НЕ ПОРА ЛИ ПЕТРУШКЕ СМЕНИТЬ РЕКВИЗИТ?
(СЛУЧАЙ НА ГРАНИЦЕ)
рассказ
1.
Пока Петрушка, в результате вооружённого госпереворота присвоивший себе звание президента недогосударства Укропия, активно гастролирует по Америкам да по Европам, гневно сотрясая там с самых высоких и официальных, евросоюзовских и ооновских трибун российскими паспортами, якобы отобранными на Донбассе у солдат противника, - мне, ещё с 1990-го года присвоившему себе самолично, но без широкой огласки звание Президента Союза планет Солнечной системы, - мне в это же время приходится совершать свои «рабочие поездки» лишь на короткие дистанции, обычным рейсовым автобусом.
Но даже в этих коротких поездках со мной то и дело происходят интересные и примечательные встречи, производящие яркие и замечательные во мне впечатления, - с которыми мне и охота, частенько бывает, поделиться с широким кругом читателей.
Особенно – если вы, мои дорогие читатели, предпочитаете реалистичный (а в чём-то и где-то даже – сюрреалистичный) жанр всем остальным.
Вот недавно. Ехал я из своего родного «города А.», расположенного на бывшей украинской территории, в российский «город Н-ск».
До этого, ещё с 2010-го года, я обычно и постоянно ездил туда с мамой, за её пенсией; а теперь ехал один. Мама по прихватившей её простудной болячке осталась на сей раз дома.
И вот – я в дороге один. Событие по-своему уникальное. Хотя все мамулины наказы, напутствия и наставления – они, естественно, всегда со мной, всегда при мне.
Прибываю на автовокзал. Захожу, значит, в подошедший тут же свой рейсовый автобус. Прохожу в середину салона. Примечаю для себя свободное место: справа по ходу движения автобуса, - следуя всё тем же мамулиным наистрожайшим советам и рекомендациям.
- А тут, сзади вас – не занято? – спрашиваю у впереди сидящего высокорослого белобрысого типа.
Тот отвечает – не занято.
Отвечает – не то чтобы недружелюбно, но как-то кисловато, словно бы отфыркиваясь: мол, мог бы зря не беспокоить и не переспрашивать, разве и так не видно: никаких вещей на сиденьях не оставлено – значит, не занято.
Далее – размещаюсь, значит, со своим дорожным портфелем на свободном пассажирском двойном сидении, позади белобрысого типа.
Пассажиров в автобусе не много: ровно 17 человек (это уже позже – перед проездом пункта таможенного пропуска – шофёр пройдёт по салону и нас всех пересчитает). И почти все, за редким исключением, расселись поодиночке; вот и сидящий впереди меня белобрысый дядя тоже, как видно, едет один: «один на двух стульях».
Мне вольно-невольно придётся часа 2-3 пялиться в его затылок. Поэтому я тут же – несмотря на раннее утро и одолевающую дремоту – стараюсь настроить себя на свой писательско-изучающий интерес.
Если даже и правы расплодившиеся нынче в неимоверных количествах психологи, частенько в своих психологических изысканиях утверждающие, что нам навстречу то и дело посылаются люди в чём-то похожие на нас: либо нам на пользу, либо же для того, чтобы преподать нам какой-нибудь занимательный или назидательный урок… и если действительно Мать-Вселенная посылает нам навстречу всех тех, кто как бы служит «зеркальным отражением» наших тайных, подсознательных помыслов и вероятных поступков… то, в этот раз, насчёт такой не особо замысловатой теории мне всё же хочется несколько возразить.
Что в этом дядьке, впереди меня сидевшем, было похожее на меня? Высокий рост и худощавое телосложение. А так – больше ничего. Я тёмно-русый шатен, он белобрысый; у меня глаза карие, у него серо-голубые. Он – пенсионных по виду лет; я же – лет на двадцать его моложе.
А поскольку в наше время развелось, помимо вышеупомянутых психологов, ещё и неимоверное количество «звезданутых» или просто известных многим личностей, - и поскольку, часто бывает, те или иные, встречаемые нами прохожие или попутчики напоминают нам ту или иную звездануто-известную личность, - то и я не удержусь от того, чтобы не сравнить своего попутчика с одной из таких личностей.
Если сравнивать с какой-то известной, распиаренной личностью, - то внешним своим обликом, в общих чертах он мне напомнил Азарова, позапрошлого украинского премьера и нынешнего главу полуфантомного комитета по спасению Украины же.
Кто может себе представить – представьте: представьте себе Николая Яновича с более жёстким, но, вместе с тем, как бы «бегающим» взглядом. Вот это и будет приблизительный портрет того белобрысого типа, который сидел на переднем от меня сидении.
Не знаю и не помню уж откуда – скорее всего, от бабушки – досталась мне эта способность: давать краткие, но меткие физиономические характеристики отдельным лицам и их выражениям. Вот и взгляд этого белобрысого типуса я почему-то сразу же – не успел ещё наш автобус отъехать от автовокзала – отметил и окрестил прилагательным «бандеровский». Бандеровский взгляд.
В общем – всякий, кто хоть раз видел портрет Степана Бандеры, может легко себе представить этот взгляд. Колюче-пронизывающий; и, вместе с тем, бегающе-блудливый.
Далее. Едем в автобусе.
…Я малость ошибся в своих предположениях: целый час пути, пока мы двигались и направлялись в сторону таможни, пялиться себе в затылок – «просто так» - этот белобрысый тип с бандеровским взглядом мне не давал: он то и дело поёрзывал всем телом на сидении и непрестанно вертел головой, будто бы каждую секунду опасаясь быть уличённым в чём-то нехорошем. Как будто за его спиной всё это время стоял какой-то незримый и неотступный соглядатай; и всякий раз, оглядываясь назад, белобрысому хотелось от него отмахнуться, произнести сакральное «сгинь!»; но сделать это всё никак не удавалось: незримый соглядатай никак от него не хотел отступать.
Если же учесть, - по объяснениям всё тех же психологов, - что некоторые индивиды посылаются нам навстречу не только как примеры для подражания, но и как антипримеры, - то этот белобрысый дядька, наверное, и есть один из таких «антипримеров», подтверждающих такого рода догадки психологов.
Не буду от всех скрывать – я иногда бываю нервным и раздражительным. Что поделать, - согласно марксистско-ленинской философии, бытие определяет сознание, окружающая обстановка нередко диктует свои правила и привычки в поведении. Я иногда – а если совсем уж честно признаваться, даже более, чем иногда: чаще других и чаще обычного – бываю нервным и раздражительным. Сам себе не нравлюсь в такие минуты: и, возможно, это как-то отражается во внешности; и даже прёт наружу где-нибудь тогда, когда я нахожусь в общественных местах. Бывает, ловлю на себе косые и не очень доверчивые, не слишком доброжелательные и дружелюбные взгляды со стороны окружающих. Это верный признак того, что у меня на лице «что-то не так»: какая-то «кривизна фасада»; а это также, в свою очередь – верный сигнал того, что нужно это «что-то» изменить «изнутри»: добавить какую-нибудь «оптимистическую пружинку».
Вот, пожалуй, такая же нервность была и у меня, когда я в тот день выходил из дома: такая же нервность, как и у белобрысого типа, оказавшегося моим попутчиком. Пока мы ехали «туда» - он то и дело вертел головой. И (странным, а может быть – и вполне естественным образом) тем самым и меня, что называется, «держал в тонусе»: то бишь, не давал поддаваться и не давал «разгуляться» этой нашей общей с ним «нервности».
Когда же мы ехали обратно… (Но о том, что было, когда мы ехали обратно, - я расскажу далее, в своём месте, читайте об этом ниже).
А пока же мы ехали в сторону границы с Россией. И на всём отрезке этого пути сидящий на переднем от меня сидении дядька-белобрыс вертел головой, - точно в любую минуту боясь быть уличённым в каком-то нехорошем и неблаговидном, бесчестном и бессовестном поступке. Он то и дело вертел головой – и… это давало мне «пример от обратного»: как не нужно поддаваться такой же нервности.
