Мой папа плотник. Лентой, словно вязь, выходит стружка шеей лебединой.
А он, как бог, нисколько не боясь, творит добро – соседу и для милой.
Вот табурет из дуба и ольхи, – украсит дом и девы, и старушки,
А он, в своей, от времени избушке, как уголь ставшей, лепит из доски.
ЧертОй у сруба пробует зазоры, порой на глаз, как снайпер, уж попал…
Колодец сделал – взоры будто воры, а он – доволен, мастер, наповал!
В шестом колене держит он рубанок, пропах до гроба деревом, смолой,
Мой батя плотник. Верно, не подарок, в семье хозяин, не пойдет домой,
Пока не сделает. (А обещал, наверно), и вот стучит, строгает дотемна,
Придет, погладит по макушке: «Скверно, ну что сказать: шпана и есть шпана.
Не выйдет толк, наверно, не трудяга, ты языком побольше, врать мастак,
Давай, хозяйка», - хмурится, бедняга, что мне важней перо, а не верстак…
Помолится, поест, с устатку выпьет: "Снимай штаны, что своровал, стервец?"
- Да мы… в саду колхозном… порезвиться… там яблоки… Но это не венец.
Страшней с утра, когда папаня, глядя, с усмешкой скажет: «Ну поешь, садись»,
А я, от этих яблок (красных "сзади") забыл вкус сада ровно на всю жизнь…
Люблю и плачу – как же он прекрасен, мой папа-плотник, в стружке и смоле…
Страну такие молча враз раскрасят, иль мир почистят – срезом по спине.