ПОД ПЯТОЮ ГЛУПОСТИ
Автор Игорь Бестужев-Лада
Игорь Васильевич Бестужев-Лада(1927-2015), советский и российский учёный, историк, социолог и футуролог, специалист
в области социального прогнозирования и глобалистики. Доктор исторических наук, профессор. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2001 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».
Автор нескольких десятков монографий и брошюр, свыше двух тысяч статей в периодических изданиях.
https://ru.wikipedia.org/wiki/ Бестужев-Лада, Игорь Васильевич
Продолжение 22 романа.
Продолжение 21 http://www.stihi.ru/2019/06/10/4560
ОРГАНЧИК ИЗ ЧУЛАНА
«Несмотря на полный паралич, паралитик нежданно-негаданно развил бурную деятельность. Он снова приказал выставить на всеобщее обозрение текст «Приказа № 2», приписав снизу «Перестройка № 5». А так как, мы помним, приказ, точнее, его позднейшее истолкование, начинался со слов «делай, что хочешь», то Слубянки и сделал, что хотел, а именно: приказал переловить и пересажать в холодную каждого праздношатающегося, кто вместо работы слоняется в рабочее время без дела по улицам. Будочники кинулись исполнять приказание, но к вечеру в холодной оказалось всё народонаселение Глупова, так как город с древнейших времён до наших дней населяют одни праздношатающиеся. Операция потеряла всякий смысл, и Слубянки от огорчения скончался.
А вместе с ним бесславно скончалась и «Перестройка № 5».
Следующий на очереди вождь и учитель, бывший обер-денщик Брудастого, сразу же приготовился занять место усопшего, но внезапно усоп сам. Это вызвало минутное замешательство, но снова было принято соломоново решение: уж если городом с таким успехом управлял органчик, а затем паралитик, то почему же им с тем же успехом не может управлять и покойник? Всё получилось лучше некуда. Покойника, как и его предшественников, вытаскивали на площадь перед народом, устраивали ему бурные аплодисменты, переходящие в овацию, и затаскивали обратно.
А жизнь шла своим чередом, совсем как при Брудастом. Точнее, не шла, а вновь остановилась.
И никаких тебе «перестроек».
Глуповцы вздохнули спокойно: ведь уж кто-кто, а покойник умереть не может. Так что их сонное царство может теперь сделаться если не вечным, то хотя бы тысячелетним. Они обманулись разом в двух ожиданиях.
Во-первых, к неописуемому их удивлению, обнаружилось, что покойники хоть и не умирают, но довольно быстро обращаются в прах, по отношению к которому любые аплодисменты, даже переходящие в овацию, выглядят странно. Если, конечно, покойника предварительно не выпотрошить, не набить опилками и не сделать из него чучела на потеху толпе, как в своё время поступили, надругнувшись над телами Охова и Сдохова. С чучелом, не в пример праху, гораздо веселее. Однако для периодической демонстрации чучела нужен такой огромный штат знахарей и квартальных, что закономерно возникает мысль: не дешевле ли поставить во главе города кого-то, ещё не успевшего окончательно усопнуть. Кроме того, от имени чучела неизбежно придётся вещать кому-то из подельников, а это чревато гадюшником и дракой, и уже не перед кем холуйствовать. Как ни крути, а самый плохой живой вождь и учитель много лучше самого хорошего мёртвого.
Во-вторых, глуповцы спутали прошедшее и будущее время. Они всё искали счастья в будущем, мечтали прорваться через двадцать лет аж на Луну. А обернулось вон как: их Светлое Будущее аккурат подходит к концу. И как это они не заметили своего счастья, проморгали, профукали его?
Оказывается, братец Охов исполнил своё обещание: соорудил для глуповцев дверь в Земной Рай. Хотя столкнулся с чёрной неблагодарностью и вынужден был от этой двери попятиться.
Точно так же братец Сдохов, при всех его чудовищных зверствах, оказывается, сооружал за этой дверью своего рода чистилище, эдакий предбанник, где пороли крапивой, чтобы потом поблагодушествовать в парном отделении.
Братец Поджилкин действительно строил лестницу, но не на Луну, да и не лестницу совсем, а всего лишь приступки на полочку, где можно было разлечься, хлебнуть пивка и, поддав пару, сладко задремать, разморившись.