Я поглядывал на него, впереди сидящего, - и это помогало мне сосредоточиться на себе. Я как бы внушал себе в тот момент: мол, не следует вот так же суетиться; ни в коем случае не нужно допускать таких же нервных, вертлявых мотаний головой из стороны в сторону; поменьше самому следует «дёргаться» и не допускать таких же порывистых, «дёрганых» телодвижений.
…Через час с небольшим мы прибыли на таможню.
Всякий раз прохождение таможни вызывает у меня сюрреалистические умонастроения. Во всём этом чувствуется какая-то фантасмагоричность. Как будто сталкиваешься с чем-то ненормальным, из ряда вон выходящим. Даже прямо сказать – с идиотизмом каким-то.
А что – разве не так? Разве не идиотизм? Государственная граница между русскими и русскими.
Весь путь – «туда» или «обратно» - мог бы занимать час-полтора, если бы не прохождение таможни. А так – приходится тратить времени в два раза больше: часа 2,5-3, где-то так и не меньше.
Каждый раз прохождение таможни вызывает у меня микро-стресс. А в этом же, в 2017-ом, году (к которому относится время действия моего рассказа) был случай, когда пришлось испытать не микро- , а самый что ни на есть стресс, во всей его полноте. Это было в феврале: когда новый паспорт я ещё не получил, а старый был у меня недействительным: к тому времени 45-летнего возраста я уже достиг, а фотокарточка в паспорт вклеена не была: по причине отсутствия на нашей территории Украинского государства. А в пропуске на свою территорию с недействительным паспортом – исключительно «под честное слово» - российские пограничники мне тогда отказали.
Будь я Михо Саакашвили – тут же бы вызвал по телефону толпу своих сторонников со стороны России – показал бы я им, этим несговорчивым российским таможенникам и погранцам!.. показал бы я им… свой просроченный украинский паспорт.
Хотя и то – навряд ли. Украина – не Россия. Тут я вполне согласен с Данилычем. А если Украина – не Россия, то, соответственно, и наоборот. Россия – не Украина. А российские пограничники – не украинские. И навряд ли бы мне позволили сделать то, что позволили сделать Михо на польско-украинской границе.
Да и я, к тому же, не Михо. Я пока что – и всего-навсего – Серёжа Каминский, 45-летний юноша, маменькин сынок. Законопослушное «лицо без гражданства».
Поэтому пришлось в тот раз матери за своей пенсией отправляться одной; а мне дожидаться её около 3,5 часов в зале таможенно-пограничного пункта пропуска, - всё это время находясь в тревожном ожидании, в колоссальном стрессовом напряжении и нетерпении.
А все эти тревоги и напряжение имели под собой, надо сказать, достаточно оснований. Хотя моя мама ещё о-го-го: если её привести в порядок, принарядить и подкрасить, она наверняка и вполне ещё сможет на конкурсах красоты занимать первые места в своей возрастной категории; но, вот только, за недавнее время привыкла, понимаете ли, «косить» под старушку.
Из-за этого даже во всяких общественных местах у меня с ней случаются некоторые курьёзы и недоразумения: если раньше, бывали случаи, разные посторонние люди принимали нас, её и меня, за сестру с братом; то теперь – всё чаще так бывает, стали принимать за бабушку с внуком. И я, вот даже, не знаю – как к этому относиться: то ли огорчаться, то ли радоваться; огорчаться – тому, что мать стала «кряхтеть» и так частенько по-старушечьи себя вести, или же радоваться – тому, что сам так неплохо для своих лет сохранился. Вот и возникает у меня – в том числе, и из-за этого – некоторый психологический дискомфорт и диссонанс, частое душевное смятение и – уже упоминавшая чуть выше «нервность». А кроме того, моя мать в свои юные 70 ещё не научилась как следует, своим толком и соображением пользоваться банкоматом и банковской карточкой. И вот – приходилось рассчитывать лишь на помощь «случайных людей»: на то, что сотрудницы банка помогут ей разобраться в её текущем финансовом балансе и банковских реквизитах.
И вот, отпустив её в город с более оживлённым, чем у нас, дорожным движением и с более ускоренными темпами жизни, я всё это время, все 3 с половиной часа, пока дожидался её в помещении таможенно-пограничного пункта пропуска, находился под колоссальным стрессовым напряжением – весь в тревожных и нетерпеливых мыслях: как она там, управится ли на этот раз одна, без меня?
Этот стресс достиг у меня пика своего напряжения тогда, когда я не увидел мать среди пассажиров автобуса, с которым она должна была приехать. В тот момент я готов был уже передушить своими голыми руками всех сотрудников таможни вместе с пограничниками, - даже не взирая и не обращая внимания на то, что их там, на пункте пропуска, целый отряд и, по роду и по ходу своей службы, все они там с табельным оружием и с натасканными собаками. Но тут как раз в кабинке сотрудницы таможни, проверяющей паспорта пассажиров, раздался звонок на стационарный телефон: и ей, а из её уст – и мне, было сообщено, что моя вездесущая maman, оказывается, приехала из города на такси, уже успела пройти таможню – в том месте, где пропускают одиночных, частных автомобилистов на легковых машинах, - и теперь дожидается меня на «нейтральной полосе».
Не помню уже, испытывал ли я раньше такую же радость от встречи с матерью, как после этого 3-х часового расставания с ней, - хотя до этого приходилось в жизни расставаться нам с ней и на значительно более долгие и длительные сроки и расстояния. Досадливое стрессовое напряжение тут же спало. Все тревоги оказались пустыми и остались позади. Тут же подошёл рейсовый автобус, идущий в нашу сторону, нам по пути. И я снова, в который раз мог почувствовать себя Штирлицем, только что благополучно переправившим через швейцарскую границу Кэтрин Кин с её двумя малютками.
…А на сей же раз, в октябре, когда ехал один, от этого «большого стресса» я был избавлен: документы у меня были в порядке; да и, в общем и в целом, прохождение таможни заняло на сей раз немного времени: не больше часа. Могла бы быть ещё быстрее – если бы на «конвейерной ленте», где досматривают ручную кладь пересекающих границу пассажиров, сотрудник таможни не помурыжил, не «помариновал» наши 17 человек где-то с полчаса: именно столько времени не выходил «на авансцену»; решил, по-видимому, пококетничать: с таким небольшим количеством пассажиров рейсового автобуса.
Итак, мы минут 20-30 простояли у «конвейера». А затем, благополучно все его пройдя, забрались обратно в автобус и расселись по своим местам.
А ещё через 20 минут мы приехали в Н-ск.
С белобрысым мы сошли с автобуса в одном месте, не доезжая двух городских остановок до автовокзала. Более того, нам – что мне, что ему – оказалось в одно и то же банковское отделение и к одному и тому же банкомату.
Белобрысый стал впереди; за ним занял очередь неизвестно откуда появившийся мужик-пенсионер с палкой-костылём в одной руке; а я же, задержавшись у стойки и доставая из своего дорожно-походного портфеля банковскую карточку, встал в очередь за хромоногим.
Что-то у белобрысого не получалось. Всё с той же заметной нервностью во всём своём существе, он давил на кнопки и минут 10 или даже все 15 не отходил от банкомата.
- Что, не работает? – спросил между тем у него хромоногий.
- Работает, - ответил белобрысый. – Только крупную сумму сразу не выдаёт. Приходится по частям снимать.
Наконец-таки белобрысый закончил свою банковскую операцию. После чего по-быстрому управился с банкоматом стоявший за ним хромоногий. А после хромоногого также быстро управился и я. Снятая мной сумма не превышала 10 тыс. рос. рублей (материна пенсия за месяц), поэтому и не заняло это много времени.
После чего я снова подошёл к стойке, чтобы пересчитать полученные из банкомата деньги. Тут же, за стойкой, находился и белобрысый. Мы ещё раз переглянулись.
