БРИЛЛИАНТЫ КАЙЗЕРШИ..
Гюнтер Прёдель.
Берлин. Апрель 1947года. Нужно много фантазии, чтобы вызвать в воспоминании ещё раз картину этого города из тех дней.
Развалины, руины, изнуренные фигуры с ручными тележками, змеи, подстерегающие народ, возвращение военнопленных, согнутые женщины, разбирающие развалины, чёрный рынок. Это первое, что приходит на ум, если представить себе Берлин 1947 года. Здесь, где сегодня новостройки Карл-Маркс-проспекта, громоздились по обоим сторонам кучи развалин единственного Франк-Фурт-проспекта. Площадь Александра – сейчас она оживлённая от трудолюбивых, спешащих людей, середина Берлина, была тогда безутешное место, окружённое выжженными фасадами домов. Красный дом совета – один, бросающийся в глаза, среди причудливых, искорёженных от разорвавшихся снарядов развалин, и Бранденбургские ворота – один уцелевший, тянувшийся безнадёжностью вверх, памятник
Среди всего этого хлама глыб и разрушенных стен, на каждом свободном месте улицы процветала тайная торговля со всяким и каждым. На Александерплац, на Потсдамской площади. на Розентхалерплац, у Бранденбургских ворот – всюду встречался этот чёрный рынок. Одна пачка американских сигарет стоила 120 марок, булка хлеба – 80 марок, бутылка водки - из кормовой патоки – 300 марок, фунт(400 грамм) масла – 400 марок, плитка шоколада - 120 марок. За ботинки просили от 500 до 2000 марок. Одежда стоила от 1000 до 5000 марок, грамм золота – 1000 марок, а за бриллианты, в зависимости от величины и качества камня, один карат торговался за 50000 марок.
Всё, что было дорого и в обрез, продавалось и покупалось. Спички, шоколадный сироп, а также бриллианты из бывшего дома кайзеров(императоров) династии Гогенцоллернов.
Это было 14 апреля 1947 года. Под вечер, возле руин Потсдамского железнодорожного вокзала толкался один мужчина около сорока лет, в костюме, который, правда, выглядел убого, но ещё можно было узнать портного из ателье торгующих мод, пробирался и искал группы людей в американской форме.
Наконец он нашёл одного в оливково-зелёной офицерском кителе, с блестящими пуговицами и золотыми буквами «US - Forzes,“ вооружённые силы США, и подкрался к нему. Держа за спиной руки, он почти прошептал по-английски: «Пожалуйста, может быть, вы хотите купить бриллиантовое ожерелье? Чистейшей воды камни, не менее двух каратов. Они происходят из собственности немецких кайзеров. Вы можете, само собой разумеется, также заплатить и сигаретами».
Мужчина, однако, больше ничего не добавил к этому, а достал из кармана и показал своё бриллиантовое украшение, которое он завернул в тряпку.
Откуда—то раздался резкий свист полицейского свистка, и, как испуганное стадо мексиканских
бизонов, масса торговцев и покупателей в диком галопе кинулась врозь.
Такие облавы происходили каждые два часа, здесь на «пупе земли», где три сектора Берлина граничат с четвёртым, они проводились каждый раз поочерёдно военной полицией, разделенных оккупационных властей сообща с немецкой полицией
В тот раз было очередь американской военной полиции «МП.» Дюжина «Джипов» блокировали привокзальную площадь.
Долговязые парни в форме «хаки», в белых стальных шлёмах и синими повязками на руках, на которых по кругу чётко стояли написанные буквы »МП», спрыгнули вниз и ринулись в толпу, дико размахивая руками. Без разбора они хватали какого-нибудь посетителя чёрного рынка за воротник, трясли его, угрожали взять с собой, а затем, чаще всего же, отпускали его снова.
Это была испытанная тактика «МП». Запуганные торговцы чёрного рынка бросали в таких случаях свои товары просто прочь и клялись, что они совершенно невиновны и лишь случайно очутились на чёрном рынке. Данный военный полицейский, не видя, в таком случае, причины арестовывать задержанного мужчину, отпускал его, и сам быстро нагинался за отброшенными вещами.
Так обе стороны извлекали каждый свою пользу из этих облав. При этом же
никому большого вреда не причинялось, так как торговец чёрного базара носил при себе только небольшую часть всех своих готовых изделий. С настоящим наличным товаром за пределами облавы ожидали супруга, дочь, или компаньон. Об этом обычае мужчина с бриллиантовым украшением в кармане штанов не знал. Он думал совсем не о том. Своё бриллиантовое украшение он выронил, поднял и побег убегать, но был задержан полицейским. С простотой несведущего он полицейского, который задержал его. «Бриллианты моя законная собственность, и я хотел лишь продать их господину американского офицерского корпуса. Тут вы, пожалуй, ничего ведь не станете против этого возражать». Но служащий «МП» возражал против этого прежде всего потому, что торговец бриллиантами не проявил склонность выбросить наименьших два-три камешка украшения.. Так что он наложил ему наручники вокруг левой руки и повёл его к своему «Джипу». Спустя полчаса мужчина с бриллиантами сидел в доме по улице Потсдамской, 11, на Лихтерфельде, в тогдашней штаб-квартире американской уголовной полиции «CID». Здесь он сначала был допрошен низшими служащими этого заведения, а после был расспрошен своей личности. Простодушно, вызывая смех, торговец бриллиантами давал показания: «Меня зовут принц Фердинанд Шоенах-Каролат, и я пасынок последнего немецкого кайзера Вильгельма Второго» Он имел очень гордый вид после этого, думая, что это должны записать в свой протокол.
Американцы были немного удивлены. Они не знали с чего надо начинать записывать данные личности принца, и ссорились над тем, которое имя они должны записать в свой протокол: «Фердинанд Шоенах» или «Фердинанд Каролат», или «Фердинанад Шоенах-Каролат», и пытались объяснить несмышленому писарю «КИД», что «принц» и приставка «цу» есть неотъемлемая часть фамилии кайзеровского сына в немецком генеалогическом календаре. Чиновники не понимали этого, несмотря на неоднократные пояснения, и передали наконец дело мэру берлинского штаба „CSD“ Рей Карлуччи, сорокалетний италоамериканец, который в своём оливково-зелёном мундире офицера выглядел как звезда Голливуда Франк Синатра. Ему было, по меньшей мере, известно о существовании ранее
немецких кайзеров. Он велел показать ему задержанного кайзеровского отпрыска, и внимательно выслушал историю продажи бриллиантового ожерелья. Затем он по- от
чески снисходительно кивнул и сказал: «Ну, хорошо, мистер Каролат, возможно, что ожерелье принадлежит вам законно, это мы ещё проверим, но, несмотря на это, недопустимо предлагать такую стоимость на чёрном базаре ради вашей собственной безопасности. Представьте-ка себе, что с ва
ми бы могло случиться, если бы вы попали в руки преступных элементов».
