут в его жизни. «Я думал он на них сейчас с мечом наброситься или искусает, - говорил он в последствии во время дружеских застолий. – Ну, думаю, всё - пропал Лёха!»
  Но я никого не искусал и, отдав милиционеру свой паспорт и билет, застыл по стойке смирно, покачиваясь и пуча глаза. Тем самым я пытался показать свою лояльность властям… Подоспел Коля.
- Мы уже уезжаем, - стал говорить он. – Пропустите пожалуйста! У нас поезд через 10 минут, вот билеты.
- В таком виде его в поезд не пустят, - резонно заметили милиционеры.
- Вы только пропустите, - убеждал Коля, - а уж мы справимся…
- Ну, хорошо, а ваши документы можно посмотреть?..
Коля протянул  грамоту…
   Милиционеры хохотали грубо и некрасиво. Их полные потные обветренные  лица дёргались перед моим блуждающим взором, и я ни как не мог сфокусировать на них свой взгляд, мне виделось одно большое тело и три головы – этакий Мент Горыныч …
Прикинув и поняв, что на хрена мы им такие красавцы сдались, и самое лучше - это незамедлительно отправить нас ко всем чертям со своей территории, наряд отконвоировал нас к поезду. Лёша всё это время демонстрировал свою полную к нам непричастность и шёл в сторонке, при этом он успел купить в ларьке полную сумку пива. Проводницы, видя что нас сопровождает милиция, сначала напряглись, но, прочитав Колину грамоту, вошли в положение и пропустили нас. Коля клятвенно обещал им, что мы будем вести себя тихо…  Мои друзья  сели за столик, открыли по пиву, дружно прокляли меня, Питер и «проклятых алкашей», чокнулись и стали пить. Я же забрался на верхнюю полку и сразу уснул.
  Ночью я проснулся от громкого смеха и глянул вниз. Там, за полностью уставленным бутылками столиком, сидели абсолютно пьяные Коля, Лёха и ещё какой-то мужик. Они играли в карты, пили и  очень шумели.
- А, проснулся! – завизжал Лёха и упав на бок забился в хохоте. – Слазь давай, пьянь!
Коля глянул наверх мутными глазами и улыбнулся:
- Ну и горазд же ты бухать, Алексеич! – и протянул мне открытую бутылку пива.
- Слышь, - сказал я секунд через 10, после того как припадком выпил бутылку и потянулся за второй, - а чего вы так орёте то, а? Всех перебудите. Сейчас начальник поезда придёт и опять котовасия начнётся!..
- Слезай, мурло, - с пьяной нежностью в голосе сказал Коля. – Это, – он показал на смеющегося мужика, который ловко тасовал колоду карт, – и есть начальник поезда. У нас эта, бля, как её… бронь!
И все трое оглушительно захохотали.

   Ранним московским утром, я вывел умирающих от похмелья Колю и Алексея из поезда и отведя их в зал ожидания усадил на сидения. Они стонали и причитали, и оба были нежно-зелёного цвета  плесени. Я  купил бутылку ледяной воды, стаканы, быстрорастворимый аспирин и кофе. Они попили воды с аспирином, похлебали говённый кофе, и я повёл их на выход. В машине они спали обнявшись. У дома я растолкал их, отвёл и усадил на скамейку во дворе. Они покурили. Я сходил за пивом. Они с отвращением выпили по полбутылки, ещё покурили и, не прощаясь, побрели по домам, спать.
  В моей квартире было нестерпимо душно -  уезжая, я забыл открыть окна. Я распахнул все створки настежь и пошёл в душ, который был, несомненно, самым достойным благоприобретением человечества. Я долго плескался смывая грязь и усталость, потом яростно чистил зубы, и брился. Потом упал на кровать. Утренняя прохлада вползла в комнату и холодила всё моё мучительно ноющее тело. Я заохал и засмеялся от усталости и блаженства, потом отвернулся к стенке, закрыл глаза и сразу же провалился в чёрную бездонную громаду сна.





16


  Понедельник был непростым. Количество курьеров  ещё сократилось и оставшиеся были буквально нарасхват. Я ловко отвертелся от поездок по посольствам (многочасовое стояние на одном месте сводило меня с ума) и занялся доставкой готовых документов по организациям. Это было вполне по-божески. Напившись до одури колой, и чувствуя в себе неординарные силы и желания, я помчался по разбросанным по всей Москве адресам. Практически во  всех офисах, куда бы я ни приезжал, работа  стояла. Сотрудники, сомлевшие и наполовину издохшие от многодневной жары, только имитировали некую иллюзорную деятельность, а их начальство, под предлогом различных деловых встреч (а то и просто без объяснений – на то оно и начальство) в офисе вовсе не появлялось. Оно сидело в хорошо кондиционированных кафе или летних шалманах в тенистых скверах,  цедило  холодный сок, и боролось с неодолимы желанием немедленно выпить холодного пива. Пробегая мимо таких мест, я истекал слюной как бешеная собака, но всегда держал себя в руках. Ведь одно дело выпить с Вадимом и под его чутким покровительством, а совсем  другое явиться в офис пьяным или с запахом пива. Это было для меня неприемлемо, ведь несмотря ни на что, работал я всегда исправно и числился на хорошем счету.
   Моя одежда и обувь пропитывались потом, так что я скользил своими босыми ногами по становившейся скользкой стельке сандалий и, шагая по асфальту, ощущал себя лихим конькобежцем. Шляпы у меня больше не было, и использовать её в качестве веера я  не мог. Что могло восполнить эту потерю? Да ****ь ничто! Я скользил меж бетонных вулканов по мягким озёрам застывающей лавы и, млея от духоты и невралгии, видел себя пчёлкой, перепархивающей в жаркий полдень с одного каменного цветка на другой, безо всякой надежды на нектар. Побаловать себя нектаром я мог только после работы, да и то за свой счёт. «Господи, да когда же этот вечер наконец грянет?! – спрашивал я себя. -  И грянет ли он? А может, мой мумифицированный от жары труп найдут только через неделю, где-нибудь в переулках Старой Басманной? «Смерть наступила в результате множественных несчастий и удач...» Что ж, с другой стороны, я уже неделю как буду свободен…»  Размышляя подобным образом я бежал всё дальше и дальше, и призрачный вечер постепенно выплывал перед моим взором как айсберг пред Титаником.
   В офисах я жадно пил из кулеров ледяную воду, зная, что этого делать нельзя, но не в силах сдержаться, отдавал то что нужно, забирал что давали, улыбался,  расписывался, похотливо оглядывал томных и полураздетых женщин и бежал дальше, пытаясь скрыть сумкой с документами свой изматывающий стояк. О, эти жаркие часы пахоты на бетонных полях столицы! Как тяжело и весело было мне тогда. Сколько новых встреч, впечатлений, веселья и разочарований принесли вы мне. Сколько бед я проистерпел от вас. Сколько любви узнал. О, горячка дней и мыслей, ты никогда больше не завладеешь мной так, как владела мною тогда!