После чего наши пути расходились: белобрысый отправился своей дорогой, а я своей.
В моём распоряжении были 2,5 часа: до прихода обратного рейсового автобуса.
2.
В каком бы городе или в какой бы местности я ни побывал – везде и всюду мой взор привлекали и привлекают, в основном и в первую очередь, три вида красоты: красота природы, красота архитектуры и… собственно, женская красота как таковая.
Что касается первых двух «пунктов» из трёх, первых двух красот, - то свой родной «город А.» я нахожу всё же красивее. Но это, может быть, потому, что дальше центральной части города я в Н-ске ещё не бывал. Не исключено, что и там, по окраинам, можно найти красивые, великолепные и чудные уголки природы.
В архитектурном плане… В моём родном «городе А.» всё подчинено своим местам и своему укладу: всё как будто бы заранее и нарочно призвано обхаживать и оберегать свой изначально запланированный и установленный провинциально-размеренный, патриархально-шахтёрский распорядок и устав. В Н-ске же, в темпах его жизни, больше ощущается суматошности; хотя от суматошности этой не устаёшь: она не усыпляет, а наоборот, мобилизует, будоражит и бодрит; здесь больше деловитости, причём деловитости разносторонней.
В моём родном «городе А.» архитектура более, скажем так, упорядочена: в нём более ясно, более выразительно видится и ощущается, что центр – это центр, а окраины – это окраины. Чёрно-пепельные верхушки терриконов можно, конечно, увидеть и из центра (поскольку город шахтёрский и – как же без них, без терриконничков родименьких?), но – только на отдалённом фоне, где-то «по самой линии горизонта»: да и воспринимаются они зрением – вот именно так – как «отдалённый фон», и не более того. Центр выглядит центром, окраины – окраинами: всё размеренно и упорядоченно; хотя и несколько тесновато: из-за высокой плотности населения.
А в Н-ске же окраины бесцеремонно вторгаются в центр. Терриконы прут наружу, врываются в городской пейзаж и бросаются в глаза – иногда в самых неожиданных местах, вдруг откуда ни возьмись, словно бы в один момент вырастая из-под земли, прямо в простенках между двумя жилыми кварталами – генеральски возвышаясь над строем рядовых и многочисленных рекламных вывесок и вдоль-дорожных биг-бордов, над крышами супермаркетов и бензозаправочных станций.
А вот что касается женской красоты, то тут ни один из двух наших городов я бы не выделил как-то особо. И не только потому, что никого из женщин не хочу обижать. Хоть субъективно, хоть объективно – а женская красота наших двух городов в общем и в целом схожая, может быть даже – одинакова. Есть в красоте наших женщин что-то восточно-азиатское, что-то первозданно-дикое и, вместе с тем, вольное, не искусственное, не жеманное: что-то степняцкое, казачье; что-то такое вдохновительное, с живительно-неугасимым огонёчком в глазах: какая-то особая одухотворённость, какую не в состоянии выветрить с лиц наших женщин даже активно ставшие продвигать у нас свою продукцию, многочисленные зарубежные косметические бренды и тренды.
…Что ещё роднит наши города? Оба, как шахтёрские посёлки, возникли ещё в позапрошлом веке: Н-ск в 1840-ом году, мой родной «город А.» в 1895-ом. И поскольку Н-ск на 55 лет старше, то и жителей в нём, наверно поэтому, почти в два раза больше: свыше 100 тысяч. Хотя статус городов оба получили почти одновременно: в середине столетия прошлого, 20-го.
И было время, когда численность жителей моего родного «города А.» тоже доходила до 100 тысяч. Было время… Пока не стали частью «независимой» Украины. С тех пор, с 1991-го, население стало стремительно сокращаться. Сейчас – едва насчитывается что-то около 60 тысяч.
Если верить пресловутой Википедии, то все шахты в Н-ске были закрыты ещё в прошлом веке, в тех же самых «лихих 90-х»; и, наверное поэтому, там уже не встретишь живых, или – как это теперь почти у всех вошло в привычку говорить – р е а л ь н ы х шахтёров, продолжающих вершить свой нелёгкий труд и взращивать свои рабочие династии. Во всяком случае, я ни разу таковых не примечал. Народ, по большей своей части, торгово-деловой либо студенческо-учащийся.
У нас же, в моём родном «городе А.», - и днём и ночью частенько можно увидеть, чуть в сторонке от автобусных остановок, стайки и группки шахтёров, дожидающихся автобуса, отвозящего их «на смену», - либо же приехавших «со смены» и разбредающихся по домам. А, ходя по магазинам да по разным другим общественным местам, на лицах многих мужчин то и дело можно заметить: то специфически «профессиональные» синие прожилки, то «накрашенные» угольной пылью брови и ресницы, - глядя на носителей и обладателей которых, тут же понимаешь, что шахтёрская профессия и горняцкий труд для них – отнюдь не вчерашний день, а самый что ни на есть – сегодняшний.
А что касается уличных побирушек и привокзальных таксистов, с одинаково просящей выразительностью заглядывающих каждому прохожему или приезжему в глаза, - то их, что тех что тех, у нас, в наших обоих городах, приблизительно равное количество.
…Через оба наших города, прямо через центральную их часть, пролегает международная автотрасса Харьков – Ростов. В моём родном городе улица, по которой она пролегает, носит название: Ростовская; в Н-ске эта улица называется соответственно: Харьковская.
Помимо численности своих жителей, помимо своей суматошности и деловитости, несколько побогаче Н-ск и в культурном плане.
Здесь имеется свой драмтеатр, работающий на постоянной, профессиональной основе.
У нас, в моём родном «городе А.», - ещё на моей памяти, в конце 1980-х – в начале 1990-х, - при нашем городском Дворце Культуры функционировали театральные кружки. В одном из них как-то доводилось принимать участие и мне.
Позже – и таких кружков у нас в городе не осталось. И сейчас, в этом году*, (*в 2019-ом, когда я пишу этот абзац), - в этом году, который в России отмечается как Год театра, нашим городским властям не помешало бы об этом вспомнить: и возобновить у нас в городе свои театральные традиции – хоть какие-нибудь: хотя бы, для начала, на аматорско-любительском уровне.
В Н-ске, в центральной части города, в уютно обставленном парке, есть ещё также и своя Скамья Примирения. Тут же, рядом с этой скамеечкой, имеется декоративное деревцо с развешанными на нём замочками: сюда молодожёны приходят, чтобы скреплять свои взаимоотношения; а рассорившиеся влюблённые парочки – чтобы эти же взаимоотношения возобновлять.
У нас, в моём родном «городе А.», такой скамеечки нет; но совсем неплохо бы было – и у нас такую же завести и поставить, и поместить её где-нибудь в центре города.
И не только у нас – потребность в таких скамеечках во многих и многих украинских городах может уже в скором будущем оказаться весьма кстати и весьма актуальной.
Догадливый читатель сам может смекнуть, - что, говоря о необходимости таких скамеечек во многих и многих украинских городах, я вкладываю в эту необходимость аспект не столько любовно-романтический, сколько гражданственно-политический.
…В перечне актуальных и проблемных тем, обсуждаемых местной прессой, - я также не нашёл между обоими нашими городами какой-либо глубокой, принципиальной разницы. Разве что – в газетах моего родного «города А.» в текущее время то и дело уделяется место прифронтовым новостям: регулярно публикуются сводки с театра военных действий.
Ах, да!.. Ещё одна общая «больная тема», часто обсуждаемая в местной прессе, - это качество автомобильных дорог. Тут, правда тоже, имеется своё существенное различие. Если качество дорог с российской стороны нынче просто – «оставляет желать лучшего»; то со стороны «украинской» (бывш.) пока что ни о каком качестве говорить вообще не приходится. И эти «две большие разницы» особенно ощущаются, - когда въезжаем на российскую территорию (плавный, ускоренный ход автобуса; выпрямленная осанка водителя), либо же – когда оттуда выезжаем и возвращаемся обратно (весь автобус трясётся; нервное, издёрганное покручивание водителем своей «баранки»).