Что глуповцы и сделали при братце Брудастом-Втором и его полупокойных-покойных преемниках.
Спору нет, земной рай глуповцев, в отличие от рая небесного, имел некоторые неприятные черты. Так, в нём, как и в земном чистилище, как и в земном аду окружающей нас действительности, не просматривается ни свободы, ни равенства, ни братства, не говоря уже о справедливости. Какая там, к чертям (тьфу, тьфу, тьфу – ведь всё же рай, хоть и земной!), свобода, когда каждая райская душа полностью зависима от произвола души будочника, а та в свою очередь от произвола души квартального, а квартального, в свою очередь... И так далее. Какое, с тем же упоминанием чёрта, равенство, когда каждый квартальный может безнаказанно лапать хоть трёх буфетчиц разом? Будочнику же приходится довольствоваться одной, и простому обывателю – тоже одной, но уже не буфетчицею, а собственною супругою, лапнув которую приходится совсем недолго ждать неотвратимых последствий. О братстве в таких условиях не может и речи идти, ибо каждый гусь тотчас объявляет, что он свинье не братец.
Наконец, любая справедливость – это всего лишь соответствие воздаяния деянию. А если тебя секут на страх иным-прочим, хотя ты ни в каких деяниях не замечен, – это что, воздаяние? И если да, то за что?
Однако, на чаше весов справедливости столь пустяковые неприятные черты в глуповском земном раю сильно перевешиваются приятными. Скажите, ну где ещё можно делать вид, будто ты трудишься, только потому, что тебя обязаны «трудоустроить»? Где ещё солдат спит, а его служба не только идет, но и дает ему неплохой приварок, целиком зависящий не от храпа, а от чина, в который всегда нетрудно про¬лезть, как следует намылившись? Вот глуповцы все поголовно и прикорнули ровно на двадцать лет, просыпаясь время от времени лишь для того, чтобы заглотнуть объедок, выменянный у гужеедов на дёготь. А потом опять забыться в блаженном сне.
Разве это не рай наяву? Разве это не исполнение мечты поэта, которому:
«…очень хотелось навеки заснуть,
но не тем холодным сном могилы,
а чтоб в груди дремали жизни силы,
чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь,
чтоб, слух лелея, про любовь там
сладкий голос пел, плюс, вечно зеленея,
тёмный дуб склонялся и шумел…»
Теперь ясно, что под дубом подразумевался именно глуповский градоначальник, он же и пел про любовь, причём довольно сладко, а вокруг лежали-нежились в забытьи счастливые глуповцы, в чьих грудях дремали – и никак не могли проснуться – жизни силы.
И вот это Светлое Будущее, так и не осознанное толком (думали, что это – всего лишь маразматическое загнивание глуповского общества), стремительно, за каких-нибудь двадцать лет, промелькнуло ныне и скрылось в Тёмном Прошлом. Экая досада!
Мы упоминали выше о девизах на гербе города Глупова, волшебном слове «авось» наверху его и о не менее волшебных словах «Давай-давай» (после которых небываемое бывает), ленточкой вьющихся внизу. Мы забыли сказать, что сам герб представляет собой широчайше разинутый рот, в который с неба валится галушка, причем все это обрамлено по бокам венком с третьим (и последним) девизом: «Солдат спит, а служба идет».
Этот герб гигантских размеров водрузили над входом в знаменитую пятиэтажку Сысоича, в которую, как мы по¬мним, было согнано из изб все народонаселение Глупова (исключая слободки). Кто видел этот герб и этот вход и саму Пятиэтажку к моменту, когда последний из покойных преемников Брудастого пошёл прахом, тот помнит, что дверь сильно покосилась, герб рухнул на землю, а само здание медленно, но верно погружалось в трясину под мерный храп всех поголовно его обитателей — от подельников Брудастого до последнего обывателя.
Казалось, Глупов обречён, потому что некому было спасать уходящее в болото, некому даже выбрать нового вождя и учителя, поскольку почти все выборщики из-за своего преклонного возраста спали крепче других.
Однако не зря придумана пословица: «Шерше ля фам», то есть – «Ищите женщину», а по-глуповски – «Давай-давай бабу».
Именно простая глуповская баба продлила - правда, ненадолго – дни города Глупова, искусно притворившись для этой цели мужиком».
Продолжение романа в следующей публикации.
11.06.2019