  К вечеру я закончил. Я был весь пропитан потом и пылью, но не сломлен. На часах было 17:45. Рабочий день заканчивался в 18. «Хм!..» – подумал я и направился в летнее кафе «У фонтана», которое было в 10 минутах быстрой ходьбы от офиса. Умыться там было негде, а лезть в фонтан было неудобно – у него был высокий бортик, -  так что  мне пришлось ограничить свой туалет протиранием рук и лица влажными салфетками, а внутренностей – большой кружкой холодного светлого пшеничного нефильтрованного пива. И то и другое было приятно, в особенности с осознанием того факта, что все дела переделаны полностью. Я посидел там с полчасика и позвонил в офис.
- Алло.
- Алло! Это Жигунов! На Вадима Сергеевича переключите…
- Кто говорит? – не расслышала секретарь.
- С вами говорит  большой, длинный и красный от жары предмет!.. – объяснил я. – Весь в белом!.. – и после зубодробительной паузы добавил. – Жигунов говорит…
- А-а-а, - невозмутимо прокряхтело из трубки и меня переключили.
- Да!
- Это Жигунов.
- Очень хорошо! – пробасил Вадим. -  У нас тут ещё одна бумажка осталась, очень нужно отвезти! Ты…
Тут он осёкся, поняв, что раскрыл свои карты слишком рано и сменил тон, но было уже поздно. Я уже знал эти ****ские штучки со сверхурочными, от которых можно было сдохнуть.
- Ты… где, Алёша?.. Всё успел сделать? Жарко сегодня, да?..
- Очень жарко! Но я ПОЧТИ  всё сделал. Почти. Осталась последняя контора, но я уже у  них на пороге. Отдам документы  и я свободен, - спокойно врал я.
Вадим аж скрипнул зубами от досады.
- Ну а так, всё успел?
- Полностью.
- Какой молодец... - лилейным голосом продолжал он. - И… когда же ты сможешь вернуться в офис?..
- А зачем? – «удивился» я, представляя его покривившуюся рожу. – Время седьмой час уже, работа до шести, а мне отсюда до офиса минут 40 ехать, не меньше… Я сразу домой  пожалуй поеду… Или вон, в кафе пойду. Пива попью… Умаялся я сегодня!
- Ах ты пьянь! Уж небось час как бухаешь, - сорвал с себя маску Вадим и стал ругаться. – Я ж тебя знаю Жигунов, как облупленного! Сидишь сейчас в теньке и пиво хлещешь!
Таким Вадим мне нравился больше. Его коротко стриженной седой бульдожьей голове не пристало говорить вкрадчиво и нежно, его слова должны были лететь как камни, нагоняя ужас и вызывая трепетный восторг от схватки с гигантом. Ему больше шла палица, а не рапира.
- А ты слышал легенду о мальчике, который вообще не пьёт? - прервал его я.
- Р-р-р-р! – донеслось до меня. – Нет! Какой такой мальчик?!
- Далеко-далеко, в приэльбрусье, жил один мальчик. И он, ты представляешь, вообще не пил – просто не имел такой физической потребности! – и жил он так долго и счастливо.
- И что?
- Всё.
- И кто этот мальчик?
- Я!
- Гадина! Понял ты кто, гадина и алкаш! Я тут уже в крутую сварился, а ты даже пару пива принести не можешь!
Это был коварный ход. Я чуть было не купился и не сказал, что прибегу с пивом через 10 минут, но вовремя сдержал пыл. Осторожность не помешает.
- Ты плохо обо мне думаешь, Вадим. Если ты хочешь, то я могу конечно купить пива, по-товарищески, и  в Своё Свободное От Работы Время  приехать с ним к Тебе на работу.
- Давай, – голосом кошки играющей с мышкой сказал Вадим. – Приезжай…
- Хорошо, - я выдержал паузу. – Я буду через 40 минут!
- ****ь!
- Что и девочек захватить?..
- ****ь! ****ь! Ну, признайся, ты ведь уже «у фонтана», да? – взмолился Вадим.
- Мой рабочий день закончен?
- Да, да, закончен, цирроз тебя раздери!
- Тогда – я немедленно иду туда!
- Эх-х-х… Может, всё-таки зайдешь, а? Хряпнем по маленькой…- загрустил Вадим.
- Прости, - по-дружески сказал я ему. – Сам чуть не кончился. Словно весь день в сауне пол  подметал – потный, мятый, грязный, - извини.
- Понимаю. Ладно, давай, до завтра…
- Пока. И это, не перерабатывай! Говорят, это плохо влияет на потенцию. Вот я слышал один мальчик…
Трубка загудела. Так у нас заканчивалось большинство разговоров. Я удобнее устроился на стуле и стал набивать трубку. Новое пиво мне уже несли.




17


   Собственно я и не собирался её провожать. День рождения как-то иссяк, все  разошлись, а мы остались вдвоём. Что было делать? Весь вечер я волочился за женой хозяина квартиры, Машей, и почти преуспел в этом, пока не вернулся её муж. Он был толст и возмущён.  Мы немного повздорили, но потом я отвёл его на кухню и предложил ему выпить по стакану водки. Этот парень мне не нравился, и я решил преподать ему урок. Будь он умнее, он просто вышвырнул бы меня или хотя бы попробовал это сделать, но ему непременно нужно было побить меня по всем статьям. Он сам рыл себе могилу. Я налил ему полный стакан водки, заставил его поискать закуску (Что-нибудь совсем лёгкое, вроде маслин!) и быстро взял заранее заготовленный стакан воды из-под крана. Когда он повернулся, я при нём долил в этот стакан водки – совсем чуток - и мы с ним выпили. Пить он был не горазд, а потому, допив почти всё, поперхнулся, глаза его полезли из орбит, он стал кашлять и еле добежав до туалета, принялся блевать. Я выплеснул остатки жидкости из своего стакана, изрядно налил туда  коньяку, выпил его и пошёл к остальным гостям. Прислушиваясь к хрипам из уборной,  все стали расходиться, и в какой-то момент я застал себя стоящим с Оксаной на улице в полном одиночестве.
   Оксана жила одна, работала в адвокатском бюро, училась на вечернем отделении и занималась латиноамериканскими танцами. У неё были крепкие, очень красивые ноги и страсть к коротким юбкам. Она ходила быстро и решительно, аппетитно покачивая своёй тугой жопкой и потряхивая густой рыжей гривой. От неё за версту несло самкой и удовольствием. Она была хороша.
«Хм, - думал я. – И где же весь этот вечер были мои глаза? Какого дьявола я клеился к той тощей дурёхе?!» И я пошёл провожать Оксану.
 По пути я купил три банки каких-то сладких ядовитых коктейлей и выпил все три. Море стало по колено, горы по пояс…
- Вот мой дом, - сказала Оксана.
- Пойдём, - сказал я. – А то поздно уже… Метро закрыто… А  темноты я боюсь…
Оксана округлила глаза и рассмеялась:
- Однако… И где же ты будешь… спать?.. У меня однокомнатная…
- На коврике у двери. Идём.
- А…
Но я уже затолкал её в подъезд, а потом в лифт. В её  квартире  я сразу прошёл на кухню и открыл холодильник. Там стояла бутылка белого вина.
- А где у тебя бокалы?