…Во всём остальном – между двумя нашими городами я не нахожу каких-либо особых, принципиальных различий: почти всё – «то же самое». Русский язык и местный говор – тот же самый: что называется – «один в один». Всякие житейские трудности и переживаемые проблемы – где-то и в чём-то – как бы «перекликаются»; главная же, пожалуй, изо всех этих трудностей и проблем – низкие уровни зарплат и социальных выплат, особенно в сравнении с крупными областными и столичными центрами.
Вот это ощущение родственности и похожести двух городов, - вот это ощущение того, что ты чувствуешь здесь себя «совсем как дома», - всё это сразу же ослабляет тот микро-стресс, который приходится каждый раз испытывать при пересечении границы и прохождении таможни.
Каждый раз прежде – когда мы были ещё «Украиной» - хотелось нам, мне и моей матушке, подольше в Н-ске задержаться. Почему? Наверное потому, что больше уверенности в будущем прочитывалось там на лицах горожан.
В такие-то минуты, - то и дело готов был сорваться с уст и вырваться наружу многоголосый, многократный, многозначительный «КРИК ДУШИ»... Как могли, - как могли тогда, в декабре 1991-го, - как могли позволить каким-то трём упырям, собравшимся в Беловежской пуще, - как могли позволить всех нас, русский народ в целом и наши два города в отдельности, - как могли позволить так по-глупому себя развести: развести по обе стороны государственной границы?!!
Каждый раз хотелось подольше в Н-ске задержаться: чтобы и самому подзарядиться этой местной энергетикой, более оптимистичной, чем у нас, в моём родном «городе А.»; да и матери чтобы досталась: та же самая энергетика. Чтобы затем, по приезде домой, её надоедливый старушечий нудёж и кряхтёж поменьше доставал и допекал меня.
3.
А теперь же, когда я отправился в эту краткую поездку без матери, надолго мне задерживаться не хотелось, - хотелось, наоборот, пораньше приехать домой, - чтобы и её зря не волновать и не тревожить и чтобы самому как можно быстрее оказаться в домашней, расслабленной обстановке.
Да, кроме того, и погодка октябрьская в тот день несколько подкачала, подвела; осень уже явственно давала знать о своём приходе; хмурились тучи, наводя на город уже в полуденное время вечернюю темь; отовсюду срывался резкий, противный, пронизывающий ветер. И я, недолго на сей раз полазив по городу, поспешил на автовокзал, чтобы сесть на обратный рейсовый автобус и побыстрее отправиться домой.
…Приезжаю, значит, из города на автовокзал. Моего автобуса ещё не было; хотя на перроне, куда он всегда подходит, уже собралось с десяток-полтора пассажиров, его поджидающих. В этой небольшой толпе я сразу же заприметил пару лиц, знакомых мне по моему утреннему «марафону»: тут находился белобрысый с бандеровским взглядом, он стоял и разговаривал с хромоногим, который ранее (в описанном мной выше эпизоде из 1-ой части данного рассказа) занимал за ним очередь перед банкоматом.
Я же так и не стал ни с ними, ни с кем-либо ещё заговаривать; а вместо того, прошёл в привокзальный буфет, чтобы заправиться на дорожку, купить кое-что из еды и питья: хачапури и минералочки.
Когда же выходил из буфета, автобус как раз прибыл на автовокзал и подъехал к перрону.
Автобус был проходящий; и часть пассажиров, воспользовавшись остановкой, вышла, чтобы перекурить. В этой их небольшой группке особенно выделялся паренёк в российской военной форме с шевронами-триколорами на рукавах: совсем ещё молоденький, на вид не более 20-22-х лет от роду. Ещё при посадке он привлёк моё внимание. И было заметно, что другие пассажиры – из вышедших «на перекур» - старались ему как-то угодить или принять в нём своё живое участие: кто-то сигареткой угостить, кто-то в разговор вступить, кто-то почитал за честь для себя просто так рядом с ним постоять, а кто-то из женщин старше возрастом – даже по-матерински обласкать.
Я же, заплатив водителю за проезд положенную по тарифу сумму, прохожу в автобус. Иду по проходу. Дохожу до середины салона.
Тут снова натыкаюсь взглядом на белобрысого. Белобрысый, как и утром, был один: хромоногого, который занимал за ним очередь перед банкоматом и который разговаривал с ним на перроне, уже не было, - ни рядом с ним, ни где-то поблизости: в салоне автобуса. Куда делся? Наверно, остался. Видно, на каком-то этапе, незаметно от меня, ихняя «парочка» распалась: распалась и рассталась.
И на сей раз белобрысый настроен ко мне значительно дружелюбнее, чем утром; даже какой-то проблеск, какое-то подобие приветливой улыбки является на его лице: он тоже замечает меня и уже узнаёт как «своего». И поскольку автобус почти весь заполнен пассажирами, а парное сидячее место рядом с ним – вроде как свободно и никем не занято, белобрысый отодвигает ноги и приглашает тем самым подсесть к нему. Мне ничего другого не остаётся, - даже несмотря на то, что придётся мне ехать на этот раз с левой стороны по ходу движения автобуса, отступая тем самым от строгих мамулиных наставлений, - я охотно принимаю его приглашение и протискиваюсь со своим дорожным, «походным» портфелем к окошку.
Ситуация просто обязывает завести какой-никакой разговор. Что и делаем с белобрысым. Обмениваемся короткими, сдержанными мнениями «на нейтральную тему»: о погоде. На этой же теме наш разговор быстро иссякает.
Тут в автобус заходят остальные пассажиры, рассаживаются по своим сиденьям; после них водитель садится за руль. Трогаемся с места.
Выехав с территории автовокзала, автобус почти тут же, через считанные минуты, заворачивает на ближайшую заправочную станцию.
Снова остановка.
Я и белобрысый, сидя рядышком, как два голубеньких голубка, оба мнёмся: не знаем, как дальше продолжить начатый разговор, какую бы ещё найти «нейтральную тему».
Тут-таки белобрысый решается прервать наше обоюдное молчание: закинув себе в рот подушечку жевательной резинки, или леденец, (или что там у него было), полязгав челюстями и поиграв желваками, - он поморщил нос и еле заметно кивнул в сторону юного солдатика:
- А запашок неприятный тут – как вроде палёной резиной воняет. От его ботинок, скорее всего. Не чувствуешь?
- Не-а, - тут же отрицательно мотнул я головой, не став ему подыгрывать и также, как он, морщить нос.
…Уж как-то так само собой повелось, уж как-то так «исторически сложилось», (и, думаю, я особо так не удивлю своего читателя нижеследующим заявлением, нижеследующей ремаркой), - но, как на мой пристальный и пристрастный взгляд, все сегодняшние, современные «бандеровцы» (равно как и все, к ним «примыкающие») – все они в той или иной степени пи-ар-асы. И, как всякие пи-ар-асы (в самом грубом и нарочно извращённом смысле этого слова), могут часто – чаще нас с вами и чаще других, рядовых и обычных граждан-обывателей – делать в интернетовских соцсетях свои пи-ар-астические высказывания и суждения.
Также достаточно давно меня перестало удивлять и то, что эти их пи-ар-астические высказывания и суждения зачастую противоречат не только какой-либо общечеловеческой логике и здравому смыслу, но даже их же собственной, насквозь агрессивной бандеровской натуре. Казалось, вроде бы – хотя все «бандеровцы», по идее и по сути своей, также как их «кумир», профессиональный террорист, - должны быть воинственными и милитаристски ко всему настроенными; но, в современных условиях и в наших сегодняшних виртуальных реалиях, именно они-то зачастую любят рядиться под «миротворцев» и пушистых овечек, и даже – под закоренелых пацифистов. И время от времени позволяют себе – в своих пи-ар-астических целях – какие-либо негативные выпады, в виде своих высказываний и суждений на публичном интернетовском пространстве, в адрес Человека-с-ружьём.
