У каждого свой путь, своя дорога,
Свои, неведомые прочим, виражи.
В душе усталость, а в глазах тревога,
И в будущем, как прежде, миражи.
Ты рвался в бой за страх, а не за совесть,
Усеивая всё вокруг свинцом.
Писал роман, а написалась повесть
С покуда недописанным концом.
Ты гнал вперёд, растрачивая нервы,
Перевирая правила игры.
Всегда мечтал на финише быть первым,
Но почему-то был всегда вторым.
Шёл по крови к своей заветной цели -
Урвать побольше лакомый кусок.
И наслаждался до оргазма, целясь
В очередной остриженный висок.
В войну командовал заградотрядом,
По штрафниковской сволочи строча.
Бывало, что и смерть ходила рядом,
Следя холодными глазами палача.
Твоя страна тебя не забывала,
За службу верную давая ордена,
Почёт и власть, пусть тайную, давала
Тебе великая Советская страна.
Рука тверда, и ты ещё не старый.
Но жизнь текла, как речка подо льдом,
Писались вечерами мемуары,
Где представал твой образ от и до...
И вот у самого последнего порога
Ты сам себе задал один вопрос:
А правильной ли шёл всю жизнь дорогой
Или летел, как поезд, под откос?
А ночью снились искорёженные лица,
Тянулся к горлу окровавленный мертвец...
Жена вздыхала: "Это ж только снится!
Ну, выпей валерьянки, наконец"...
И снова ночью раздавались стоны,
И ты с мольбой глядел на образа...
Святые отводили на иконах
Куда-то в сторону прозрачные глаза.
Наутро, после нового кошмара,
Где не помогут ни дзюдо, ни карате,
С гудящей головой, как от угара,
Ладонь привычно сжала рубчатый ТТ.
. . . . . . . . . .
Они стояли стройными рядами.
Он, вглядываясь в лица, узнавал:
Кадет, что плакал и просился к маме,
А этот - его первый генерал...
А выстрел всё звучал раскатом мерным...
Перед глазами жизнь летела вскачь:
Всё только жертвы, жертвы, жертвы, жертвы...
Одни лишь жертвы... и один палач...