- На полке, справа…
  Моя весёлая бесцеремонность привлекала Оксану. Много позже, я с горечью понял, что ей просто нравилось, когда с ней обращаются дурно. Чёрт, да она просто заводилось от этого, и сама вечно нарывалась на скандалы! Видит бог, мне хотелось быть с ней менее грубым, но стоило мне расслабиться, как она влезала мне на шею и всячески меня изводила. Терпеть я не умел, мы ругались, и я уходил пить. Возвращаясь под утро, похотливый и похмельный, я валял её как кошку, а она кричала от возбуждения так, что я  глох. После таких бурных сцен грубого насилия, она была нежна как голубок, хлопотала по хозяйству, вкусно готовила и была сущим ангелом. Проходил день, два и всё повторялось. В глазах её многочисленных друзей я был отвратительным садистом и алкашом, который бил и унижал бедную девочку; они все ненавидели меня и постоянно нашёптывали ей про меня гадости. Это был настоящий железный занавес. Я долго не обращал на это внимание, считая, что это типичная алкогольная паранойя, пока не выяснилось, что я будто бы спал с одной её подругой, и постоянно приставал к другой. Я знал этих про****ушек,  они терпеть меня не могли, потому что я обходил их стороной и не клеился к ним. Сами они гуляли напропалую, обе были дважды разведены и, хотя и выглядели как невинные школьницы, были банальными шлюхами до мозга костей. Я закатил им обеим трёпку, а застав как-то раз у Оксаны дома ту, к которой я якобы приставал,  выгнал её взашей, выкинув на лестницу сначала её, а следом её обувь и сумку. Тайное противостояние стало явным, и сразу стало понятно, что крах неминуем.  Я храбро и безнадёжно бился на всех фронтах, но мой рейх трещал по всем швам – войну на несколько фронтов я осилить не мог. Я становился по настоящему жестоким, ввёл тоталитарную внутреннюю политику, сурово подавлял мирные демонстрации, пил свыше всякой меры и, в конце концов, был смят и раздавлен «человеколюбивыми» союзниками. В последние дни крушения, в стране вспыхнула Революция, начались кровопролитные уличные бои, и вскоре наступил полнейший коллапс.  Тут я получил сполна! Меня облили всеми возможными нечистотами и практически поставили на колени. Я бежал (разреши людям убивать в этой войне и  меня, несомненно,  казнили бы), скитался,  пытался вернуться инкогнито и реставрировать монархию, но, мой народ - Оксана, -  отвернулся от меня. Я был окончательно разгромлен и с позором изгнан с континента на веки вечные. Да,  меня ждали поистине трудные времена, но всё это должно было случиться  в будущем, а пока, я налил белое вино в  бокалы и чокнулся с Оксаной:
- За знакомство.
Спустя пару минут я схватил её в охапку, зацеловал, увлёк в комнату, стремительно раздел и овладел прямо на полу. Мой натиск был тем более неотразим, что Оксана, -  девушка взбалмошная и легкомысленная, но глубоко романтическая, -  сама влюбилась в меня. Негодяи, как известно, народ притягательный и эта роль мне по началу сильно импонировала... Мы провели друг на дружке все выходные, и я сам, к чему лукавить, был ей очарован.
   Мне нравилась её маленькая квартирка на последнем этаже высотки. Ванная, заставленная сотнями флакончиков с различными косметическими средствами, которые по свой общей цветовой гамме напоминали яркий оранжево-красный осенний лес. Её уютная кухонька с волнистым попугайчиком в клетке (единственным существом, которое сразу и безоговорочно полюбило меня и оставалось верным до самой последней минуты), вся зелёная от цветов и картин с пейзажами,  которая была моим любимым местом отдыха. Я курил тут трубку, иногда писал, и просто ел и пил. А мы любили покушать, и ели много и в любое время суток. Было замечательно прокрасться ночью на кухню и застать там врасплох голенькую Оксану,  поедающую в призрачном сиянии открытого холодильника креветки с соусом, сыр, колбаску или пирожное. Я не упускал момента похлопать её по попке, и тоже перекусить. Потом я тащил её в нашу мягкую кроватку, и мы любили друг друга, а после мирно засыпали, прижавшись тесно-тесно. Идиллия.
  Только одно мне не понравилось сразу, то были её кошки. Чёрная и рыжая. Чёрная заправляла в этой парочке и была особенно коварна и цинична. Эти ****ские звери не могли простить мне дружбы с попугаем, и секс с их укротительницей. Когда я в порыве похмельной похоти наваливался на Оксану и творил с ней что хотел, а она оглашала квартиру пронзительными стонами и криками, они садились рядом и с холодным презрением смотрели на меня. Нет, меня это не смущало. Я люблю кошек, и кошки любят меня, часто выделяя из других людей. Они понимают толк в жизни и одиночестве, но эти… Они царапались, гадили мне в обувь, а если мы раскладывали кровать и спали с Оксаной на полу (летом так было прохладнее), подкрадывались ко мне в темноте и метили мою голую спину. Это было отвратительно. Одно время, они и вовсе обнаглели: забравшись под мебель, они неожиданно атаковали мои босые ноги, царапаясь и кусаясь не на шутку. Мои ступни сильно кровоточили, а от постоянной беготни по делам  и пота никак не заживали. Это была настоящая пытка.  Я пробовал объяснить Оксане, что её «малышки» слишком «расшалились», но она мне не верила. «Ты посмотри, какие они милые! – говорила она, тиская их и поднося к моему лицу. – Они и мухи не обидят! Они такие лапочки…» Я молча показывал ей свои раны. «Ты сам с ними играешь! – говорила она. – Ты бегаешь, а они играются!.. Они очень, очень милые!..» Я понял, что это бесполезно и больше  не говорил ей об этом. Кошки ухмылялись и продолжали охотиться на меня, используя давно проверенную немецкими подводниками тактику волчьей стаи… При этом, хитрые бестии никогда не нападали на меня при Оксане, делая меня в её глазах лгуном. В адскую жару,  я вынужден был ходить по квартире в толстых войлочных тапочках, а ночами, молиться, чтобы эти гадины не вцепились мне в лицо или в мой беззащитно дремлющий член. Главное  же ****ство  во  всём  этом  заключалось  в  том,  что  я  кормил  этих  проныр!  Если  я приезжал раньше Оксаны, я обязательно давал им их дорогущий злоебучий корм, который  сам  и покупал. Я  не мог оставить даже самое гадкое живое существо без пищи. Услышав, как гремят их мисочки, они неслись ко мне со всех ног и тёрлись об меня как уличные проститутки. Я накладывал им  еды, они мгновенно сжирали её, облизывались, посылали меня на *** и шли отсыпаться перед охотой… Это было невыносимо.