Очевидно, Фердинанду нравилось, как Карлуччи рассматривал дело, ибо он проникнулся таким большим доверием к американцу, что он попросил его предложить покупку украшения, которое интересовало офицеров. Он при этом намекнул, что ожерелье представляет лишь небольшую часть от общих украшений, которые его мать, вдова кайзера, Гермина имеет в собственности.
Офицер «CID» долго медлил, прежде чем ответил, а потом он сказал, не дав ожидаемого ответа Фердинанду: «Скажите, мистер Каролат», - спросил он уклончиво, - «в какой вы, собственно говоря, родственной связи с Вильгельмом Вторым? Вы говорили до этого, что вы яко бы пасынок. Но вы ведь вовсе не носите фамилию Гогенцоллернов?»
Фердинанд обдумывал лишь некоторое время.
«Моя мать была замужем в первом браке за принцем Жоан Георг Шоенах-Каролат. Это мой отец. В 1922 году после смерти моего отца моя мать вышла замуж за его кайзеровское величие Вильгельма Второго. Благодаря этому я стал его пасынком».
У Карлуччи появилась на губах ироническая усмешка.
«В 1922году, вы говорите? Тогда Вильгельм Второй сидел уже в Дорне. В то время он уже был не немецкий кайзер».
«Верно», - ответил Фердинанд». «Почему вы вы тогда сказали ещё «кайзеровское величие?» «Это сам Герман Геринг сделал, когда посетил Вильгельма Второго в Дорне».
Карлуччи недоверчиво посмотрел на Фердинанда. «Геринг? Нацист Геринг? Он был в Дорне у вашего кайзера? Что хотел нацист от старого Вильгельма?»
«Герман Геринг прибыл в апреле 1933 года, после знаменательного государственного акта в Потсдаме, на котором старый фельдмаршал Гинденбург торжественно провозгласил новое национал-социалистическое государство», – проговорил Фердинанд, полный гордости.
Воспоминание об этом «великом дне прусской истории» наполнило его. Но на Карлуччи его слова произвели небольшое впечатление.
«Я не понимаю», - сказал Карлуччи и пожал плечами, - «чего вдруг нацисты захотели от Гогенцоллернов?»
«Четвёртый старший сын его величества, принц Август Вильгельм, был с 1931 года в СА, штурмовых отрядах, и таким образом старый член национал-социалистической партии. Это было единственным основанием завязать отношения между новым государством и старым кайзером Вильгельмом. Да и, пожалуй, не упускали из виду, после кончины господина фельдмаршала фон Гинденбурга, занять стул государства одним из Гогенцоллернов».
Для Карлуччи всё это усложнялось. Кроме того его интересовали бриллианты Фердинанда больше, нежели комбинации и исторические рассуждения об отношениях нацистов к династии Гогенцоллернов.
«Ну, извольте, это, впрочем, уже неважно», - и поэтому невежливо завершил изрядный доклад Фердинанда «Расскажите мне, любезный, откуда у вашей матери бриллианты Вильгельма? И где сейчас находится ваша мать?»
Раздасованный тем, что его так бесцеремонно прервали в своей излюбленной теме, Фердинанд сказал: «Украшение принадлежит ей. Его кайзеровское величие подарило его ей. Кроме того она и так уже была, как пережившая супруга, управляющая фамильной собственностью».
«А где ваша мать сейчас? – мигом остановил Карлуччи эту новую прогулку Фердинанда по семейной истории.
Фердинанд грустно скривил свой тонкогубый рот. «У русских», - сказал он так измученно, что звучало это, как от причиненной физической боли. Карлуччи потерял заспанное выражение лица. «У русских? Она в Сибири, или, что вы имеете в виду?»
Приглушенным голосом Фердинанд сообщил «тернистый путь» его матери, вдовы кайзера Гермины. После смерти Вильгельма Второго она выехала из Дорна и возвратилась в замок Саобор, в Верхней Силезии. В 1945 году, когда с победой Красной Армией над фашизмом, господство феодалов в Польше пришло к концу, она бежала в Германию и поселилась во Франкфурт-на–Одере.
Почёсывая голову, не существенно интересуясь, Карлуччи выслушал эту часть истории. « Что ж она сейчас живёт в русской оккупационной зоне? Там у неё ещё не отобралли украшение?»
«До сих пор ещё нет. Но они, естественно, не знают. Если только коммунисты разузнают, что за ценности она сохраняет в своей убогой кварти ре, они будут долгое время следить за бриллиантами в имении. Поэтому постараюсь доставить украшения сюда».
Карлуччи сразу прямо-таки навострил уши. «Что же, у вас есть связь с вашей матерью, Каролат? Разве вы её уже навещали?»
«Нет, это не естественно. Это было бы опасно для меня. Но у меня есть одна знакомая, которая частенько ездит во Франкфурт. Так с мешком картофеля, мешочница. Это меньше всего бросается в глаза. Она наладит прямую связь с моей матерью».
Карлуччо, погруженный в раздумье, взялся за ожерелье, которое всё ещё лежало на его письменном столе. «И она вам принесла ожерелье?»
Кайзеровский пасынок кивнул. «Да, моя мать подарила его мне. Я должен был его продать и от выручки где-нибудь в Германии, по возможности в Баварии, приобрести земельную собственность».
Шеф «CID» задумчиво кивнул. Он медленно проверял финансово-технический манёвр кайзеровской вдовы. Земельная собственность в Германии. Имеется ли она в то время, когда ещё даже примитивные насущности, бутерброды, купить не были обеспечены. Многократные участки земли, среди мирных островков, в противоположность ценам на продукты питания и деликатесы продавались очень дёшево. Бриллианты, напротив, приносили наивысшую прибыль. Тысячи солдат и офицеров американского гарнизона выменивали за сигареты и спекуляцией продуктами питания огромное имущество. За деньги были имперские марки, но и они были обесценены, так как они не могли на родине переводиться. Такая малая ценность их вряд ли могла купить участок земли. Бриллианты, золото, драгоценности, напротив, ценились, и можно было наилегче заработать в Америке
Большой спрос на бриллианты отражался на цене. Один карат бриллианта в 1947 г. На чёрном рынке обходился почти в пятьдесят предметов по мирной цене. Один квадратный метр разрушенного замка или дома стоил десятую часть от того, что за это просили и платили при нормальных обстоятельствах. Таким образом, сейчас продавались бриллианты и прибыль вкладывалась в недвижимое имущество, делалось и рассчитывалось на далёкое будущее. Это лучшее занятие, которое, вообще, возможно было в то время.
Рей Карлуччи нервно крутил ожерелье между своими изящными наманекюренными пальцами. Он беззвучно подсчитывал по одному звену цепочку. Двадцать два бриллианта оправлены в платину с изысканной красотой - весели меньшие около двух карат, большие от восьми до десяти карат, - он осторожно ощупал своими пальцами. В мыслях он при этом высчитывал фактическую стоимость украшения, которую он получит из шва в это удачное время.
