Ласточка. Лагерные хроники

               

                (Из записей Марка Неснова)

Если на воле человеческие мечты и фантазии всё-таки ограничиваются возможностями, способностями и реальными потребностями человека, то в лагере эти фантазии безграничны.
У зэка есть прочная опора, на которой держится его самомнение и самоуверенность.
Это его несвобода.

Нечто подобное,  было у многих представителей советской интеллигенции.
Многие из них считали, что будь у них свобода (и отсутствие партийного давления), они бы были хорошими бизнесменами,писателями  или просто очень успешными людьми.
Может быть, поэтому рынок и свобода  наибольшее разочарование принёсли  в России именно интеллигенции, которая до этих благословенных времён, во многом, жила в иллюзорном мире.

Да! Так вот. Мои фантазии  не были так далеко раздвинуты, кроме, конечно, того, что я собирался управлять государством.

Сиюминутно же  я мечтал  о том, чтобы в Большом театре послушать оперу *Евгений Онегин* и встретить когда-нибудь свою Ласточку.
К  *Евгению Онегину* меня побудил показанный у нас фильм *Музыкальная история*, а Ласточку я хотел видеть всегда.

Ласточкой её назвала моя соседка Люда, у которой она ночевала, поскольку мама моя была человеком строгих правил.
Утром Люда позвала меня к себе и показала  мою спящую  подругу.
Солнце из окна освещало её каштановые волосы, которые свисали к полу.
Лицо было светлым и красивым настолько, что Люда не удержалась и  сказала:
-И досталась же такая  Ласточка  такому  обормоту.

С Людкой мы в детстве ходили на один горшок, и был я для неё ближе родного брата, поэтому она свою любовь ко мне выражала чисто по-родственному.
Так, с  Людкиного благословения она и стала  Ласточкой.

То, что она любила именно меня, было загадкой для всего техникума, где мы оба учились.
Потом меня выгнали из техникума за серьёзную драку, а её лишали стипендии и писали её родителям письма.
Но она всё равно меня любила, и ни на что не обращала внимания.
И только однажды она сказала:
-Мне это всё надоело.

А произошло вот что.
Шёл концерт. Мы сидели на последнем ряду актового зала, когда по проходу от сцены к нам подошёл парень и что-то сказал моему приятелю Тёне.
Тёня повернулся ко мне:
-Меня там толпа убивать пришла.
Нас было трое.

Извинившись перед  Ласточкой, я вместе с остальными, направился к выходу.
В коридоре  Крыжа (третий из нас) взял со стола, который оставили строители - ремонтники в коридоре толстую пластмассовую палку с полметра длиной, а я засунул за пояс 30 - сантиметровую металлическую линейку.

Когда мы вышли на высокое крыльцо, толпа нам показалась безразмерной.
Двое от неё отделились и направились в нашу сторону.
            Тёня был боксёром, а Крыжа профессиональным хулиганом, но оба уставились на меня, хотя я и  драться не умел, и был моложе их обоих.
            
           Как разогнать толпу, мне было более или менее понятно, а вот что делать с двумя здоровенными парламентёрами я не знал.

-Если этих двух вырубите, остальные разбегутся, отвечаю.

Мы не торопясь подходили к парням, которые, ухмыляясь, смотрели на свои потенциальные жертвы.
             Тёня кулаком, а Крыжа палкой ударили одновременно, и парни грохнулись на землю прежде, чем в расслабленной толпе кто – нибудь, что-нибудь понял.
Они только увидели бегущего на них с огромным ножом в руке парня, который орал во весь голос.
Толпу я разгонял не впервые, и знал, что делать это легко, потому что в толпе никто не может принять решение.
             Толпа развернулась и понеслась вдоль улицы, а я неуклюже за ней бежал,
потому что  до этого, сорванная в институте на практике (где я уже учился) спина, совсем заклинила.

Еле добравшись до общежития, я пришёл в Ласточкину комнату и упал на её кровать.
             Тогда-то она и сказала без всяких эмоций:
-Мне это всё надоело.

А я, дурак, взял и перестал к ней приходить.
Ей, конечно, передавали, что видели меня с другими девушками.
Но я искренне считал, что я встречаюсь с Ласточкой и люблю только её.
А всё остальное так, ей назло.
На суде её не было.

Но потом мать рассказывала, что она приходила и плакала, и говорила, что если бы я ей пообещал, она бы меня ждала.
           Потом она писала мне, но моя бурная лагерная жизнь и побег  этому не способствовали, а когда через много лет я попытался её разыскать, то получил ответ из адресного бюро, что проживает она в Североморске 3,
закрытом  военном городке под Мурманском.
          О том, чтобы туда проникнуть не могло быть и речи, а письма писать в неизвестность было опасно.  Страшно было  помешать  ей жить.

Так прошло 24 года после нашей последней встречи, в течение которых я никогда о ней не забывал, и время от времени перепроверял её место жительства. 

Летом 1990 года мне вдруг ответили, что Ласточка проживает на Украине в городе Жданов.
С  моим водителем Юрой мы часто ездили на машине в Москву.
На ночь, обычно, останавливались в Донецке, чтобы переночевать.
Наутро я сказал Юре, что мы проскочим в Жданов по делам.

Юра  позвонил в квартиру, и семнадцатилетняя девушка сказала, что мама обычно, приходит домой на обед.

Я узнал её издалека  по походке. Неспешная походка задумчивого человека.

-Тебе совсем не идут усы - сказала Ласточка, не выразив удивления.
-Ты не удивлена?
-Нет… Что я тебя не знаю. Знала, если живой – приедешь.
-Мы можем где-то посидеть?
-Наверное.
И она пошла в дом.

Минут через двадцать она вышла из дому вместе с дочерью:
-Знакомься Оксана – это Марк. Он мог бы быть твоим отцом.
Чувствовалось, что они подруги, и тайн у них нет.

Мы расположились в ресторане и стали болтать. Вернее я болтал, а она сидела и периодически плакала.
-Тебе что так плохо живётся? – спросил я.
-Да, нет. Всё в порядке. Только тебя не хватает.
-Я тоже всегда тебя помнил.
-Я чувствовала.
-Что же делать?
-Позовешь замуж, пойду. А любовницей быть не хочу. Противно.
-Я не могу. У меня жена хорошая, да и предавать я не умею.
-За это и люблю. Ну и ладно. Ты мне не звони и не пиши. У меня на это сил нет.
-А Оксане?
-Это, как договоришься.
Мы с Оксаной как - то быстро подружились и стали перезваниваться.

Она мне  однажды сообщила, что у мамы был инфаркт, но всё слава Богу.
Оксана  закончила институт и вышла замуж.
Недавно  у неё был день рождения, и я послал ей в подарок красивые серёжки.
Попытался написать стихотворение. Не очень. Но последние строчки вроде бы получились:

…Я не её, она чужая,
У каждого своя семья,
Но я до боли возражаю,
Что ТЫ, увы, не дочь моя.
               
                Твой несостоявшийся отец Марк Михайлович Неснов.