А в погребе был рак... (О поэзии В.Г. Богомякова)
Со стихами Владимира Богомякова я впервые столкнулся в начале 2000-х годов на сайте "Топос".
Не мог пройти мимо этого виртуального литературно-философского журнала. Меня всегда интересовала философия,
а краткие, но запоминающиеся встречи с мудрыми людьми приучили ждать от них чего-то необычного.
Именно на это и настраивашься, читая предлагаемые ими произведения. Первая же страница ошеломила:
* * *
Во мне совсем нет места для Вечности.
Только этот живот да эти конечности.
Только трюки любви в моем правом предсердии.
Нет в крови кислорода и нет милосердия.
Только печальные эти бактерии,
Сидящие вечером в сонной артерии.
Лишь дракон и феникс на митральном клапане,
Что держат белую розу своими лапами.
...
"Во мне совсем нет места для Вечности..."
Воображение автора, по-видимому, не зря обратилось к вечности и не просто к вечности а к Вечности (с большой буквы).
Это действительно волнующее и загадочное для каждого человека, пытающегося осмыслить своё место в мире, понятие.
Известен сюжет из восточных сказок, в котором Ворон, прилетающий к огромной гранитной горе раз в сто тысяч лет,
пытается отколупнуть от неё хоть кусочек.
Понятны тщетные усилия волшебной птицы, так как будь её клюв из самой крепкой закалённой стали, что оно значит
против твёрдости гранита! И когда легенда уверяет, что Вечность исчерпывается только тогда, когда Ворону
удастся склевать всю гору, то становится ясной огромность неисчерпаемого и неизобразимого другими способами
Времени, из которого Вечность, собственно, и состоит.
Итак Вечность, в которой жизнь отдельного человека, да и вся наша человеческая история представляет
собой неуловимую и ничтожную малость, должна по фантазии Владимира Богомякова найти место в нём самом,
в его отдельном организма. Разумеется, он прав и искомого места Она там не находится. Иными словами, автор
фигурально говорит - все мы, ребята, под Богом ходим. Истина реально философская и даже вошедшая во многие
учебники логики в виде силлогизма "Все люди смертны. Кай человек. Следовательно Кай смертен." И это так.
Что же дальше? Дальше Владимир обращается к реальности. Описывает сам себя. Очерчивает некий автопортрет
из которого мы видим, что он жив, но, мягко говоря, нездоров. С животом и конечностями, кажется, всё в порядке
а вот сердечко малость барахлит. То ли оно влюблено "...трюки любви в правом предсердии...", то ли отягощено
воздействием некоторых сомнительных, возможно, лекарственных веществ, на которые намекают "дракон и феникс",
держащие "белую розу" "на митральном клапане." Нитроглицерин? Гашиш или опиум? Гиперболическое остутствие
кислорода в крови и неведомые бактерии в сонной артерии, вроде бы, указывают на вероятный приём наркотиков
внутривенно...
Но, это, разумеется, гипотеза, эвристические умозаключения, на основе поэтического высказывания. Главный вопрос,
который нас занимает не этот. Главный вопрос, который возникает при чтении любого поэта, занявшего наше внимание
и удивившего нас, это: "А как же сделаны стихи? А смог ли бы я так написать?"
Могу ли сочинить, к примеру, такое:
Купил я водки две чекушки
И засандалил: "Чем не Пушкин?!"
Нет, мне, конечно, так никогда, никогда не высказаться. Для этого я слишком уважаю великого русского классика.
Но мало ли как я высказываюсь и мало ли чего я уважаю. Сейчас на повестке дня не чьи-то сомнительные вирши,
а факты сибирского "Топоса". Всё-таки хорошо, что это литературно-философский ресурс. Философы - моя слабость.
Раньше мало чего понимал о мудрецах человечества. Постепенно разобрался в них. Философы, это такие люди,
которые говорят и судят о чрезвычайно многом, причём ошибаются крайне редко, поскольку привыкли,
в силу профессии, рассуждать последовательно и логично, а если и ошибаются, то чаще всего в главном,
так сказать, в принципиальном, том самом, откуда начинаются все рассуждения.
Поэтому, по пустякам с ними спорить бесполезно - они тут же уложат тебя на лопатки.
Значит, надо не обращать внимания на видимые хитросплетения и заморочки, системность или бессистемность изложения,
а попытаться найти в их учении самое главное, ту печку, от которой они пляшут.
Часто такой печкой является проблема жизни и смерти. Не напрасно Богомяков заканчивает стихотворение о Вечности
стихами:
...
И уехать, как попугай к сороке, когда скажут "Поехали!",
Оставляя за собой бытие со значительными прорехами.
"Во мне совсем нет места для Вечности..."
Ясно, что не участь неведомого "попугая" уехавшего к "сороке" волнует автора. Видели мы и заморских попок всех
цветов радуги размером с воробья и деревенских сорок величиной с добрую курицу. Хотя путешествие из клетки в лес
для говорливого жителя городской клетки означает верную гибель. Сдаётся, под этим пернатым песонажем лирический
герой неявно предполагает совсем не птицу, а самого себя. И знаменитое гагаринское "Поехали!" ему суждено услышать
отнюдь не на взлёте космического корабля, а "оставляя за собой бытие", то есть попросту, умирая!