Незадолго перед тем, - незадолго до того времени, о котором ведётся речь в этом рассказе, - такие выдающиеся пи-ар-асы нашей с вами современности, как А. В. Макаревич (типа, митрополит русского рока и, типа, авторитетнейший телекулинар всех времён и народов) и Сержик Лазарев (типа-певец и типа-телеведущий), высказывали свои негативные суждения по случаю установления в Москве памятника Калашникову, конструктору знаменитейших во всём мире огнестрельных автоматов. Что-то им, видите ли, не понравилось в этом памятнике: то ли вид городской портит, то ли не в том месте поставили, то ли сама «концепция» - памятник изобретателю орудия убийства, (не слишком ли тем самым милитаризируется сознание наших граждан и нашего общества в целом и нашего обывателя в отдельности?).
Так вот. Такие высказывания и суждения меня уже нисколько не удивляют. Хотя – всё ещё удивляет другое. Удивляет то, что тут же находится преогромное множество желающих всю эту хрень постить, размножать и тиражировать. Как будто от того, что они скажут, все эти а.в.макаревичи и сержики лазаревы, - как будто от всех их пи-ар-астических слов и от каждого ихнего пи-ар-астического словечка в отдельности, - в действительности зависят все судьбы мира!
Вот и здесь. Меня ничуть не удивило, - что и этот, дважды оказавшийся моим попутчиком белобрысый педик с бандеровским взглядом, - что и он «полез туда же»: не нашёл ничего другого, более умного и подходящего, кроме как попытаться завести со мной разговор с армейских ботинок сидящего напротив нас, чуть впереди юнца: а точнее – с того запаха, якобы от этих его ботинок исходящего.
Ха-ха! Знал бы он, этот белобрысый пердухан, дважды оказавшийся моим попутчиком, среди какого многообразия запахов приходится жить мне, - вот уже свыше десяти лет проживая на одной жилплощади (17 кв. м в однокомнатной хрущёвке) со своей мамой-пенсионеркой, страдающей «синдромом Плюшкина», и со всей нашей кошачьей «футбольной командой» (с командой под названием «Наш привет Куклачёву!»), постоянно насчитывающей не менее десятка-полтора «игроков».
Если бы мой белобрысый попутчик знал об этом, - то, наверное бы, постеснялся и поостерёгся заводить со мной диалог, начиная его с неприятных запахов, - может быть, нашёл бы другую «тему» для завязки и продолжения нашего разговора.
А так – он, по-видимому, хотел найти у меня сочувствие. Но сочувствовать ему и поддерживать разговор в этом, едва обозначенном им направлении я не стал. Вместо того – предпочёл тут же нацепить на уши наушники, собираясь послушать предварительно закачанные себе на телефон музыкальные треки. Но тут так получилось – нажал другую кнопку, «напал» на одну из местных FM-радиостанций и стал слушать её.
…Между тем наш автобус, заправившись, тронулся дальше: снова выехал на магистральную автотрассу (Ростов – Харьков) и, плавно и ускоренно, покатил по широкой и длинной ул. Харьковской российского города Н-ска.
И каждый раз
осенний день
приходит с опозданьем,
И каждый раз
скрывает нас
за снегом и дождём, -
пела певица у меня в наушниках.
И это было очень кстати: что называется – в тему. За окном моросило и сыпало в стекло мелкими дождевыми бисеринками. Словно бы символизируя благоприятное и благословенное начало нового дела, ранее в моей жизненной практике ещё не изведанного.
За окном автобуса мелькали и проносились мимо двухэтажные здания, ещё «сталинской» постройки, так называемого «барачного» типа, находящиеся кое-где уже в полуразрушенном или даже совсем разрушенном состоянии, (ещё один «комплекс объектов недвижимости», который роднит два наших города, ныне разведённых по обе стороны госграницы).
О чём я думал в тот момент? Трудно сказать. Легче сказать о том, о чём м о г думать. А ещё легче – сказать о том, о чём н и к о г д а прежде н е м о г думать.
Мог ли я думать – ещё около 5-ти лет тому назад, в свой «сороковник», - мог ли я тогда, в 2012-ом году, когда во всём мире ожидался очередной «конец света», якобы предречённый календарём майя, - мог ли я тогда думать, что не пройдёт и 5-ти лет – и «конец света» случится и наступит в «одной, отдельно взятой стране»? И что снова – и столь кардинально – изменится рисунок на политической карте мира, - и что снова, как и при распаде Советского Союза, это затронет судьбы сотен, тысяч и миллионов людей, и не в последнюю очередь – моих земляков? И что мне самому – «в третий раз за последнюю жизнь» (по выражению одного московского поэта-ирониста) – придётся вынужденно-добровольно поменять свой паспорт и, соответственно, государство и свою, так сказать, гражданскую принадлежность?
Мог ли я – хоть когда-нибудь раньше, хоть когда-нибудь прежде – думать о том, что к 2017-ому году, к столетней годовщине Великой Русской Социалистической революции, в моей жизни – как и в жизни целого мира – сложится такая «интересная» (в кавычках, именно в кавычках!), такая невероятная и такая умопомрачительная для всех ситуация? И что мне самому – в этот же год, в свои «юные 45» - придётся заново приноравливаться и приобщаться ко взрослой, самостоятельной жизни?
И тогда, в дальнейшем, - эту поездку, мою первую, за столько лет, поездку в одиночку, без сопровождения матери, можно будет считать началом такого приобщения: началом моей взрослой, самостоятельной, заново обретённой жизни. Началом, вполне удачно сложившимся.
И каждый раз
осенний день
приходит с опозданьем,
И каждый раз
скрывает нас
за снегом и дождём... –
пела у меня в наушниках Марина Хлебникова.
И – под эту её песню, под столь очаровательную и подходящую к моему настроению мелодию – думать ни о чём не хотелось, а тем более – с кем-то заговаривать. А хотелось просто созерцать. А хотелось просто наслаждаться каждым проживаемым моментом: хотелось вкапливать в себя, как в зеркало, и также, как зеркало, отражать – отражать всё то светлое, что ещё осталось в этом нашем-с-вами мире.
Жизнь снова представлялась мне увлекательным фильмом: фильмом хотя и грустноватым, а где-то, в отдельных кадрах, и вовсе печальным; но, от всего этого, никак не перестающим быть увлекательным.
…Через 20 минут, как и положено по графику, мы прибыли на таможенно-пограничный пункт пропуска. Перед въездом на его территорию наш автобус снова остановился, - для прохождения кое-каких пограничных формальностей.
Я снял наушники и, приготовляясь к проверке паспортов, полез за своим документом в портфель.
И тут же – так сталось: вторая, бандеровская натура моего белобрысого попутчика стала просачиваться на поверхность и стала проявляться всё более и более активным образом.
Воспользовавшись этой остановкой, мой белобрысый попутчик, наклонившись к моему уху, змеиным шепотком прогнусавил в сторону юного солдатика (…но если в предыдущем случае объектом неприязненного отношения были его армейские берцы, то теперь таковым «объектом» стал он сам):
- Ишь ты! В военной форме – и в открытую пересекает границу чужого государства. Это ж явно неспроста – не для прогулки. Это ж явно с каким-то поручением.
- Доброволец? – тут же робко высказал я своё предположение.
На что белобрысый, - словно бы воткнувшись в меня своим недобрым бандеровским взглядом и снисходительно им обмеряв меня с головы до ног, - назидательным тоном армейского командира, внушающего прибывшему на службу новобранцу его распорядок, - тут же дал мне отповедь: в том духе, что, мол, добровольцем тот юнец никак быть не может, потому что форма на нём солдата-сверхсрочника, то бишь кадрового военного: а значит, пересекает он границу и въезжает в «чужое государство» не добровольно, а «по заданию» или даже «по приказу». Не по своему благородному хотению, а по чьему-то высочайшему велению. И в общем… даже не из слов, а из того надменного тона, с каким эти слова были произнесены и с каким белобрысый меня «отчитал», - можно было подумать, можно было вывести и такой вывод: будто бы этот паренёк в военной форме, этот молоденький солдатик послан если и не лично самим главнокомандующим В. В. Путиным, то уж, по крайней мере, лично самим министром обороны С. К. Шойгу.