Двадцать два камня весят сто карат – это дало по цене чёрного рынка округлённо 50 тысяч марок за карат, круглым счётом пять миллионов имперских марок, - так подсчитал он. И он спросил кайзеровского отпрыска: «Сколько вы хотели получить за цепочку, мистер Каролат?» Фердинанд без задержки ответил: «Полтора-два миллиона марок».
Карлуччи потихоньку считал дальше: « Одна пачка сигарет стоила в столовой один доллар. На чёрном рынке получали за эту пачку – 200 сигарет – 1000 имперских марок. Он мог, таким образом, украшение, которое по довоенной цене стоило наименьше 50 000 долларов, в настоящее время за 500 долларов. Или – подсчитаем по-другому, - если он выманит по дешёвке украшение и сможет продать его по двойной цене или тройной цене, он одним махом заработал бы состояние. Он при вал себя к спокойствию и равнодушию, когда он сказал Фердинанду: «Я, возможно, нашёл бы покупателя, он дал бы вам миллион.
«Полтора и не меньше», - потребовал Фердинанд.
«Один миллион, сказал я, -но прежде всего надо уточнить одну формальность. Не попадает украшение под военные трофеи? Не принадлежит ли оно нашим русским созникам? Они бы смогли создать нам трудности, если бы узнали об этом».
Фердинанд кусал губы, прежде чем ответить.
«Война миновала, тогда, пожалуй, нет больше прав на трофеи. Кроме того, русские не имеют понятия о существовании украшения, следовательно, зачем это опасение?»
«Теперь я, по меньшей мере, должен задать вопрос», - сказал с любезнейшей улыбкой Карлуччи, на которую он был способен, поднялся со своего кресла у письменного стола и пошёл с алмазным ожерельем к маленькому, стоящему у стены, несгораемому сейфу. «Я должен пока конфисковать камни, лишь формальное обстоятельство, чтобы воздать должное закону. Утром вы получите ваше украшение, тогда я буду совершенно спокоен. Вы можете сейчас, непременно, идти домой. Подождите, я дам вам расписку об ожерелье….»
Беспрерывно болтая, Карлуччи возился у дверки сейфа, затем вынул ключ, возвратился к письменному столу, где на простом листке почтовой бумаги написал бесформенную расписку. Бледный, с судорожно сжатыми руками сидел Фердинанд около стола, и начал медлительными движениями подниматься, как некто любимый человек, находящийся в могиле. В этот момент он убедился, что от ожерелья он не получит ни маленького камушка. Он увидел в мыслях распоряжение военного правительства, которое подтверждало ему об изъятии украшения. Он также уже увидел, как русские милиционеры врываются в в квартиру его матери во Франкфурте и ищут оставшиеся фамильные украшения
Дружественная манера Карлуччи проводить его вызывали у Фердинанда его мрачные мысли. « Мистер Каролат, не смотрите на меня та грустно, вы же получите своё украшение снова. А сейчас идите домой. Вы свободны».
Фердинанд взял расписку об изъятии, которая не носила ни печатного текста, ни печати штаба. Затем повернулся и ушёл безмолвно из комнаты. Он больше не слышал, как Рей Карлуччи нажал кнопку микрофона переговорной рации и дал указание следовать по пятам пасынка старого немецкого кайзера и в каждом случае мешать ему разыскивать немецкий пункт полицейской службы.
Все опасения, которым подвергался Фердинанд из-за своего украшения, все меры предосторожности, которые принял шеф «CID», чтобы помешать распространении истории об украшении, оказались напрасными. Принц не скрывал от него мысль подключить немецкую полицию, так как он не ожидал от неё, вообще помощи. Карлуччо не хотел присвоить себн ожерелье просто так, без затруднения, так как уже слишком много людей его штаба слышали о временном задержании мистера Фердинанда Шоенаха-Каролата. Всё пошло по-другому. И если бы трусливый Фердинанд, наверняка, спокойно отказался бы от своего двадцати двух камневого ожерелья, ему бы сказали, что его ещё все ожидали.
На следующий день он встретился с «Джипом» военной полиции, и был доставлен в штаб-квартиру «CID». Но на этот раз он не пошёл в комнату Рея Карлуччи, а должен был сидеть на заднем сиденье «Форд-Лимузина», окна которого были занавешены, и ему не позволяли выглянуть наружу.
Позже к нему явился Рей Карлуччи, который тотчас извинился за принятые меры предосторожности, и они обязались не разглашать военную тайну. Фердинанд не смотрел на дорогу, он также не знал, куда он ехал. Только немного позднее принц узнал, что он в Далеме, в штаб-квартире американской военной администрации, и был доставлен сюда к личному адъютанту коменданта города генерала Л. Д. Клея. Этот офицер по фамилии Стхербинин представил себя Фердинанду. Он носил элегантную форму старшего лейтенанта. Его непосредственные задачи в военной администрации Берлина были в ходе такого происшествия не вмешиваться. Он оказался офицером союзной тайной полиции военной команды и был, как и шеф «CID (уголовная полиция США)“ Карлуччи с тогдашнем верховным командующим Л. Д. Клеем дружествен. Дрожащего от страха, принца Фердинанда он принял с изысканной приветливостью, и после получасового разговора кайзеровский пасынок был полностью убеждён в том, что важной задачей американское военное правительство после окончания войны считает, как можно быстрее освободить Гермину из Дорна, вдову умершего Вильгельма, которую во Франкфурте-на-Одере «держат в плену», и с её миллионными украшениями перевести в американскую зону в Германии.
Фердинанд за такую монархическую преданность уже хотел возбуждённо хлопать в ладоши, когда старший лейтенант уменьшил этот энтузиазм.
« Принц, - сказал он с преданной фамильярностью, - к сожалению, мы, американцы, можем вам при этом лишь посоветовать; но также мы ни в коем случае не оставим это дело в стороне. Политическая ситуация запрещает нам всякое вмешательство. Ещё русские наши союзники и братья по оружию, и мы не можем кайзершу Германии вывезти из их оккупационной зоны. Это дало бы неприятные осложнения. Поскольку, правда, этот вопрос не решён, советские оккупационные власти по этому поводу очень рассердились бы, если бы Гермина покинула город Франкфурт в западном направлении».
Однако Фердинанд поверил и был благодарен, что ему американские друзья, по меньшей мере, хотели выручить хорошим советом. Старший лейтенант Стхербини посоветовал принцу в спешном порядке сначала уж бриллианты кайзерши доставить в Берлин, чтобы многие миллионы всё-таки не попали в руки «русских». После спасения украшений можно затем со спокойствием и осмотрительностью выбрать благоприятную дату для эвакуации вдовы кайзера, и выжидать.
