Стояли ещё тёмно – серые, обволакивающие и мягкие, как старая шаль, сумерки раннего зимнего утра, когда зазвучал звонок телефона в сельской больнице. Звук этот, в пустоте и тишине ещё не пришедшего к жизни после долгой стылой ночи помещения, был сух, отрывист и необъяснимо тревожен. Трубку снял сам доктор, сорокалетний мужчина с не по возрасту обильной проседью в тёмно - русой голове и задумчиво-усталым взглядом серых глаз.
Плохо слышимый, какой-то далёкий, как из-под земли, женский голос просил врача на дом. Доктор Грозов принял вызов. Он был в одну небольшую деревню, через овраг и поле от больницы. Это сразу заставило врача подумать о том, что при теперешнем обильном снеге машина вряд ли сможет проехать через овраг.
Фамилия женщины, которая нуждалась в помощи врача, была Грозову незнакома, да из-за тресков и шумов в трубке, он был не уверен, что правильно её расслышал.
Постепенно рассветало. Пришли на работу медсёстры, фельдшер, санитарки. Старый, истрёпанный временем, ветрами, дождями и снегами дом ожил и засуществовал своей обычной рабочей жизнью.
Доктор Грозов вёл несколько часов приём больных, расспрашивал, выслушивал сердце и лёгкие, определял пульс, назначал лекарства, давал указания сёстрам. Народу, как и всегда в это время года, было много, и доктору приходилось работать, не отрываясь, без перерыва. Но каждого человека он выслушивал внимательно и неторопливо, без тени суетливости и раздражительности, которая порой может так ранить больного человека. Для всех из длинного ряда страдающих различными недугами женщин и мужчин, глубоких стариков и недавно вступивших в жизнь детей, находил он нужные и ласковые слова, подбадривал, утешал. И эта доброта и терпение внушало людям твёрдую уверенность в победе над своими болезнями, внутреннее тепло и успокоение и непоколебимую веру в него, доктора Грозова.
И лишь только самые внимательные из людей замечали иногда за его добротой и спокойствием что-то такое, что заставляло их грустно насторожиться и даже забыть на время свои собственные беды и невзгоды. Это было порой всплывавшее из глубины серых докторских глаз беспомощное отчаяние и пронзительная, прокалывающая тоска.
Около часа дня, закончив приём, доктор отправился на обед в небольшой домик у берега речки, где он жил один уже много лет. Наскоро перекусив немудреной снедью, доктор присел на несколько минут в старое кресло, закурил папиросу, пуская дым кольцами к невысокому, из гладко струганных досок потолку. Всепроникающая душевная тяжесть не отпускала его сегодня ни на минуту, а только увеличивалась.
Потом он вышел к собаке, сметливому рыжевато-пегому гончему псу, который встретил хозяина радостным повизгиванием и оживленным помахиванием длинного хвоста. Постояв с ним минуту и потрепав по голове и шее, доктор отправился опять в больницу по тихим, занесенным снегом улочкам. Там сел в машину и поехал к больным,вызывавшим врача на дом. Их было тоже много, и пока доктор работал, короткий зимний день постепенно таял. Когда они поехали в ту небольшую деревню, вызов куда принимал он сам рано утром, надвинулись уже сумерки. Как и предполагал Грозов,их уже не новая машина смогла проехать только к оврагу. Дальше пришлось идти пешком, благо что расстояние было всего около километра. Машину Грозов отпустил - известной ему тропинкой через овраг и речку он мог вернуться к себе домой довольно быстро.
Сильно уставший за день доктор медленно шёл по тропинке. Снег негромко скрипел под его ногами с характерным для зимнего вечера грустно-трогательным оттенком. Недалеко , на опушке каркала серая с чёрными крыльями ворона, а откуда-то из глубины леса другая ворона откликалась ей. Отдельные крупные снежинки медленно опускались с темнеющего неба вниз.
Но предельно напряжённый весь день мозг Грозова уже не воспринимал отчётливо и полностью осознанно всё окружающее. Какая-то беззвучно-гудящая пелена выстилала изнутри и со всех сторон окутывала этот мозг.
Доктор продолжал медленно, но упорно идти к деревне, машинально переставляя ноги. В этой деревне он уже давно не был: последнее время туда не вызывали.
Найдя нужный ему номер дома, Грозов отметил про себя, что вроде бы из этого дома ещё весной уехала одна семья, и он долгое время был незаселённым. Он и сейчас стоял с неосвещёнными окнами. Несмотря на всю усталость и гнетущую тяжесть работы мозга, факт этот сильно и неприятно удивил доктора.
-Почему нет света? Неужели дома только одна настолько больная женщина, что не может встать и зажечь свет? – мелькало в его голове. Профессиональные чувства несколько оживили и освежили его сознание. Торопливо он взошёл на крыльцо, стукнул рукой раз-другой в дверь, потом толкнул её. Дверь была не заперта и со скрипом и туго открылась. Он шагнул в тёмные холодные сени, прошёл в комнаты. Никто не откликался на его голос. Он зажигал спички, бросал сгоревшие на пол, зажигал новые, ходил, спотыкаясь, по комнатам. На печи обнаружил толстую белую свечку, зажёг её, на мгновенье остановился, прислушался. Гул в голове всё увеличивался и , идя от шеи, восходил куда-то вверх, к небу.
С горящей свечой в руках он вошёл ещё в одну комнату и в колеблющемся свете вдруг увидел её, свою почти десять лет назад погибшую невесту. Она чуть привстала на постели и её чёрные глаза зиянием вечности смотрели на него.
-Это я звала тебя, Игорь. Я вижу, ты не можешь без меня,- услышал он за многие годы не забытый, пронзительно-знакомый , родной голос.
-Анна…- только и успел сказать Грозов, падая на пол, роняя из правой руки свечу и хватаясь левой за сердце.
Ночью в деревне сгорел дом, в котором уже почти год никто не жил. А доктора Грозова на этой земле больше никто никогда не видел.