…Прохождение таможни и проверка паспортов – и на этот раз, как и утром, - заняли у нас не так уж много времени: не более 20-30 минут. Хотя в этом автобусе нас, пассажиров, было в несколько раз больше, чем в утреннем.
А вот когда уже, после проверки на «конвейерной ленте» ручной клади и багажа, все пассажиры нашего автобуса вышли из помещения таможни, когда уже расселись опять по своим местам и все уже готовы были, вместе с автобусом и с его водителем, двинуться дальше в путь-дорогу, - тут-то и произошла у нас ещё одна, непредвиденная заминка.
- Почему не едем? Почему стоим? Кого ждём? – запричитал белобрысый чуть ли не на весь автобус.
Оказалось, - ждём того самого солдатика, того самого паренька в военной форме.
И тут бандеровская натура моего белобрысого попутчика стала проявляться не только во взгляде, но и во взглядах («на происходящее»): не только в его змеином шёпоте, но и во всём остальном, - эта бандеровская натура, что называется, попёрла из него наружу, изо всех его щелей и пор: заговорила открыто и громогласно, во весь голос.
- Ну это вообще – возмутительно! Один – задерживает весь автобус. Если его задержали, если у него не в порядке документы – так пусть выясняют – выясняют столько, сколько им для этого понадобится времени. Но почему из-за него одного должны и все задерживаться?
К этому моменту я уже окончательно убедился, что мой белобрысый попутчик – из той породы сволочей, которые умеют затевать склоки и скандалы буквально на ровном месте и из разных мелочей, а то и вовсе – совершенно из ничего.
Некоторые неловкость и смущение я испытывал теперь только оттого, что и меня, сидящего рядом с ним, окружающие нас пассажиры могли принять за такого же «околобандеровского» скандалиста и мелкого склочника.
Я же, как и другие пассажиры, готов был терпеливо выжидать, - все эти пограничные формальности. Тем более, что подобного рода «опыт» - с более тщательной, чем у других, проверкой документов – у меня уже также имелся.
…Не далее как в конце апреля того же, 2017-го, года я впервые пересекал нашу совместную с Россией госграницу по своему новенькому паспорту ЛНР. Тогда погранслужащие не ограничились «пробивкой» моих новых паспортных данных на компьютере, а пригласили меня в кабинет – для индивидуальной, так сказать, беседы. В общем, ничего особо неприятного в этой незатейливой процедуре для меня бы не было, - если бы не два небольших нюансика. Первый нюансик: это то, что паренёк-госслужащий, проводивший со мной это своеобразное «флэш-интервью», всё время мне «тыкал», хотя по возрасту был, наверно, вдвое младше меня. И ещё – второй нюансик: увидев в моём новом паспортном документе на страничке с графой «Семейное положение» девственную чистоту, паренёк-госслужащий изобразил на своём лице озадаченный вид, кисло и натужно покосился, словно бы подозревая во мне принадлежность к «голубой расе», то бишь к представителям так называемой «нетрадиционной сексуальной ориентации», - и спросил: а почему я – до сих пор, в столь солидном возрасте – и не женат? Я что-то пробубнил – что именно, уже и сам не помню: мол – тык-мык, тыц-шиздыц – обстоятельства так до сих пор складывались, не в пользу моей женитьбы. Тогда мой «интервьюер» задал свой вопрос с другого, что называется, конца: жил ли я когда-либо с женщинами? Я ответил – мол, так и сяк: в официально зарегистрированном браке до сих пор состоять не довелось; а вот бывать в «неофициальных» отношениях с женщинами, то бишь «сожительствовать», - конечно же, приходилось, и не один раз. Но и этим моим ответом паренёк-госслужащий не удовлетворился и в своих вопросах о моей личной жизни не ограничился; тут же задал следующий вопрос, что называется – напрямую: живу ли я с женщиной сейчас, в данное время? Я ответил, что не живу. И это было сущей правдой: это моё «не живу» - в том пошлом смысле, в каком этот вопрос был мне задан. А так, вообще-то, живу, (если это можно назвать «жизнью»). На самом же деле – живу. Со своей самой первой на земле и самой дорогой на свете женщиной. Со своей мамой. А в каких «интересных» и «шикарных» условиях мы вдвоём с ней живём – это в двух словах невозможно передать. Если бы тот парнишка-службист стал расспрашивать ещё и об этом; а я же, отвечая ему, стал бы углубляться во все детали и подробности – трудно даже представить, на сколько времени ещё та наша беседа могла бы затянуться. А так – заняла не более 15-20 минут.
Вот. Ещё раз повторю: если не брать в расчёт парочку этих «нюансиков», то, в общем и в целом, я с пониманием отнёсся к столь пристальному и повышенному интересу к своей скромной персоне, въезжающей в РФ со своим новым – и до сих пор, до нашего всеновейшего исторического времени, не совсем обычно-привычным и ещё недостаточно для российских пограничников примелькавшимся – паспортным документом.
…Вот и теперь. Я отнёсся к возникшей ситуации с пониманием. Как и все остальные пассажиры нашего автобуса.
А вот моему белобрысому попутчику молчаливо терпеть ситуацию никак не хотелось.
- Въезжает, видите ли, в чужое государство – и в военной форме. И причём – в открытую, на рейсовом автобусе. В военной форме пересекает границу чужого государства. Вот и задержали, чтобы допросить: с какой целью, зачем и для чего он это делает…
- Ладно бы уже – на каком-то частном автотранспорте… А то ведь – на рейсовом автобусе… задерживает – столько людей!.. – Как будто подначивал всех белобрысый: как будто бы ему одному приспичило обличать в лице этого юнца в военной форме всю российскую армию, якобы вторгшуюся на «украинский» Донбасс. И делал это белобрысый так увлечённо и даже несколько упоённо: почище всяких штатных и проплаченных укропропагандонов.
Но никто из других пассажиров этого его энтузиазма так и не оценил. Более того – сидящая напротив нас женщина вдруг резко осекла белобрысого.
- Мужчина! А что это вы тут панику разводите? Из-за чего это вы так голосите?
- Ну как это – «из-за чего»? А для чего он, с какой целью – въезжает в чужое государство? Это ж явно не для прогулки. А с каким-то поручением от своего командования. Вот и задержали… - нудил, не унимаясь, белобрысый.
- Ну а вам-то – что с того? – не отставала от него женщина с приятной кругленькой мордашкой. И вся такая кругленькая, как ясным утром или ясным вечером солнышко, когда оно не режет очи.
- Ну как это – «что с того»? – не переставал нудить ей в ответ белобрысый. – Он один – задерживает весь рейсовый автобус с пассажирами. Так почему, из-за него одного, столько народу должно опаздывать?
- Вам лично, этот паренёк – что-то плохое сделал?
- Да ничего он мне не сделал!.. Не хватало ещё – чтобы он мне что-то плохое сделал!
- Ну, так а чего вы против него так взъелись? Почему на него одного так взбеленились?
- «Почему-почему»… - передразнил её белобрысый. – Задерживает весь, полный автобус с пассажирами – вот почему. Как будто так и надо: из-за него одного должны теперь и другие опаздывать! Смотри-какая-важная-персона!
- Подождём. Ничего страшного не случится. Не паникуйте вы так! Не опоздаете.
- Не опоздаете… - снова передразнил белобрысый. – Уже и так на целых полчаса автобус из графика выбился.
- Ну и что? Из-за каких-то полчаса вы тут такой переполох устраиваете, панику на всех наводите! Ничего. Нагоним.
- А потом ведь ещё – нам везде, по всем официальным каналам, будут заявлять, что никто из российских кадровых военных, никто из солдат-сверхсрочников на Донбассе не воюет! – не унимался белобрысый.