Как бы ни был Фердинанд привязан к своей любимой матери, бриллианты ему были ещё ценнее, чем её спасение, и поэтому он быстро согласился с планом старшего лейтенанта.
Было согласовано следующее: подруга принца, которая до сих пор поддерживала связь с кайзершой, должна в самый последний день поехать во Франкфурт-на-Одере спекулировать. При этом она должна передать письмо Гермине от Фердинанда, в котором он сообщить ей план эвакуации и проинструктирует её, как из безопасного места дорогие фамильные ценности заранее переслать в Западный Берлин. Было бы, наконец, опасным для старой дамы ехать в это небезопасное время со многими бриллиантами в кармане.
Но, чтобы дело не выглядело так, как будто он хотел лишь отбить у неё прекрасные украшения, старший лейтенант тотчас набросал точный и совсем правдоподобный план эвакуации кайзеровской вдовы. После этого Гермина должна была на протяжении двух-трёх недель рассказывать всем знакомым, что она решила предпринять в окрестностях Франкфурта регулярные прогулки. К определённой дате она должна найти определённый перекрёсток на шоссе, где замаскированный автомобиль в русской оккупационной зоне, в которой расположена американская военная комиссия, забрал бы старую даму и привёз бы в Потсдам. Из Потсдама вдова кайзера должна по железной дороге приехать в американский сектор Берлина.
Забота американского правительства пойти ещё дальше. Принц к этому времени жил ещё в качестве поднанимателя в Шмагендорфе, в флигеле по улице Шлангенвадер Этому, в высшей мере недостойному обстоятельству, старший лейтенант хотел положить конец. Он объявил Фердинанду, что военная администрация конфисковала для него достойную виллу в Далеме по улице Мальвен – 1, в которую он мог бы тотчас переехать.
Однако, кайзеровский пасынок от этого своего социального положения был ничуть не в восторге, и скромно попросил оставить его в Шмагендорфе, во флигеле. Когда все упрашивания не помогли, он, наконец, откровенно сказал, почему он так охотно живёт во флигеле, как поднаниматель.
Его хозяйка была его сударушкой (любовницей), запрещённая возлюбленная, хорошо скрываемая, так как Фердинанд с давних пор был женат, которая под псевдонимом Роза Раух выступала как официантка и певичка шлягеров. Охотнее всего она пела песню Марлен Дитрих из кинофильма «Голубой ангел» «Я с головы до ног настроен на любовь».
Так как она не только пела в ночном клубе, но и также после торговала, Фердинанд отдельно от неё был увлечён маникенщицей по фамилии Вера Гербст . Она сейчас заканчивала своё любимое спекулятивное путешествие во Франкфурте-на-Одере. Но так как он не мог устроить и перевезти возлюбленную и жену в роскошную виллу, он хотел поскорее отказаться от почестей и удобств. Ну, „CID“ и не настаивала на крепкую библейскую мораль. Возлюбленная ли, жена ли – старшему лейтенанту было безразлично. Пообещали принцу достать направление от жилищного управления и оформить его Веру Гербст, чтобы вытащить Фердинанда на виллу. На том и порешили господа.
Вера Гербст приехала во Франкфурт в субботу вечером на Троицын день 1947 года. Вдова кайзера Гермина жила в городской части Паулиненгоф, где советская военная комендатура предоставила ей на Цветочной улице маленький домишко. Там она жила с экономкой. Гермине было только шестьдесят лет, но выглядела она, как женщина, которой далеко за семьдесят.
Вера Гербст отыскала её, когда экономка была в дороге, чтобы сделать покупки. Стрехбини строго приказал ей отдать ей письмо только тогда, когда сможет поговорить с матерью принца наедине.
Когда Гермина прочитала письмо, она приглушенно рассмеялась. Она была рада, что сын печалится о ней, и даже американцы заботятся о её благополучии, однако план её похищения она отклонила. «Для такого приключения я старая и дряхлая, детки. Кроме того, я здесь ни в чём не нуждаюсь, живётся мне намного безопаснее, чем многим другим людям. У меня есть квартира, и досыта наедена, и даже имею человека, который ухаживает за мной».
«Фердинанд и мистер Стрехбини хотят отправить вас самолётом в Западную Германию, или, если вы хотите, в Швейцарию. Вы можете проводить свою старость в спокойствии и мире», - убеждала Вера Гербст старую женщину, так как она полагала, что Гермина, пожалуй, едва отдаст бриллианты, если она не убедит её в переселении на Запад. Возможно, что старость, болезнь и предстоящая смерть, которую она, вероятно, предчувствовала, сделали женщину нетребовательной и рассудительной. Она не хотела дальше, не зная покоя, кочевать по свету. Поэтому она сказала: «Передайте Фердинанду, что я от всего сердца ему благодарна за то, что он хочет для меня сделать, но я хотела бы лучше остаться здесь, во Франкфурте.
Вера Гербст трудным усилие скрыла своё разочарование. Она обдумывала, как бы она смогла бы перевести разговор на главную тему, но она не осмелилась прямо спросить про украшения. Тут неожиданно пришла на помощь сама Гермина.
«В своём письме , - сказала она, - Фердинанд пишет мне, чтобы я захотела отдать вам украшение. . Он опасается, что русские могут его конфисковать как военный трофей. Я думаю, что он прав. Если я и не боюсь, что они отберут у меня его, - иначе они, пожалуй, уже давно бы это сделали, - так мне, однако, безопаснее его здесь оставить. У меня нет сейфа и другой защиты в квартире. Могли и взломать. Кроме того, могли бы мне что-то сделать в отношении моего здоровья. Но всё-таки очень было бы сомнительно попадёт ли драгоценное украшение в настоящие руки Это действительно лучшее решение, если вы возьмёте украшение с собой».
Вера Гербст облегчённо вздохнула. Но она ничего не подозревала. «Ваш сын лишь только намекнул мне, что вы мне что-то дадите Если вы пожелаете, я, само собой разумеется, это сделаю».
Старой женщине казалось, что камень упал с сердца. « Это было бы действительно любезно от вас , и меня обязывает глубочайшая благодарность.», - сказала она экзальтированно. «Передайте Фердинанду пусть он, прежде всего, всё-таки попытается передать украшение на хранение американцам, пока не наладятся отношения. Если я когда-нибудь умру, то должен быть урегулирован вопрос о наследстве. Гогенцоллерны также имеют притязания на эти драгоценности. Это, затем должно быть объяснено. Само собой разумеется, если Фердинанд в чём-то нуждается, он должен только взять из этого».
В самом деле, в этот день Гермина вручила в руки любовницы её сына все украшения дома Гогенцоллернов. Не указывая стоимости, она передала из рук в руки девяносто пять колец, цепочек, диадему, браслетов, застёжек и брошек, которые тогда представляли цену округлённо 80 миллионов имперских марок. Спрятанные в простом рюкзаке под картофелем и пакетиками муки, они попали во Франкфурт-на-Одере, в Западный Берлин.