 Однажды я не выдержал. Отправив Оксану за покупками, я надел толстые джинсы и найденные у неё на балконе тяжёлые осенние ботинки - огромные, толстой свиной кожи говнодавы, твёрдые как сталь. Я нацепил их на ноги и стал прогуливаться по квартире. Кошек не было видно, а это значило, что они могли напасть в любой момент… Я прошел через всю комнату, вышел в коридор и повернул назад, ведя свои ноги, словно  блесну вдоль сплетённых затопленных  коряг в ожидании молниеносной щучьей атаки…
 Кошки выжидали. Вид огромных чёрных ботинок настораживал их. Они были далеко не глупы. «Вот, ****и, - думал я. – Ну, ничего, ничего. Ещё посмотрим, кто у нас тут Царь зверей!.. Не хотите на блесну, поймаю на живца!» Я снял с левой ноги ботинок и, удвоив бдительность,  снова двинулся к коридору и обратно…
 Кошка метнулась как чёрная молния.  Разгневанно шипя, она привычно атаковала мою голую ногу, но я был настороже, и её встретила нога обутая.  Я коротко, не сильно пнул её  и зверюга сдавленно мяукнув пролетела через комнату и повисла на тюле. Запутавшись в нём, она  сорвала его с карниза, рухнув  с ним вниз, увлекла за собой  цветочные горшки с подоконника, которые и упали на неё сверху довершая разгром. Страшно напуганная она вырвалась из обрывков ткани и спряталась за шкафом. Там она просидела до следующего вечера…С той поры она никогда больше не трогала мои ноги.
  Рыжая  всё поняла сама. Она была трусовата, и бросалась на меня только  за компанию. Думаю,  не попади она под влияние этой чёрной суки, она была бы вполне милым существом. Я снял ботинок и осмотрел. На его мысу, были две длинные глубокие царапины. Это казалось невозможным, настолько он был жёсток, однако, факт был налицо. Если бы это была моя нога, мне бы не поздоровилось. Я спрятал оружие возмездия обратно на балкон, сел на кухне и налил себе пива.
Спустя пять минут,  на кухню пришла рыжая кошка и для пробы тихонько мяукнула.
 - Иди на ***! – отозвался я.
Она мяукнула громче и запрыгнула мне на колени! Это был шок. Я погладил её, и она довольно благосклонно отнеслась к этому. Да, мы не были в восторге друг от друга, это было очевидным,  но Человек одолел Зверя,  и внёс ясность в раздел квартирных джунглей. Отныне я не был для них добычей и занял главенствующую позицию в их малюсеньком мирке; то, что  это случилось не по праву мудрейшего, а просто на правах наиболее крупной и более  злой особи, меня вполне устраивало. Я дал рыжей кусочек курочки. Она съела его, облизнулась и… ушла. Просто ушла,  как и подобает уходить приличным кошкам, а не злобным рас****яйкам в кошачьем меху!
 Оксане, на её  вопрос о шторе и цветах, я имел грех соврать, что кошки просто разыгрались и во всём виноваты они.
- А где же моя Марусечька, - поинтересовалась Оксана.
- У неё сегодня был трудный день, - сказал я. – Не трогай её, пускай себе полежит за шкафом…
- О-о, я надеюсь, вы с ней не поссорились?
 - Ну что ты,  - успокоил я Оксану. – Живём, душа в душу… Как в раю…




18

   Проснувшись в 8 утра, я сразу понял, что сегодня (во что бы то ни стало!) мне нужно попасть в Третьяковку. Такое со мной время от времени случалось, только обычно меня тянуло на Волхонку, смотреть импрессионистов. Моне, Гоген, Ренуар или Матисс бесконечно меня успокаивали, обновляли, и освежали взгляд. Это было подобно хорошему массажу, после которого всё тело обретало лёгкость и внутреннюю силу, только тут массажировали не тело, а душу. А ей явно требовалась подзарядка.
 Я поцеловал Оксану и стал выбираться из кровати. Со сна Оксана была такой тёпленькой и нежной, что оторваться от неё было трудно, но…
- Ты куда?.. –  спросила она. -  Воскресенье ведь…
- Поеду, посмотрю Куинджи.
- Что посмотришь? –  удивлённо повернулась она ко мне.
- На картины…
- То есть, вместо того, что бы поваляться со мной в кроватке, ты хочешь в такую рань ехать куда-то и смотреть эту свою куинджу!?
- Да.
- Ну и пожалуйста…
Оксана выразительно отвернулась к стене.
- Ксюнчик…
- Катись!
  Я вздохнул, вылез из кровати, принял душ, оделся, выпил стакан холодного вина, съел грушу, выкинул из ботинок кошачье дерьмо и покатился.
  Утром находиться на улице было вполне терпимо, но к полудню пекло возвращалось. Август, сменив собой июль, тяжело и пыльно навалился на Москву, не принёся с собой прохлады. В воздухе висел едкий дым  с горящих подмосковных  торфяников, от которого першило в горле и слезились глаза.  Небо поблёкло и усохло, а тротуары были усеяны преждевременно опавшей листвой. Город походил на выжженную пустыню, в которой сохранились только самые стойкие и причудливые формы жизни. Природа в этом году угасала не степенно и медленно, - благородно седея и замирая, - а  быстро и некрасиво,  словно умирала подтачиваемая изнутри раком. И в такую жару трудно было понять, а, поняв, смириться с тем, что осень нежданно-негаданно ворвалась  в город летом, и уже нет   такой силы, что бы остановить её и отправить  восвояси; теперь на смену ей могла прийти только зима.
  Я подошёл к стоявшей пустой маршрутке и сел  рядом с водителем. Больше пассажиров не было. Маршруточник презрительно швырнул мои деньги куда-то к лобовому стеклу и закурил. Я знал, что спрашивать, когда мы поедем, преступно и глупо, и сидел тихонечко как мышка. У меня было отличное настроение. Шеф докурил сигарету, с отвращением покосился в мою сторону и завёл двигатель. Машина рванула как бешенная и понеслась, нарушая по пути самые различные правила дорожного движения. На поворотах нас кренило и бросало из стороны в сторону, ветер ревел в открытых окнах, а из магнитолы хрипел шансон. Мне нравилась такая сумасшедшая езда. Водитель  был из  тех, кто ненавидит не только своих пассажиров и других участников дорожного движения, но и всё Человечество в целом, просто за то, что оно существует и паразитирует в его мире. Фразы о том, что «мы единое целое» не для них. Эти горячие головы не признают правил и догм ни на дороге, ни где-либо вообще, и по-своему, весьма любопытны. «Чёрт, - неслось в моей голове, когда мы пронеслись под самым носом у автобуса, – Эдак я сегодня с Куинджи лично повстречаюсь...»
 Маршруточник непрерывно  курил  и ругался с той особой нарочитой медлительностью, которая может показаться вполне безобидной и даже… мелодичной! – но это друзья мои глубокое и опасное заблуждение. Так ругаются люди, которые редко  угрожают, но, как правило, вполне решительно и без лишних эмоций, действуют. Мы лихо проскочили на красный, подрезали жигуль «Ну, что ты сигналишь, корыто долбанное…» и остановились у метро.
- Метро, - сказал он с интонацией «Умри!»
- Спасибо! Счастливого вам пути!
Водитель удостоил меня взгляда сытого людоеда и умчался. Я засмеялся и с лёгким сердцем спустился по лесенке-чудесенке в гранитно-мраморное подземелье.