- Мужчина! Ну, может, хватит? Сопли тут свои разводить... Да если что – мы тут все за него, за этого солдатика, встанем!
Вполне вероятно, что она, эта кругленькая женщина с кругленькой мордашкой, имела в виду всего-навсего данный-конкретный эпизод: мол, если он, этот белобрысый мудило, не перестанет нудить и разводить тут свою околобандеровскую проповедь, - то они-таки всем автобусом заставят его заткнуться.
А мне же в этом её восклицании, в её твёрдом голосе и в её решительных словах послышалось нечто большее: мол, даже если Россия от нас и «откажется» (чему, конечно же, никогда не бывать! – но если всё же представить… чисто гипотетически…), то тогда… что ж… придётся тогда, для защиты своей русскости, и всем нам, всему Донбассу, в строй вставать… в том числе и… женщинам, старикам, детям.
- И сколько же нам его ещё ждать? – ещё раз огрызнулся белобрысый. Но уже как-то вяловато, по инерции.
- Сколько нужно, столько и подождём! – заключила этими словами кругленькая женщина невольно, на пустом месте возникший их с белобрысым спор.
…Ну и вот. Наконец-таки. Дождались.
Юный паренёк в военной форме вернулся и зашёл в автобус. И тут же извинился перед всеми, - за то, что стал невольной причиной задержки всего автобуса. Причём сделал он это с таким жалостливым выражением на лице… Если бы на нём не была военная форма и если бы мы находились не на таможне, а на вокзале, - можно было подумать, что это какой-то привокзальный нищий-побирушка, зашедший в автобус попросить подаяние. Такое вот выражение было у него в тот момент на лице.
Все отнеслись к его извинениям вполне благосклонно. Все – кроме белобрысого. Тот покривил губами и снова что-то недовольно пробурчал. Водитель как раз завёл мотор – и бурчание белобрысого тут же потонуло в бурчании мотора.
Тронулись в путь дальше. За 5-10 минут проехали «нейтральную полосу» и снова остановились: на таможне ЛНР.
Здесь пассажирам выходить из автобуса и проходить через специально оборудованный зал не надо. Здесь погранслужащий прямо в автобусе собирает паспорта и относит собранную стопку к себе в кабинку, для дальнейшей проверки и «пробивки» на компьютере.
Здесь, в салоне автобуса, все и всё на виду; поэтому хорошо заметно, что у кого в руках.
И здесь же заканчивается сугубо реалистическая часть моего рассказа. И в его ткань начинают вкрапляться и вплетаться некоторые элементы, некоторые блёстки сюрреализма.
Далее происходит эпизод, который я смело могу внести в копилку и занести в коллекцию своих прежних, пережитых ранее «сюрреалистических видений наяву».
Итак... Я достаю свою луганскую краснокожую паспортину, полученную в этом же, в 2017-ом, году, по достижении 45-летнего возраста. Сидящий рядом со мной белобрысый дядька достаёт свой загранпаспорт – российского образца, с двуглавым орлом на обложке. А что касается паренька в форме российского солдата-сверхсрочника, так он достаёт из нагрудного кармана, протягивает эл-эн-эровскому погранслужащему и подаёт ему… паспорт украинский. Да-да, самый натуральный внутригражданский украинский паспорт: с синей обложкой и с «вилкой», то бишь с трезубцем.
Тут уж я не упустил случая – не без малой толики ехидства – обратить на это внимание своего белобрысого попутчика: мол, а паспорт-то у юного российского «сверчка» - паспорт-то украинский: значит, государство, в которое он въезжает, не такое уж для него «чужое».
- Я вижу, - не глядя мне в лицо, отведя свой бандеровский взгляд в сторону, с нескрываемой долей раздражения произнёс белобрысый.
Тут же его бандеровский взгляд и потух, - хотя и не совсем окончательно. Если до сих пор мне трудно было представить ту «змею двухметроворостую», какую в своём знаменитейшем стихотворении увидел Маяковский, когда подавал «господину чиновнику» при пересечении границы свой молоткастый-серпастый советский паспорт, - то теперь же её представить мне достаточно легко: потому что такую же змею двухметроворостую я выловил в беглом взгляде своего белобрысого попутчика, когда тот мельком глянул на мой звездастый-колосистый луганский паспорт.
Через 20-30 минут проверка паспортов закончилась. Для всех благополучно и для всех без исключения – без задержек.
Перед нашим автобусом открылся шлагбаум, и мы выехали с территории эл-эн-эровской таможни.
И далее – потряслись, как на какой-то старинной колымаге, как на каком-то средневековом тарантасе, - по нашим разбитым «украинским» (бывш.) дорогам.
…За последующий час с небольшим пути мы с белобрысым не обмолвились ни словом. Хотя меня и, что называется, «подмывало» весь этот час, но излишняя деликатность так и не позволила – задать ему парочку-тройку своих едко-ехидных вопросов:
А он-то, белобрысый, - что «забыл» в чужом государстве? И за какие такие заслуги имеет российский паспорт – причём не обычного, а заграничного образца? И за какие такие выдающиеся заслуги во благо Отечества ездит получать в российском банке крупные суммы денег? И что до этого делал и что теперь, со снятой в российском банке крупной суммой денег и со своими околобандеровскими взглядами, - что теперь он собирается делать в «чужом государстве» (если моя родная Луганская республика для него – «чужое государство»)?
Что поделать, - постеснялся. Опять постеснялся. Точно так же, как постеснялся напомнить своему белобрысому попутчику и о том, что вышеупомянутый в этом рассказе Михо-Мишико (Саакашвили) вторгся и ворвался в «чужое государство» вообще без наличия при себе какого-либо паспорта – на руках своих сторонников и на одном их голом энтузиазме. И чё? И ничё.
Излишняя врождённая деликатность так и не дала мне смелости задать белобрысому свои «насущные» вопросы. Эти вопросы так и остались мной незаданными, так и повисли в воздухе.
Но (мой читатель да согласится!) вопросы эти напрашивались как бы сами собой.
…Через час с небольшим, как и положено по графику, мы приехали в мой родной «город А.».
Я поднялся со своего места и стал протискиваться к выходу.
- Ты уже выходишь? – переспросил белобрысый.
И напоследок посмотрел на меня, слегка исподлобья, - но уже не матёрым бандеровцем, а затравленным волчонком: как будто бы лишаясь в моём лице своей последней поддержки и опоры. Как будто бы опасаясь того, что оставшиеся в автобусе пассажиры на оставшемся отрезке пути могут сожрать его с говном. За его крайне неприязненные высказывания в адрес юного солдатика. Сожрут, и не постесняются. И не скривятся. И не подавятся. И не поперхнутся.
Мне даже на какое-то мгновение стало жаль – оставлять его одного в столь недружелюбной для него компании. Но, тут же подавив в себе эту жалость, я вышел из автобуса.
И через 15 минут был уже дома, в объятиях своей мамы.
- - -
…А вышепредставленный эпизод, вышеприведённый «случай на границе» - заставил меня, сразу же за тем, взяться за написание этого рассказа и, одновременно с тем, задуматься над вопросом, вынесенным в заголовок:
НЕ ПОРА ЛИ ПЕТРУШКЕ СМЕНИТЬ РЕКВИЗИТ?
И – вместо российских паспортов – показывать с трибун всему миру… паспорта украинские. Мол, так и сяк-наперекосяк… Вот – погляньте: Россия, ФСБ и сам-лично Путин уже настолько обнаглели, что посылают к нам своих агрессоров с классно, на высоком профессиональном уровне подделанными украинскими паспортами!.. (И – как вывод): пожалейте несчастных – пожалейте самого богатого президента самой бедной европейской страны – подкиньте ещё пару-тройку мильярдиков – на убийство жителей Донбасса!..