Во вторник, после обеда, после Троицына дня, Вера Гербст на картофельном экспрессе, как в народной речи назывался поезд дальнего следования, прибыла в Берлин. На своей вилле
, однако, она не застала Фердинанда, а встретила американского старшего лейтенанта Стрехбини.
«Принц по делам ожерелья уехал в Мюнхен», - открывая ей, начал Стрехбини, а затем тотчас осведомился: привезла ли она украшения из Франкфурта.
Вера Гербст выбрала, завёрнутые в газетные бумаги, украшения из рюкзака и разложила их на кухонном столе. Старший лейтенант рассматривал их с благоверным почтением, восхищённо покопался в них руками и обрадовался, как будто он был хозяином этих бриллиантов, изумрудов и рубинов.
«Непостижимо, что такое подобное ещё имеется», - пробормотал он задумчиво.
Когда женщина попыталась снова завернуть цепочки и ожерелья, Стрехбини схватил её за руки. «Оставьте, я возьму эти вещи с собой, пока принца ещё нет здесь. В моем сейфе они будут сохраняться в полнейшей безопасности».
Необъяснимое недоверие охватило в этот момент Веру Гербст. «Нет, пожалуйста, оставьте, я хотела бы сама отдать украшения Фердинанду», - сказала она и собрала бриллианты вместе.
Стрехбини, иронически смеясь посмотрел на неё. «Вы боитесь, что я мог бы ошибиться?»
«Нет, нет, это не то, но кайзерша мне поручила мне передать украшения из рук в руки её сыну. Принц должен ещё подписать список, который мне дала кайзерша». Вера Гербст приложила это последнее, сознательно, чтобы сразу объяснить старшему лейтенанту, что ему не следует держать у себя фальшивую надежду.
Стрехбини неожиданно заспешил. «Ну, хорошо, ч вынужден сейчас уйти . Если Каролат снова будет здесь, я с ним сам обо всём дальнейшем поговорю».
Ночью Фердинанд прибыл назад из Мюнхена. Он продал ожерелье американскому генералу за 1,2 миллиона имперских марок. Посредничал в этой сделке Рей Карлуччи. Чтобы Корлуччи, само собой разумеется, не остался ни с чем, иначе он едва ли бы, пожалуй, предоставил бы в распоряжение Фердинанда отдельную машину воздушных сил США для поездки
Очень счастливый, что он снова при деньгах, Фердинанд подарил своей подруге пачку в более, чем пятьдесят марок. Остальные деньги он упаковал в ручной чемодан из свиной кожи. Вера Гербст передала ему украшения, которые он привезла из Франкфурта вчера вечером, положила от неё, написанный к нему список, и попросила его сразу проверить на точность.
«Однако есть время до завтра, а сейчас мы сначала выпьем бутылку «Сект-Ромари»», настоящего французского, которую я выклянчил у генерала, настраивал её Фердинанд на лучшее настроение, и небрежно всунул украшения со списком к пачкам денег в ручной чемодан.
Они ещё не опорожнили половину бутылки, когда зазвонили в прихожей. Появились старший лейтенант Стрехбини и Рей Карлуччи , и очень скрытничая, сообщили Фердинанду, что он тотчас должен покинуть виллу и переехать на другую квартиру. «Русские» узнали, что Вера Гербст привезла украшения из Франкфурта. Но ни в коем случае не должно обнаружиться, что американцы впутались в это дело, и поэтому необходимо, чтобы Фердинанд и Вера Гербст тотчас выехали из виллы и наиближайшее время исчезли.
Кайзеровский пасынок ещё не предчувствовал, что дело здесь идёт о широко задуманном манёвре, чтобы отбить у него бриллианты Гермины. Беспрекословно он тещё ночью переселился в мансарду на Баварской улице, которая до сих пор служила «CID“, как убежище для агентов. Доверчиво он вручил из рук в руки ручной чемодан из свиной кожи полный бриллиантов и пачек денег Карлуччи, когда тотему объяснил, что чемодан в сейфе «CID“, будет лучше всего устроенным.
Фердинанд был окончательно убеждён честностью своего американского друга, что он даже поссорился со своей возлюбленной, когда она выразила серьёзное сомнение Стрехбини и Карлуччи в готовности помочь.
Целую неделю Фердинанд проживал простой мансарде на Баварской площади и не отваживался выходить на улицу. Он, вероятно бы, там и оставался там наверху, пока его закадычные друзья не исчезли бы с чемоданом, если бы деловая Вера Гербст не отправилась бы и не выведала бы местонахождения бриллиантов Гермины. Она караулила Рея Карлуччи у виллы на улице Мальвен так долго, пока он вечером неожиданно не столкнулся с ней. В короткой беседе она убедительно объяснила, что она передаст эту историю немецкой прессе, если её Фердинанд в течении двадцати четырёх часов не получит обратно чемодан с бриллиантами и банкнотами.
Чемодан из свиной кожи был доставлен Фердинанду в первой половине следующего дня в его мансарду под крышей без всякой формальности. Появился капрал в форме США и передал, что у него поручение вручить здесь чемодан. Прежде чем Фердинанд смог пересмотреть содержимое, капрал был уже снова за дверью. Снаружи, казалось, чемодан выглядел невредимым, и так был крепко заперт, как и неделю назад, когда Карлуччи взял его у Фердинанда. Однако, содержимое забрали. Пачки денег стоимостью свыше миллиона имперских марок целиком исчезли. От девяносто пяти драгоценностей, привезенных из Франкфурта, не доставало двадцать семь, и именно самых ценных! Фердинанд упал в обморок, а Вера Гербст взбешенная пошла в американскую военную полицию и подала заявление. против старшего лейтенанта Стрехбини и шефа «CID» Рея Капрлуччи. Вследствие присвоения ими их денег.
Расследование дела было поручено пустому, нечего не знающему человеку по фамилии Майк Штраух. Его поведение и его внешний вид соответствовали уголовному комиссару из американских гангстерских фильмов – здоровенный, как бык, жестокий, вечно грубивший, с неистощимым запасом слов, снабжёнными фамильярными выражениями.
Когда Вера Гербст зашла к нему, он открыл свой жакет и смакующей хваткой посмотрел на рукоятки кольтов, которые торчали у него из-под обоих подмышек. Прежде чем женщина смогла высказать свою просьбу, Штраух великодушно замахал руками и сказал: «Всё в порядке, барышня, я в курсе дела».
Затем он развалился в своём кресле и разглядывал миловидную Веру Гербст с основательностью скотопромышленника, который оценивал стоимость убойной головы скота.
Чтобы отвлечь его, Вера Гербст спросила: «Разве вы уже знаете что-либо о пропащих драгоценностях?» Поэтому она нажила себе на все времена гнев Штрауха, так как он привык, чтобы немцы, которые приходили к нему, так долго молчали, пока их не опросят.