  У Третьяковки  толпились первые посетители, но их было не особенно много. Я облегчённо вздохнул: я терпеть не мог смотреть картины в толпе, это было неприятно и гнусно, как шуршать конфетой в театре или подглядывать за уединившимися в парке парочками. Поэтому я всегда старался попасть в музей или на вставку к самому её открытию. Это давало мне шанс  успеть осмотреть всё самое моё любимое до того момента, как пузатые автобусы, словно гигантские стальные рыбины,  не привезут и не начнут метать из своего кондиционированного нутра туристическую икру:  толпу радостных, постоянно фотографирующих недоумков, с брошюрами и путеводителями; и визгливые детские группы, которые вечно затевают в залах возню. Это меня угнетало. Созерцать прекрасное в таком балагане у меня не было сил. В такие минуты, я был ярым  социопатом. Исключением из этого правила  был  Лувр. Туда можно попасть в любое время. Его пропускная система должна бы послужить эталоном для наших музеев, ведь количество желающих попасть в Лувр просто огромно! Будучи в Париже, я опоздал на свою экскурсию – пил в  кафе близ Сакре-Кёр джин и забылся, -  а когда прибежал к входу, увидел немыслимую толпу людей. Просто ради интереса, я попробовал попасть внутрь самостоятельно, и прошёл за 2 (две!) минуты в  самый разгар дня! Лувр настолько велик, что там  при любом количестве посетителей можно ходить сравнительно одиноко. Конечно, при условии, что вы не хотите приблизиться к Мона Лизе, хотя бы метров на 30-40, тогда вас просто сотрут в порошок… Мой вам совет - не трудитесь этого делать. В соседнем зале есть другие чудесные работы Леонардо. Подойдите к его «Иоанну Крестителю» и он, в отличие от загадочной «Мона Лизы», даст вам все ответы на  мучающие человека вопросы.  Просто попробуйте.
  В Москве же, если приехать с утра мне не удавалось, я пропускал этот день вообще. Я  грустил, злился на всё и вся и крепко напивался. Напиться было моим любимым методом ухода от любых проблем. У меня это здорово получалось.
 Наконец двери открыли, я быстренько купил билет и побежал по залам. У работ Куинджи  я замер и стал словно губка впитывать исходящее от них сияние. Потом  прошёл в зал Верещагина и сев в  центре стал неспешно любоваться его  картинами. Простые, смелые и ясные его мазки, простор, чистота и свободная наполненность  его картин всегда приводили меня в восторг. Но не в буйный и многословный, а в тихий, парящий, трепетный… идущий от самого сердца. Верещагин был гением,  мимо его картин нельзя было пройти мимо, как нельзя пройти мимо Тициана, Гойи или Эль Греко, даже не зная их. Его «Шипка» каждый раз  горько отдавалась у меня в сердце. Только  военный, который не раз воочию видел Смерть, мог так просто - без нагнетания ужасов, без крови,  без растерзанных тел - и в то же время так страшно и открыто показать всю её суть; её и весь этот  серый, холодный и равнодушный к живым и мёртвым людям быт войны, когда перед безликим строем выживших после штурма солдат на коне победно проноситься генерал, а в десятке шагов перед ними лежат те, кто ещё час назад были их товарищами; людьми.
  Когда залы наполнились, я сбежал. Выпив в буфете тёплого пива, я пошёл в поисках прохлады  вниз по Лаврушенскому и прогадал:  у воды оказалось очень душно. Я повернул назад, в сторону метро. Ехать домой не хотелось. От выпитого пива у меня сильно заболела язва и, поразмыслив,  я дошёл до  Пятницкой, сел в кафе, заказал рому и раскрыл книгу. Это был любитель кукурузного виски Фолкнер. Он писал: «Большим заблуждением многих писателей, является их настойчивое желание увлечь читателя. Заинтриговать его. Писатель не должен  делать этого. Не стоит бояться, если читатель заскучает…» То были правильные слова. Этот Фолкнер кое-что смыслил, и сам старался писать невообразимо скучно. Он точно ничего не боялся. Я выпил за смелость и понимание. Потом – за удачу, за веру в себя, а напоследок – за счастье - хоть я и не очень-то верил самому себе в этом вопросе. Теперь ехать домой было просто нельзя. Ром, как ковровое бомбометание, остановил сепаратистские вылазки  язвы, и она с снова скрылась в партизанских норах, чтобы набраться там сил для нового штурма. Язва  была моим Вьетнамом и Ближним Востоком в одном сосуде.
 «Почему, - спрашивал я себя, потягивая ром со льдом, -  здоровые люди, совершенно не чувствуют настоящего биения жизни?  Их Дух вопреки ожиданию слаб; зачастую они ведут существование достойное слизня, прикрывая своей работой или  семьёй полную свою неспособность быть смелее, яростнее, решительнее. Они не могут принять мир со всем его разнообразием и упрямо твердят только об одной его стороне. О той,  которую они видят, в которую верят и к которой принадлежат; и кроме которой  ничего не желают знать. Всё скрытое, для них – табу. В чём причина этого? Почему так происходит? Что  мешает им проснуться? Заимев глупых жён и пару детишек, они начинаю говорить свысока и благодушно посмеиваться над  теми, у кого этого нет, как будто это так трудно, обрюхатить далеко не самую прихотливую и привлекательную самку в стае, а потом кормить её и своё потомство. Такие трюки способна проделать и ласточка, для этого не нужно рождаться человеком! Они говорят, что они ответственны за семью и не могут рисковать, но это снова враньё! Настоящим людям это никогда не мешало быть людьми! Эти молодчики и в молодости, будучи совершенно свободными, были точно такими же дерьмоедами и  шагу боялись ступить в сторону от широкой тропы, и вечно болтались в обозе.  Те же, кто обладает и страстью и желанием прорвать обволакивающую всех нас пелену и увидеть нечто большее, - всегда существовавшее и существующее, но с трудом различимое сквозь саван быта,  - часто больны и немощны и чувствуют себя весьма прескверно. Казалось бы, какие тут могут быть  подвиги и похождения?  Но нет. Они идут! Идут вопреки всему! Под градом неудач и насмешек, в жару и холод, неся в себе какие то крохи идеалов и зверя своих болей, идут и имеют силы  улыбаться свои невзгодам!  И всё это только затем, чтобы проложить новый путь для тех, кто прожил жизнь в покое и неге, не зная ни боли, ни непонимания, ни страдания, ни сострадания… Да-а-а…  Посади, - размышлял я, -  этих лоснящихся от здоровья типов,  в мою шкуру  (в мой самый хороший день!) и они  взвоют и побегут по врачам и целителям, побросав всё на свете и поглаживая себя бедненьких и несчастненьких по различным местам, я же, не просто терплю это как данность, но моя душа ещё и стремиться ввысь, к Запредельному... И что это за ****ская закономерность такая?! Зачем это придумано так, а не иначе? К чему всё это?»   Я глотнул ещё рому и улыбнулся. День удался.  Пусть меня мучила жара, бессонница, похмелье и моя старая подруга язва, выгрызающая мои внутренности как тот античный лисёнок.  Пусть жесточайшая  невралгия уже больше года деловито доводит меня до исступления так, что темнеет в глазах, а тело наливается чёрным свинцом. Пусть по утрам у меня из задницы струиться  кровь – эта алая спутнца геморроя,  пусть! Боль и творчество как видно добрые друзья и мне не избежать этого вечного союза. Ничего, ведь если всё это - правда, то, судя по тому, что я разваливаюсь на куски и ощущаю себя Франкенштейном, я на верном пути, -  а это здорово утешает, не так ли!..