А то ведь нынче, нынче-то – что получается? Носится бедолашный Петро Олексийович, как угорелый (хотя – почему «как»? он и есть – угорелый!), - носится по всему белу свету со своими российскими паспортами. А нет бы – взять и поменять их на паспорта украинские. И демонстрировать их всему мировому сообществу. Может быть даже, оно бы дешевле обходилось – с точки зрения обеспечения своим клоунско-цирковым реквизитом.
А впрочем – у богатеньких, многодолларовых миллиардеров-олигархов, у них – свои причуды.
А вот украинским СМИ всё же не помешало бы – обновить свой «репертуар».
Я так и вижу…
Новая тема для укро-СМИ:
Вот она, новая тема, в крупных заголовках:
РОССИЙСКИЕ ОККУПАНТЫ С УКРАИНСКИМИ ПАСПОРТАМИ
ПУТИН ЗАСЫЛАЕТ НА ДОНБАСС СВОИХ АГРЕССОРОВ,
СНАБДИВ ИХ УКРАИНСКИМИ ПАСПОРТАМИ
У РОССИЙСКИХ НАЁМНИКОВ,
ВОЮЮЩИХ НА ДОНБАССЕ,
УКРАИНСКИЕ ПАСПОРТА
КРЕМЛЁВСКИЕ НАЙМИТЫ С УКРАИНСКИМИ ПАСПОРТАМИ
ФСБ И МИНООБРОНЫ РОССИИ ПЕЧАТАЮТ
ДЛЯ СВОИХ КАДРОВЫХ ВОЕННЫХ
УКРАИНСКИЕ ПАСПОРТА
Ну и так далее – в том же роде и в том же духе.
Я так и вижу…
На очередной пресс-конференции В. В. Путина встаёт со своего места унианский упырёныш Рома Цымбалюк, - встаёт и задаёт из зала очередной свой провокационно-тупой и тупо-хамский вопрос:
Мол, как же так, господин Президент?! Что же это получается, многоуважаемый Владим-Владимирович?! Мало того, что Вы к нам, на наш «украинский» Донбасс, своих боевых бурятов воевать засылаете, - так ещё вдобавок, с недавних пор стали им украинские паспорта на руки выдавать, - классно, на высоком профессиональном уровне подделанные украинские паспорта?! Вот и – как нам теперь это своим кастрюлеголовым майданцам объяснять? Как это всё им в кастрюльки-то впихивать? Как это всё интерпретировать?.. Этак вы нам, укроповско-бандеровским пропагандонам, совсем карты спутаете! Этак у потребителей нашей укроповско-бандеровской пропаганды кастрюльки-то совсем набекрень съедут!
…Но, - а вместе с тем, подбрасывая своим рассказом эту свежую темку для укро-СМИ, - я тут же осекаюсь. Мой внутренний цензор начинает нашёптывать мне: зачем я это делаю? Зачем тревожу – и без того, до крайности растревоженное – осиное гнездо? Ведь никто из тех, кто это «гнездо» содержит, до сих пор мне не платил и не платит. Так к чему, тогда, мои теперешние старания?
Поэтому-то я и осекаюсь. По своим внутренним цензурным соображениям. По соображениям своего «внутреннего цензора».
Ну и ещё… кроме того… опасаюсь я: опасаюсь, как бы ненароком не выдать своим рассказом какой-нибудь военный секрет. А вдруг этим самым – художественно вышеописанным фактом – выдам противнику нашу общую с Россией-матушкой военную тайну?
А посему – замолкаю.
И на этом завершаю свой рассказ.
[ октябрь 2017 – апрель 2019 ]
ПОСЛЕСЛОВИЕ К РАССКАЗУ
Случай, описанный в этом рассказе, произошёл со мной 6 октября 2017-го года.
Следом же за тем, что называется – по горячим следам, мне захотелось написать отдельный рассказ, посвящённый тем впечатлениям и ощущениям, которые мне этот день принёс: по ходу написания придав этим своим впечатлениям и ощущениям художественно-публицистический вид.
При нормальном течении обстоятельств я бы мог управиться с этим своим литературным трудом за месяц или за два. В крайнем случае – за три. И к концу того же, 2017-го, года я бы, точно, свой рассказ окончил. Как и планировалось у меня вначале.
Но поскольку те житейски-бытовые обстоятельства, в каких я сейчас всё ещё нахожусь, нормальными никак не назовёшь; то работа над этим рассказом растянулась у меня на полтора с лишним года.
И сейчас, когда пишу это послесловие, я уже, помимо стеснённых житейски-бытовых обстоятельств, также нахожусь под впечатлением от двух новостей, от двух недавних событий, которые могут перечеркнуть и свести практически к нулю всю злободневность и актуальность моего рассказа.
Первая новость – ни хорошая ни плохая. В общем-то даже – никакая. К нам, жителям Донбасса, по большому счёту никакого отношения не имеющая. Украина избрала себе шестого Президента. Лично я, с начала избирательной кампании и до её завершения, никаких особенных иллюзий насчёт г-на Зеленского не питал; и, поэтому, никаких особых надежд на него и теперь не имею. И даже – более того: в словосочетании «шестой Президент Украины» ключевым и наиболее значимым словом мне видится и представляется именно порядковое числительное – «шестой». «Шестёрка» - если говорить совсем уж прямо и начистоту. Числительное не столько даже порядковое, сколько бес-порядковое. Президент-«шестёрка».
Многие, уже наверное, устали называть его «марионеткой Коломойского». Как на мой взгляд, звание для Вовчика слишком почётное. Как на мой субъективный взгляд, самое большее, на что он тянет и на что претендует, так это – жопа Коломойского.
…А вот вторая из этих двух новостей – для нас, жителей Донбасса, - безусловно, хорошая. Новость, несомненно, позитивная. Новость, вне всяких оговорок, со знаком «плюс».
24 апреля 2019 года Президент Российской Федерации В.В. Путин подписал Указ об упрощённом получении российского гражданства для жителей ДНР и ЛНР.
А это означает, что уже в ближайшем будущем российские паспорта можно будет увидеть в руках не только белобрысых «околобандеровцев», наподобие того, который выведен мной здесь, в этом рассказе.
Это означает, что недалёк тот час, когда российский паспорт можно будет увидеть и в руках автора этого же рассказа.
Такую возможность для себя я ожидаю вот уже 15 лет.
Ещё в 2004-ом между тогдашним руководством двух стран, России и Украины, велись разговоры о введении двойного гражданства. Ещё тогда я желал присоединиться к своим самым близким людям, к маме и бабушке, уже имевшим российское гражданство с 2000-го года; но, при всём при том, я не желал тогда ещё отказываться и от гражданства украинского.
Но в конце того же, 2004-го, года в древнерусском стольном граде Киеве случилась «помаранчевая революция», по сути своей – очередная «перемога» бандеровско-прозападной олигархической клики над украинским народом. И разговоры о двойном гражданстве заглохли на неопределённое время. А иметь по два по три паспорта одновременно стало возможным только для зажратых олигархов, наподобие «того-же-самого» Бени Коломойского.
…И вот наконец-таки, спустя 15 лет, это вышло из плоскости досужих разговоров и стало объективной реальностью.
Страшно подумать и тяжко каждый раз вспоминать – на какие жертвы пришлось пойти народу Донбасса ради осуществления такого, для многих из нас вполне естественного права. И тем значимее и тем ценнее для нас это, вне всяких оговорок, выдающееся историческое событие.
Это означает, что уже в скором времени я и мои земляки, став полноправными гражданами великой Российской державы, будем находиться под её надёжной и нерушимой защитой: под защитой её и её армии.
Да и российские солдатики в форме «вежливых людей» будут теперь пересекать границу не с украинскими паспортами и не так осторожно, - не стыдливо извиняясь перед всеми и каждым, а с гордо поднятой головой. И со вполне определённой целью – для защиты своих же сограждан и соотечественников.
И не в одиночку, а целыми группами…
[6 июня 2019]
На фото вверху: моя мама Юля на скамье примирения в г.Новошахтинск Ростовской обл.
На фото внизу: тот, кому больше подойдёт скамья подсудимых на международном трибунале