Поэтому он неодобряюще уставился на Веру. «Помедлите-ка, барышня, здесь спрашиваю я, а не вы, это ясно?» Затем он поднялся, тяжело ступая, подошёл к окну и посмотрел наружу. Шёл дождь, и ветер нёс капли, стуча по оконному стеклу. В этом мистер Штраух, очевидно, нашёл удовольствие. Он опёрся руками на подоконник руками и безмятежно смотрел на игру дождевых капель.
Вера нетерпеливо ёрзала на стуле туда-сюда. Штраух повернулся: «Ведите себя спокойнее и устройтесь поудобнее, это будет длиться долго». Затем он вернулся назад к письменному столу и снова начал смотреть с бесстыдным оскалом на свою посетительницу.
«Разве вы не хотите узнать от меня, как это всё происходило?» - снова попыталась Вера, чтобы закончить тягостное молчание.
Майк Штраух закурил сигарету, прежде, чем ответил.
«Почему же? Однако, собственно говоря, это совершенно меня не касается. Это целиком немецкий вопрос. Что вы0, вообще, с ним мне надоедаете? Вы занимаетесь грязными делами, а должен снова иметь теперь также неприятности, эх?»
«но, послушайте, у нас не было дела. Мистер Карлуччи взял украшения, чтобы их безопасность, а теперь часть драгоценностей исчезла».
«Перестаньте выговаривать здесь подозрения», - сказал Штраух резко, и давай сразу рычать. «Я сказал вам, перестаньте! Вы немка. Вы хотите подозревать заслуженного американского офицера? Вы, вероятно, сумасшедшая, что?»Штраух вскочил, и яростный бегал по полукругу вокруг стула, на котором сидела Вера Гербст.
Тихо , и совершенно запуганная, она тут сказала ему: « Я не подозреваю мистера Карлуччи. Это я хотела бы точно установить. Я лишь хочу поговорить о том, что украшения, который мистер Карлуччи взял себе, по меньшей мере всё-таки самые драгоценные штуки, исчезли.» .
«не говорите так напыщенно», - прошипел Штраух. Он схватил и тряхнул её так, что Вера Гербст побоялась упасть с сиденья. Он необузданно рычал дальше на неё и дул ей при этом своим влажным, противным дыханием в затылок. «Я вот что вам скажу, Я уже догадываюсь, где остались бриллианты и все принадлежности. Здесь вы на это можете положиться. Но тогда бы вы не сидели больше здесь, а за решёткой. Вы полагаете, что я такой полоумный, и не усматриваю вашей уловки? Скажите сразу, милейшая, где ваши камушки, так как, прежде чем я разузнаю, ибо потом для вас будет поздно».
Вера Гербст испуганно заёрзала на стуле. Лицо Штрауха сейчас совсем близко от неё; он тупо уставился на неё и был похож почти на статую Будды. ЕОн потеряла всякое мужество, что бы как-то сделать возражение. Штраух снова выпрямился и потащил женщину просто со стула так, что она вынуждена была встать.
«Так», - сказал он, скаля зубы, - теперь вы сегодня ещё раз можете сходить домой. Я должен сначала собрать несколько сведений. Утром вы придёте со своим Фердинандом, затем мы посмотрим. Но лучше вы принесите с собой недостающие камушки сразу. Это сможет спасти вас от тюрьмы».Штраух засмеялся, как будто он отпустил особенно хорошую шутку.
Принцу Фердинанду Шоенах-Каролату и его подруга Веры Гербст не понадобилась на другой день дорога обратно к Майку Штрауху посредством метро.Утром они были подняты с кровати двумя крепкими МП-солдатами , вооружёнными автоматами и были отвезены в закрытом «Джипе»к странному чиновнику следственной службы. Когда машина достигла Лихтерфельде и остановилась возле дома 11 по Потсдамской улице, принц изумлённо протёр глаза. Он был сейчас опять там, куда его уже доставляли после его первого задержания на «чёрном» рынке – в штаб-квартиру «CID» Давно знакомый ему Майк Штраух тоже был здесь. Он допрашивал в то время принца, как подчинённый Рея Карлуччи, шефа «CID».
Теперь Фердинанд понял, что кое-кто ведёт с ним заранее договорённую игру. Карлуччи, вопреки его расследования, направил упрёки на своего послушного служащего Майка Штрауха, и этим с самого начала помешал объяснению истории. Штраух долго не задерживался с объяснением. «Мы же вас знаем, Каролат», - начал он допрос, и направил рямо-таки на цель своего расследования. «Итак, что случилось? Вы хотите, наконец, рассказать всю правду? Где ваши бриллианты?
На столь такую дерзость был не подготовлен. «Я? Бриллианты? Где же я их должен иметь?» - пролепетал он.
«Не мелите здесь вздор», - набросился на него Штраух. «Где вы дели украшения, я хочу знать. Это я, пожалуй, ясно сказал».
Фердинанд, растерявшись, тряс головой.
Штраух раздражённо рычал* «Вы не слышите? Где вы спрятали украшения? Вы должны сознаться. Ну, давай, поскорее!»
«Я не понимаю вас», -бормотал Фердинанд. «Для чего я должен воровать собственные украшения?»
«Ах, нет!» - сказал Майк Штраух иронически и затрясся смехом. «Это ваши украшения были. Ха, ха! Ну а я вот информирован иначе. От кого ваша возлюбленная привезла вещи?»
«От моей матери, кайзерши».
«Очень правильно, от вашей матери. Таким образом, кому принадлежат камушки? Ну, выкладывай скорее. Может быть всё-таки вашей матери, во всяком случае, пока она жива. Или ваша мать отказалась от собственности?»
«Нет, но она мне подарила украшения».
Очень правильно, дальше. Но не понятно, зачем вы продавали их на «чёрном» рынке, Каролат!
«Я этого ведь даже совершенно не хотел. Я хотел их только сохранить».
Штраух снова язвительно усмехнулся. «Так, как же вы собирались сохранить ожерелье, зачем? Лишь не рассказывайте тут сказки».
«Но это было всё же нечто совсем другое», - попытался возразить Фердинанд. «Я продал ожерелье, чтобы за деньги купить земельную собственность. По поручению моей матери
Совершенно ведь неверно. Вы уже опять врёте. Ваша мать не могла дать такое приказание. Украшения ведь принадлежат Гогенцоллернам»».
Фердинанд беспомощно дёрнул плечами.. Штраух дальше вдалбливал ему в голову. «У вас ещё есть сестра, брат, которые непосредственно потомки кайзера».
Я не понимаю причём здесь украшения и это?»
Майк Штраух встал, широко расставив ноги перед Фердинандом, и схватил его за плечи. «Это вы понимаете уж совсем точно. Ваш весь семейный клубок наследует украшения, лишь когда ваша мать представиться. С ними вы должны поделить многие миллионы, если обнаружится, что ваша мать подарила украшение им. Разве вы не понимаете этого?»