  Я снова углубился в Фолкнера: «Не нужно никуда ехать, - писал он. – Все события достойные пера разворачиваются прямо у вас под носом, в вашем городе, на вашей улице, в вашем сердце. Вам стоит лишь собрать их воедино и дать им имя. Много имён…»
«Чёрт, - думал я, - и как ему это удаётся? Он что и вправду такой умный?» Мой бокал опустел, я  поймал вопросительный взгляд официантки и утвердительно кивнул ей «Ещё один». Она подошла, худая и некрасивая, и тепло мне  улыбнулась. Жить было хорошо.




19


- Идём!
- Куда?
- Идём, идём, я покажу…
Я взял Оксану за руку. Она встала из-за столика и пошла со мной. Мы поднялись по лесенке, потом ещё по одной, завернули за угол и оказались в небольшом закутке.
- Вот сюда иди. А, как тебе местечко?
 - Здесь?! ты с ума сошёл!.. –  дрожащим от восторга и возбуждения голосом зашептала она. От вида её расширившихся зрачков, изменившегося голоса и чего-то ещё неуловимо-возбуждающего, понятного только двоим, я сам задрожал от желания.
- Здесь... – охрипшим голосом говорил я ей, жадно ощупывая её руками. -  Вот сюда вставай… да…
- О!.. – она опёрлась руками на низенькие перильца, а я резко вошёл в неё сзади и быстро задвигался. Под нами, немного наискосок, далеко внизу, толпились люди – мы были в  ГУМе...
- О-о-о!.. О-о-о!!!
-  Не шуми, - зло шептал я ей, и от этого она возбуждалась ещё больше.
- О-о-о!..
-  Тихо говорю!.. Тихо, сучка!..
-  А-а-а!.. О-о-о…
- ****ь!
 Я ускорил движение и, почувствовав, как всё сжимается у неё внутри, кончил.
Потом, нервно хихикая и тяжело дыша, мы спустились с маленькой  верхней угловой площадки в конце ГУМа, прошли на второй этаж и сели за свой столик в кафе.  Всё прошло гладко, мы отсутствовали меньше пяти минут. Оксана выглядела  довольной и вызывающе сексуальной. Мне опять захотелось овладеть ею…
- Я те-бя хо-чу, - одними губами сказал я ей.
- Ты сумасшедший! Я тебя люблю…
- И я тебя… Здорово там, да?..
- О-о-о, не говори пока ничего… дай мне сока…
- Кончился. Вино будешь?
- Давай-давай!.. О-о-о…
 Оксане нравилось, когда я пытался заняться с ней сексом в самом  неподходящем для этого  месте. Забиться в подсобку какого-нибудь кинотеатра, торгового центра или кафе, и  «сделать это по быстрому», было для неё удовольствием из удовольствий, и после этого она была довольна буквально всем на свете.  Я был не против таких развлечений, но мне постоянно приходилось искать для нас всё новые и новые места, а это было утомительно. Я предпочитал экспромт. Понятно, что при таком раскладе, случались и казусы. Нас заставали посетители, уборщицы или чаще всего - охранники. Они, как правило, реагировали на наши игрища вполне благосклонно, и провожали потом меня и  Оксану  (которая для таких случаев одевала совершенно невообразимые мини) понимающими и открыто завистливым  взорами. Я предлагал им деньги, но обычно они отказывались и только ухмылялись. Чтобы хоть как-то их порадовать, я старался ухмыляться ещё похабнее. У них была скучная и однообразная работа и воспоминания об увиденном, должны были помочь им как то пережить день. Среди них, правда попадались и вполне омерзительные типы, с тусклыми глазами любителей детского порно. На их ухмылки я отвечал  матом. У них вытягивались рожи, они начинали хвататься за свои рации и пятиться. Драться эти ублюдки  никогда не лезли.
 С женщинами дело обстояло много  хуже. Половина из них увидев нас  начинали  истерично вопить, чтобы мы немедленно убирались отсюда. «Это вам не публичный дом! – орали на нас морщинистые старухи со швабрами и атрофировавшимися грудями или уродливые администраторши, забывшие, для чего у них шевелится манда. – Немедленно прекратите ЭТО! Я вызываю милицию! Вы слышите?! НЕНОРМАЛЬНЫЕ!» Их возмущению не было предела – их уже давно никто не дрючил и вид самозабвенно ебущихся парочек здорово расстраивал их. В таких случаях  (если я, конечно, не был СЛИШКОМ занят и остановить меня могла только пуля в затылок), мы ретировались в состоянии полнейшей неудовлетворенности и срочно начинали искать другое место, где можно было бы завершить начатое.
  Где мы только не побывали за то время! Центр Москвы оказался прекрасно устроен для искателей подобного рода быстрых удовольствий, стоил только начать пробовать это. Мы проделывали самые рисковые на первый взгляд операции и выходили сухими из воды, вселяя зависть в её подруг (которым Оксана всё и самым наиподробнейшим образом докладывала.)  Потом она же меня ревновала, говоря, что они на меня смотрят как сучки.  Ещё бы им было не смотреть на меня!  Один раз я случайно услышал, КАК она им рассказывает о наших с ней манипуляциях, хватая  для достоверности их и себя за волосы,  прочие места и тихонько постанывая. Тут было от чего завестись.
  Оксана была воистину неутомима. Едва она замечала мало-мальский неприметный уголок, где можно было заняться любовью, то немедленно намекала мне, что она бы не прочь осмотреть его вместе со мной… Я  был не прочь. От многодневных возлияний и жары (от которой я всю жизнь не мог нормально спать) я находился в постоянном нервном перевозбуждении и в любой момент был готов спариваться с этой неуёмной самкой, которая вся истекала сладким соком похоти и вожделения. Неистовство наших коротких встреч напоминало смертельную схватку двух животных. Тогда только я впервые по-настоящему понял древних, прямо ассоциирующих свой член с мечом. Мы с ума сходили друг от друга, терзая и распаляя свои тела взглядами, срывающимся шёпотом, поглаживаниями и разными неприличными жестами. Это наваждение было настолько острое и чувственное, что короткими летними ночами в кровати или на полу Оксана порой практически теряла сознание от наслаждения  и, сжимая её в своих объятьях, я зверел от её рабской безвольной женской покорности. Это была настоящая горячка. Мы успокаивались только под утро, но и тут я не всегда мог уйти на работу вовремя (её рабочий день начинался значительно позже моего и она могла отоспаться).  Когда я одевался и полностью  был готов к выходу, она всегда прибегала поцеловать меня на прощание. Раздетая и жаркая ото сна и от своей здоровой полноты жизни, она прижималась ко мне, и я забывал про всё на свете. Я швырял сумку, ставил её на четвереньки и входил в неё с намереньем пронзить насмерть, что бы эта бесконечная сладкая мука наконец прекратилась. Растрёпанный и обезумевший приходил я на работу, и наши девушки с любопытством и трепетом вглядывались в моё лицо и что-то в моих глазах заставляли их пунцово и порывисто краснеть. Я пил воду, что-то ел и похотливо оглядывался в поисках жертвы…  Я был весь покрыт ссадинами, укусами и царапинами. Мои колени нещадно болели, а сам член, казалось, светится в темноте как не до конца прогоревший уголь… Я клялся себе сбавить темп, но приходил вечер - и всё повторялось.