У принца подступил комок к горлу. От мыслей у него появилось головокружение. Он понимал, на что хотел намекнуть Штраух, и он взъерошился, чтобы серьёзно принять подозрение.
«Это же ведь вздор», - сказал он беззвучно.
«Я совершенно не нахожу это бессмысленным, если, если пытаются набить себе карманы, чтобы после этого не делиться. Было бы очень жаль, если бы красивые украшения пропали, не так ли?»
«Послушайте», - Фердинанд пытался его успокоить.
Штраух снова бессвязно зарычал: «Я совершенно ничего не слушаю. Приучите себя к другому тону. Представьте себе, пожалуйста, ясно, кем вы выглядите в моих глазах. Лженаследник, вор, маленький свиноглупый жулик, который поверил, что он может положить на обе лопатки американского офицера».
Но ведь я хочу только объяснить вам».
«Вы должны мне объяснить, где вы дели бриллианты, иначе ничего».
«Вы сумасшедший, вы помешались на этом деле, ах…», - завопил Фердинанд. Его голос был сиплым, и всё, что он говорил, звучало так, как будто он отказывался переубедить своего собеседника.
Майк Штраух вдруг стал миролюбивым и по-кошачьи дружественным. «Теперь вы уже сознаётесь, что совершили глупость», - сказал он приветливо и хлопнул, как хороший друг, Фердинанда по плечу. «Выложите снова камушки наружу и заберите назад ваше заявление, и всё будет забыто. Я ведь не изверг. Может быть, вы от количества бриллиантов привезли лишь часть, и неправильно положили. Наверняка, что у вас зачесались руки, как увидели камушки. И тогда вы подумали: если матушка-кайзерша прибудет в Берлин, или вдруг совсем умрёт, то спор будет только по поводу уже другого наследства. Когда Карлуччи ещё и по-глупости решил, что возьмёт украшение на хранение, тогда вы подумали, что представился благоприятный случай, и вы бы могли всё свалить на глупого американца. Наверняка, вы об этом думали. И действительно Карлуччи был громадно глуп, что попался на вашу удочку. Но теперь всё это, наверняка, ничего не помогло. Я не такой хмельной».
Штраух сладкоречиво говорил, но Фердинанд уверенно покачивал головой.
«Мистер Штраух, -сказал он спокойно, - я хочу понять ваши действия».
«Очень разумно», - похвалил Майк иронично.
«Я пришёл сюда, - продолжал Фердинанд, - так как я думаю, что вы уже нашли следы».
Я также думаю, но они ведут к вам».
«Я, я не вор, поверьте же мне. Вы убедитесь….».
«Я лишь убедился, что вы мне до сих пор постоянно налгали в три короба. Итак, где украшения, Каролат?»
«У меня его нет», - умолял прямо-таки Фердинанд
«Скажите ещё только, что вы хотите дать мне ваше прусское честное слово, и я сразу начну плакать», - издевался Штраух.
Неожиданно позади Фердинанда открылась дверь. Он обернулся и увидел Рея Карлуччи. Принц невольно облегчённо вздохнул. Он надеялся, что Карлуччи прекратил бы мучительный допрос. Между тем, как он представил исчезновение части украшений, как недосмотр. В руках Карлуччи держал тот же самый бриллиантовый браслет, с тех, которые исчезли из чемодана. Но американец сказал гнусавым, заносчивым голосом: «Каролат, почему вы, собственно говоря, тайком скрывались в британском секторе? К чему это? Думали, что от нас там можно спрятаться?»
Фердинанд вскочил. «Я не прятался, я лишь оставил в квартире свою жену. Где же я должен был оставаться? Из виллы вы меня выбросили, в мансарде я же не мог вечно проживать, поэтому я возвратился в мою старую квартиру. То есть, я там представился лишь, чтобы получить свою продуктовую карточку. Спал я у девицы Гербст».
Небрежным движением Карлуччи бросил на письменный стол Штрауха браслет. «Ну, хорошо, во всяком случае, вы якобы там хранили исчезнувшие украшения. Этот браслет мы только нашли».
Фердинанд с взволнованным, покрасневшим лицом подпрыгнул. «Это подлость, это вы…»
Штраух тяжело положил свою руку ему на плечо и прижал его снова к стулу.
«Что я? – спросил он цинично. «Вы хотели сказать, что этот браслет отвёз туда. Тогда я обращаю ваше внимание на то, что лейтенант Стрехбини принял участие в обыске. Он видел, как я нашёл этот браслет под кушеткой. Я надеюсь, вы, по меньшей мере, выведите старшего лейтенанта из игры».
Теперь Фердинанд увидел, что он не справится с этим заговором. Он положил голову на обои руки и замолчал.
«Ну, итак, - восторжевал Карлуччи, - но я не хотел бы вашим молчаливым признанием воспользоваться. Поэтому всё, что здесь говорилось, должно остаться между нами. Я не хотел бы, чтобы сын немецкого кайзера был публично заклеймён позором, как вор. Идите сейчас домой и обдумайте, как можно покончить с этим делом. Нас удовлетворило бы, если вы письменно откажитесь от заявления в воинскую полицию и объясните, что украшения снова нашлись».
Это означало холодный шантаж, который должен был заткнуть рот Фердинанду. И в этот момент он готов был подчиниться требованиям.
Снова вмешалась Вера Гербст. Она помешала принцу отказаться от заявления и информировала берлинскую прессу о скандале. Ещё в тот же день она отправилась во Франкфурт- на- Одере. Она хотела побудить вдову кайзера заявить протест американской военной полиции против действий Карлуччи. Но Гермина к этому времени была уже смерьельно больная женщина. Она перенесла апоплексический удар и не хотела больше подвергаться никаким волнениям. Безрезультатно должна была Вера Гербст возвратиться в Берлин. Раньше её спешило сообщение о смерти женщины, последней немецкой кайзерши. Гермина умерла ещё вечером перед отъездом Веры. Несколько берлинских газет опубликовали сообщение о кончине вдовы кайзера. Подробнее они сообщили, однако, о краже украшений. При этом они не обошли молчанием, что многие американские офицеры запутаны в этом деле.
«CID“ неоднократно сопротивлялась против этого сообщения испытанным способом. Применили простую практику, и обвинили Веру Гербст в поручении убить Гермину её сыном. Скандал, пока он ещё не увеличился, должен быть окончен.
Вера Гербст и Фердинанд были задержаны по подозрению в убийстве. Расследование дела снова легло в руки Майка Штрауха.
Штраух ввёл все средства для шантажа: повседневные допросы при прожекторе, побои, обещания. Наконец, обвиняемых подвергли так называемому наркологическому анализу. В американском госпитале в Лихтерфельде этот метод, который в каждом правовом государстве был запрещён, применялся для расследования. Фердинанду и Веры Гербств ввели инъекцию несколько кубических сантиметров пентоталу. Таким способом обо были в эксцентричном состоянии, в котором, правда, их сознание было выключено, причём они оставались всё же в такой распространной реакционной фазе, чтобы можно было ставить им вопросы и отвечать. Эти вопросы задавал Майк Штраух. Он, однако, категорически отклонил, чтобы при допросе присутствовали прокурор или немецкий врач как свидетели.
Результат этого противозаконного допроса не известен, так как, благодаря другому результату, он был уничтожен. Советские оккупационные власти во Франкфурте-на-Одере дали бюллетень о причине смерти умершей вдовы кайзера Гермины. В нём было бесспорно установлено, что смерть наступила через отказ кровообращения, что и повлекло апоплексический удар. Бюллетень основывался на экспертизе двух врачей: домашнего врача доктора Тиери, который в последнее дни лечил Гермину и советского военного врача.
Определённо установили, что смерть ни в коем случае не была вызвана внешними действиями.
Поэтому не удались хлопоты „CID“изобразить Веру Гербст и принца Фердинанда, как убийц, чтобы отклонить от себя исчезновение украшений. Оба должны были освобождены из-под ареста.
Фердинанд находился в клинике, так как наркоаналитические процедуры допросов вызвали у него нервную лихорадку. Прежде чем чувствительный Каролат мог быть здесь восстановлен, у его больничной койке снова появился Майк Штраух. С ордером на арест. И на этот раз здоровенные, как быки, мужи из «CID“ , наконец, нашли веские причины, чтобы Фердинанда на долгое время засадить в тюрьму. Из картотеки, управляемой американцами, выходила многолетняя принадлежность к нацизму бывшего члена фашистской организации Фердинанда. Штраух очень быстро установил, что пасынок кайзера, этот предусмотрительный, в ходе допросов при «CID“, заполняя анкету во всех вопросах скрывал это. Фердинанд, правда, отвергал это, но бланк картотеки «Dokument Central“, архива центральной документации , которыми упрекал его Майк Штраух, неопровержимо доказывал, что Фердинанд Шоенах-Каролат первого августа 1932 года вступил в партию Гитлера. Его членская книжка носила номер 1261.
Наконец Майк Штраух достиг своей цели. Он помог сопроводить принца в резиденцию, принадлежащую британским военным властям, которые тотчас же взяли принца Фердинанда Шоенаха-Каролата под арест из-за подделанного опросительного листа. Тридцатого сентября 1947 года он был осуждён британским военным судом на девять месяцев тюрьмы.
Этих девять месяцев, которые отбывал Фердинанд в западноберлинской тюрьме Тегель, хватило для «CID“ так замести следы кражи украшений, что ни одна полиция мира не была больше в состоянии отыскать когда-нибудь снова бриллианты кайзерши Гермины. Рей Карлуччи, старший лейтенант Стхербини и их ловкий сыщик Майк Штраух были отправлены в Соединённые Штаты, и вся их документация была уничтожена.
Когда летом1948 года Фердинанд покинул тюрьму и обратился в полицию британского сектора Берлина, там лишь беспомощно пожали плечами. С чего это немецкие власти должны вторгаться в тайны «CID“ и доводить до конца их дело. Это означало безнадёжный риск. Необработанное заявление Фердинанда было приложено к документам.
Однако Фердинанд отважился, возлюбленная которого, между тем, переселилась в Южную Америку, сделать последнюю попытку, чтобы получить обратно свои престолонаследные драгоценности. Он написал на тогдашнего Президента Соединённых штатов Северной Америки Гарри С. Трумэну. «Многоуважаемый господин Президент. Ваше Превосходительство, глубочайше извините, если я, исполненный доверия, обращаюсь к Вам по большой нужде». Затем он описал в несколько страниц пропажу своих бриллиантов и свой опыт в процессе с чиновниками американской секретной службой., и, заключая, просил : «Я надеюсь Ваше Превосходительство, что только Вы, так как все другие инстанции отказывались содействовать мне в моем праве., не напоследок, потому что я знаю, как американское правительство весьма крайне заступалась за безопасность прав и свобод частной собственности».
От мистера Трумэна Фердинанд не получил ответа. Отравленный жизнью, он после этого покинул Берлин и переселился в Мюнхен, где продал оставшуюся часть фамильных украшений, и от выручки открыл прачечную под названием «Один-два-три». Его жена, которая до этого отказала ему в разводе, потому что она всё ещё, вероятно, ждала, что когда-нибудь Фердинанд снова, буквально бы, стал очень богатым человеком, согласилась теперь на расторжение брака. Вместо того, чтобы быть прачкой, даже если и кайзеровской,, она хотела петь дальше любимую: «Я с головы до ног влюблённая».
История о бриллиантах кайзерши подошла к концу. Осталось только ещё сообщить, что стало с другими личностями, которые играли свои роли. Старший лейтенант Михаель Стхербини живёт в Нью-Йорке, 2-ой восточный район, 68-я улица. В этом отбеленном краю квартирная плата так высока, что её могут платить только необычно зажиточные люди.. Стхербини живёт в настоящей роскошной квартире с десятью комнатами, которые набиты до отказа весьма дорогими предметами искусства и дорогостоящей мебелью. В остальном он ведёт совершенно тихую жизнь. Он, как секретарь ортодоксальной церкви Нью-Йорка, ходит у метрополитена и ревностно своими руками помогает людям избавиться от их грехов.
Рей Карлуччи, элегантный шеф-секретарь секретной службы, был в Блумфильде в штате Нью-Джерси, дома. Но он не возвратился туда. Удрученная горем жена и богатая куча детей ждут его до сегодняшнего дня, что он о них вспомнит. В одном большом контрабандном процессе однажды упоминалось его имя. Один очевидец сообщил, что Карлуччи в страну своих итальянских предков., и в международной контрабанде должен играть не ничтожную роль. Но подробностей от людей, занимающихся таким образом сплетней, не узнать
Майк Штраух, горлохват, вспыльчивый чиновник по допросам «CID“ в Берлине, занял хорошо оплачиваемый пост при влиятельном Нью-Йоркском профсоюзе гаваней, пост, которого можно вообще добиться, кто вознаградит за большие деньги.
Итак, остался последний вопрос: как наследники пережили пропажу исчезнувших украшений Гогенцоллернов? Хорошо, очень хорошо, можно сказать. К концу 1960 года через прессу поступило сообщение, правительство ФРГ предоставило дому Гогенцоллернов за происшедшую пропажу через оккупационные действия восемь миллионов западных марок за нанесенный ущерб. Порядочный западный немецкий налогоплательщик в конечном итоге оплати счёт.
Тут скажу, ещё одно ненадлежащие благо не удалось. Все, которые при этом поступили несправедливо с бриллиантами Гермины, между тем, преуспели.
*****
Перевод с немецкого Вальдемаруса Садыккауса..