  По выходным мы  гуляли с ней в парке. Она брала с собой бутерброды, я  - пару бутылок белого вина. Мы садились в стороне от людей и перекусывали. Под сенью деревьев было прохладно и уютно. Мы болтали и смеялись.  А потом… Нужно ли говорить, что было потом? Зелёные пятна от травы испортили мне не одну пару рубах и брюк. (Ей было легче, она надевала юбки, которые даже и задирать не приходилось, настолько они были малы…)  Трава налипала на всё моё тело и оно потом нещадно чесалось. Муравью упорно кусали меня в жопу, а жуки и гусеницы горстями вываливались вечером из трусов и карманов брюк и разбегались по комнате. Я чувствовал себя Робинзоном, которому в руки попала Пятница в обличье молодой, очаровательной и совершенно ненасытной  дикарки, и все мои будни были заняты исключительно непрерывным валяньем её на всей протяжённости  острова под изумлёнными взглядами прирученных  коз…
 Один-два дня в неделю мы не виделись – это были санитарные дни. Оксана возмущалась этому, она хотела быть со мной всегда,  но я был неумолим, - мне нужно было придти в себя. Я залечивал раны у себя дома, лёжа весь вечер на кровати, отрешённо попивая холодное пиво и смазывая потёртости детским кремом.  Потом я беспробудно спал и приходил на следующий день работу сонным и вполне адекватным. Вечером после работы  я перехватывал  с Вадимом пару стаканчиков в баре или «У фонтана» и ждал звонка Оксаны. Мы либо встречались с ней в центре, либо я просто брал такси и сразу ехал к ней домой. В универсаме я покупал немного еды, выпивку и шёл к ней. Мы торопливо раздевали друг дружку и сплетались в любовной борьбе, а её кошки, сидя неподалёку, с презрением смотрели на бурно резвящихся приматов и поочерёдно  ходили срать в мои ботинки.
- Знаешь, - говорила она ночью,  – а я по тебе скучала… А ты?
Что я мог ей ответить? Только – «да». И это было похоже на правду. Сон смыкал наши веки и крепко обнявшись, мы засыпали.
 А среди ночи я просыпался и начинал тихонько приставать к  ней. Она долго не просыпалась, пока, наконец, я  не слышал, как с её полураскрытых губ слетало еле слышное прерывистое  «А-ах…», и тогда я брался за дело всерьёз…





20



- С фронта?
- С него…
Я  рухнул в кресло и обмяк. Лестница на второй этаж,  где находилось «Ванильное небо» окончательно  меня доконала.
- Ничего, -  говорил Лёха, сидя за столиком и трудолюбиво потягивая пиво из огромной кружки, -  сейчас мы тебя подлечим, будешь как новенький. Сестра!
Лёха махнул рукой, и к нам подошла официантка.
- Сестра,  пожалуйста, принесите раненному джину с тоником.
- И льда побольше, - прохрипел я. – И лимона… И джина…
- Это называется - два джина с тоником, – нравоучительно заметил Лёха. – Принесите  ему два, это пойдёт ему на пользу.  И ещё одно пиво мне захватите сразу…
- Хорошо.
Молоденькая кареглазая официантка стрельнула по нам глазами и ушла.
- Жаркий денёк выдался? А, Лёх?
Но я ещё не был в состоянии, что-либо обсуждать. Я молча набил свою трубку и выпустил густой клуб дыма.
- Выглядишь хреново, - продолжал радовать меня Алексей. -  Мятый весь…рожа красная… И шляпа вся покоробилась...
- Новая… была.  Вчера купил…
- Можешь покупать следующую.
- Мерси…
- Рад тебя видеть!
- И я…
- Не слышу!
- Да иди ты…
- Узнаю старину Жигунова... А вот и твой эликсир. Спасибо сестрёнка! Давай Лёх,  за победу.
- Угу…
Я сделал долгий глоток и ощутил на языке восхитительное покалывание, а потом горьковатая прохлада докатилась до моего желудка и осветила его ровным пламенем.
- Уф! – сказал я и продолжил пить. Лёшка понимающе смотрел на меня и улыбался.
- Ну, как? – спросил он, когда я допил первый бокал и снова взялся за трубку.
- Оживаю.
- Ну, а теперь ты рад меня видеть?
- Очень... Я так рад тебя видеть, ты даже представить себе не можешь. Ты меня просто спас.
Я взялся за вторую порцию.
- Тогда платишь ты. Я на нуле.
- Зараза! – поперхнулся я.
- Не имей сто друзей, а имей сто рублей.
- Всё-то ты врёшь!
- Кто-то должен… Как джин?
- Джин плохой люди, однако... Джин вечер пьешь, утро голова болеть шибко...
- Так ты не пей, дружище!
- Ещё чего...
   В полдень, за шесть часов до этого, прошёл короткий штормовой ливень, слегка прибивший пыль и малость освеживший чахлую зелень. Не остудив город должным образом, все краны на небе быстро перекрыли и, исключительно назло горожанам, а вовсе не под действием примитивных  законов физики,  то, что успело долететь до земли, тут же стало испаряться  обратно на небо, окончательно превратив Москву в пряные душные тропики. У меня было катастрофически много дел, и пережидать шквал я не мог, да и не хотел. Пропотев, полностью вымокнув под дождём, высохнув и снова вспотев, изнывая от духоты и недосыпа, я шагал в смятом белом костюме и уже не новой соломенной шляпе с видом колониального завоевателя,  глядя по сторонам одновременно надменно и затравленно. Тяжёлый портфель, туго набитый бумагами оттягивал мне руки, штаны норовили сползти, асфальт походил на мазут и  клеился к подошвам ботинок, а до вечера было ещё ох как далеко. Я остановился у палатки с квасом, выпил стакан тёплой кисло-сладкой бурды и содрогнулся. Сомнений не оставалось - боги гневались на нас, и хотели испепелить непокорных  своим огнём,  сравняв наши  города с землёй и загнав выживших обратно на деревья. Им нужны были более сговорчивые и мудрые существа на  этой чудесной голубой планете, которые беспрекословно бы верили в их незыблемое могущество не только на словах, но и на деле, и не только в беде, но и в радости. За неимением рядом с Москвой приличных вулканов, на нас посылался солнечный огнь, а дабы усилить остроту пытки, губы пытаемых смачивали бензином, а пятки – горячим асфальтом. И даже ночь не давала покоя и прохлады. Я выбросил стаканчик в урну и ухмыльнулся - сначала грустно, а потом весело и пошёл по своим делам. Всё это было старо как мир и, скажу вам  по секрету,  мне было глубоко насрать на всю эту поднебесную возню. Пусть они там делают всё что хотят, мне было всё равно,  лишь бы только этот день сменился вечером, а там мы ещё посмотрим кто кого. Да. Умирать, не выпив напоследок холодного пива,  просто не имело смысла. Я столько пережил, что заимел толстенную шкуру и мог терпеть ещё сколько угодно долго. Всё что мне было нужно, так это хотя бы одно единственное уцелевшее на Земле заведенье, где стада гладких жопастеньких официанточек, с пластмассовыми глазами жриц, подавали бы по вечерам холодненькое и бодрященькое «Аллилуйя» в высоких запотевших стаканах, а вокруг бы плескалась и таяла в сигаретном дыму тихая музыка и женский смех.  Ожидание этого чуда, было  вполне достаточным для того, что бы пережить любой самый тяжёлый день. А ночами - короткими и огненными, -  меня алчно обвивала своими стройными ногами моя плутовка Оксана, призывно постанывая и подставляющая под мой удар своё жадное до удовольствия лоно, и этого было вполне достаточно для того, чтобы дожить до утра. Нет,  определённо я не собирался сдаваться. К чему это? Я вошёл в ритм всеобщего безумия, и сам стал настолько жарок, что солнце не могло больше причинить мне вреда. Я стал его частью; его тенью. Я чувствовал себя молодым задорным кабанчиком, который весело топчет своими крепкими копытцами растрескавшуюся и испепелённую землю, в поисках Золотых Желудей Счастья. Мой нахальный пятачок  нетерпеливо тыкался в неё снова и снова, заставляя старушку поёживаться от щекотки и пускать густые ветры и мурашки. «Эй, старомазенькая, - кричал я земле. - Где мои треклятые жёлуди? А!? Отдавай кА их по-хорошему, слышишь, а иначе!..» Что «иначе» я не знал. Землю трудно было напугать. Эта вечно юная про***** всегда готова была сдаться на милость любого победителя, и дать оросить себя горячим семенем Новых Богов. Чтобы затем, наперекор зажравшимся завоевателям, снова родить  себя саму, явившись пред следующим поколением пришельцев всё той же чистенькой и опрятной девственницей. Что ж, я был согласен на этот трюк. Я был на всё согласен! Сейчас было моё время, и я пользовался им, как умел, а когда наступит черёд других и милая старушка с косой сметёт мой дряблый труп на обочину, на прокорм червям и личинкам, всё повториться заново; и в этом нет ничего ужасающего, мрачного, таинственного или обидного - так уж устроен этот мир.
  Около трёх мне позвонил Лёшка и сказал, что будет ждать меня сегодня вечером в «Ванильном небе», а буквально через минуту, телефон снова завибрировал.
- Центр Управления Полётами, - представился я.
- А-г-а-а! – закричала трубка. – Попался, дядька-негодядька!
- Роман, ты!?
- Х-а-а! Я!
- Куда пропал? Блин, я тебя совсем потерял!
- Никуда я не пропал! –  хохотал в трубку Роман. – Никуда ха-ха!  Хватит мне мозг ****ь! Поехали!
- Куда? – смеялся я.
- Да какая разница куда! – сказал Роман. - Куда глаза глядят! В Шатуру! На Марс! К звёздам, к бабам, к чёрту на куличики - растудыть их, куда ни попадя!
- А когда?
- Что ты там бормочешь!
- КОГДА!?
- Когда? Ха! Сегодня! Га-га-га! Завтра! Когда хочешь! Просто надо ехать, понимаешь?! Спешить, Леха, надо спешить!
Я отлично его понимал. Я и сам безумно любил всякое бесцельное движение,  движение не к какой-то конечной точке на карте, а просто бесконечное путешествие в погоне за вечно ускользающей дорогой; путь из ниоткуда в никуда; бег в себе; жизнь. 
- Так как? Не слышу радости!
- Да! Я согласен, Ром! Едем!
- Молоток! Созвонимся. Конец связи!
- Отбой!
- Э-ге-гей!.. Живём, славяне! – донеслось до меня, и трубка стихла.
  Я расправил плечи и двинулся дальше. «Как хорошо, - думал я, шагая в толпе, -  что у меня есть такие славные  ненормальные друзья! Как здорово, что они  волнуются и сходят с ума где-то в далёких барах Москвы, Афин или Суздаля, маются, пьют и звонят мне,  звонят - сами не зная зачем, но, твёрдо зная, что это необходимо, что так  и нужно! И пока это происходит, всё не так уж и плохо. Это факт!»
 Я был рад за своих друзей. И рад за себя. Хоть нас всех здорово потрепало, и наши шкуры заметно пообтёрлись, мы всё ещё крепко стояли на ногах.  Наша глина была замешана и обожжена как надо, без дураков. Мы прорвёмся, пусть только настанет вечер, а следом за ним явиться ночь -  чёрная и горячая как ад, - ей не испугать нас. Ведь всё что нам нужно, это не растеряв мужества пройти через тьму в своих сердцах. И мы снова будем пить, и шататься среди остывающих каменных громадин и наш громкий смех будет разноситься по бульварам, пугая призраков и ожившие памятники. А потом, очень поздно, мы расстанемся, и я вновь понесусь на такси по заснувшей Москве, и липкая тьма будет отчаянно цепляться за стёкла машины, тщетно пытаясь вселить в меня ужас. Смешно! Мне станет очень смешно, и я попрошу шефа поддать газу, и он, снисходительно глянув на меня, нажмёт на педаль. И  ночь отстаёт! Она  превратится в слепящий белый свет, собранный воедино из калейдоскопа бешено мелькающих мимо огней витрин и реклам. Я растворюсь в нём, и всё повторится: я снова буду парить над городом, прожив за один вечер десятки, сотни, миллионы жизней. Я растаю в жаркой истоме Москвы и растекусь по её прудам, зашумлю в листве её тополей, невыносимо ярко засияю в блеске её рубиновых звёзд…
- Эй, проснись!– Лёшка ткнул в меня в колено. - О чём размечтался, солдат?
- О вечном.
- Хм, - Лешка прикурил сигарету и с интересом посмотрел на меня. – И как оно, вечное, нормально?
- Отлично.
- А поподробнее…
- Знаешь, я тут подумал…  Нам нечего бояться! мы – бессмертны!
- Так-так, это мне нравиться… Продолжай.
- Пусть только настанет вечер, а следом…
  «Ванильное небо» наполнялось людьми и гудело как огромный улей. Дым и смех витал под его сводами, отбрасывая причудливые тени на разгорячённые лица людей. Вечер вступал в свою полную силу, и ночь уже стояла на пороге закутанная в свой звёздный плащ. Август сдавал свои позиции, и тлен осени сквозняком струился по площадям и скверам Москвы. Жара спадала.
 - Ещё по стаканчику?
- Конечно.
- Сестра!
   День перелистывал  свои последние страницы  - он был прожит, и теперь его место на полке, средь множества других пыльных книг. А завтра  – я верю! -  должен был наступить новый, пленительный и нежный, и его света должно было хватить на всех.