А под "значительными прорехами" бытия скорее всего подразумеваются периоды беспамятного существования во сне либо
в опьянении. А возможно периоды недостойного человека существования в часы отупляющей, монотонной и бессмысленной
физической работы, от которой ни в душе, ни на сердце ничего не остаётся, разве что в кармане появлется малое
количество денежных знаков.
Мысли, чувства и намерения, возникающие при чтении стихотворения Владимира Богомякова, могут быть и другими,
не столь доброжелательно-проницательными или проницательно-доброжелательными, каковые возникли и описаны выше.
Читатели-то бывают разными.
Но отвлечёмся на другое стихотворение, размещённое на той же странице. Оно тоже о жизни и смерти, но с иной точки
зрения. Владимир обращается в нём к теме православия. В сущности перед нами лирическое высказывание об известном тексте
весьма распространённой молитвы. Художественное произведение. Личный поэтический миф о религиозной, освящённой
вековыми традициями, уставами церковных канонов и ритуалов частичке христианского богослужения, направляемой
к Богу-отцу.
...
В нездоровом сердце крестьянской страны.
Глядит со стены и с небесной тверди
Очищающий ны.
Миллиарды ртов произносят,
Читают Господню молитву:
"Отче наш, Иже еси на Небесех!"
...
"Избави нас от лукавого."
Поскольку произведение закачивается намёками на дьявольские пророчества о мировых расселениях арабов и страшной
катастрофе в Калифорнии, то речь идёт о жизни и смерти в массовых масштабах, в масштабах планеты. Но, лирического героя
это занимает гораздо меньше, чем описание расслабленного Лукавого окружённого тропическими животными: морскими лилиями
(иглокожими), голотуриями (иглокожими), офиурами (иглокожими) и просто иглокожими без названий. Видно, это
серьёзнее беспокоит мифического ЛГ, но не будем здесь акцентировать нашего внимания. Десакрализация священного -
вот что бросается в глаза по большому счёту. Бог-отец глядит не с церковной иконы, а со стены. Страна не
рабоче-крестьянская, в которой к годам перестройки было не менее 70% населения именно рабочих, а крестьянская.
В стране, насчитывающей от силы 150 миллионов жителей из которых воцерквлённых граждан по статистике не более 2%,
молитву произносят миллиарды ртов. Чьи же это рты? Может быть иглокожих? Да, богомяковская фантазия может завести
нас очень далеко. Утешимся тем, что это всего лишь поэтика от художественного приёма метонимии до художественного
приёма преувеличения, без которых и стихи не стихи.
В это же время об эссе Владимира Богомякова “О впадении в болезнь” сообщил журнал "Новый мир"
(http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2003/6/ww1.html) В 2006-м году этот журнал дал подборку его стихотворений
с предисловием Владимира Перельмана: "Край кипящего молочка".
Начиналась она со следующей вещи:
* * *
Два старых хиппи стали сборщиками картофеля.
В 6 утра они выходили на грязные поля.
А кормили их жидкой похлебкой из маркофеля.
По таким законам живет Сердцевинная Земля.
Сердцевинная и сердцевидная —
Из космоса напоминающая огромное остановившееся Серое Дце,
Розами увитое, стрелами пробитое.
Его умирающий и наблюдает в самом конце....
Как видим, та же тема "Жизни и смерти".
знаменательна концовка стихоторения о фильме "Броненосец Потёмкин"
...И вся наша жизнь. Лишь кораблик плывет по бумаге.
Эйзенштейн тихо курит гашиш. В небе реют красные флаги.
Третье стихотворение очень котроткое и простое. Приведу его целиком, чтобы читатель мог оценить всю гениальность
простоты и простоту гениальности Владимира Богомякова.
* * *
Пустынно-глухо, в полусне
Собачка бегает по небу.
За разноцветными ширмочками разливают вино “Миснэ”.
Лежит на полу деревянный Бунин.
Ходит старушка посередь двора.
Бражку пьет и кружит разная детвора.
Летят на нас безглазые канарейки.
Девушка пьяная улыбается со скамейки.
Водит карлик кошечку за лапочки.
Кошечка смеется, и все ей до лампочки.
Какое может быть сомнение? Перед нами ничем не прикрашенная сюрреалистическая картина. Бесцензурный разнузданный
бред законченного алкоголика.
А позже на богомяковское творчество обратили внимание и другие "толстяки" "Знамя" и "Октябрь".
Публиковались объёмные подборки стихотворений.
Вот 2008 год журнал "Знамя" (http://magazines.russ.ru/znamia/2008/3/bo9.html):
* * *
Батюшка даёт по десятке с утра всем мужикам, чтоб не сдохли с похмелья.
Идут к магазину, а там уже кот пляшет в приступе сродного с бездной веселья.
Что ты, усатый, давай по пивку, хватит скакать...
Или там же:
* * *
Из квашеной капусты вылез кто-то, пучеглаз и прекрасен.
“Во взгляде на женщину я с графом Толстым не совсем согласен!”
Шарах его ложкой, назад полезай откуда вылез.
Нечего тут рассуждать, тоже мне нашёлся битлес.
...
И заключительное двустишие приведу целиком:
* * *
Берёзу по морозу, что сахарок, кололи. Бессмысленны скоты дрова весь день кололи.
Кололи, приговарьвали на тайных языках. А девки у них видели наколки на руках.
Звуко-образная эволюция от "иглокожих" привела к "колющим дрова" и "наколкам". Тенденция за более чем 10 лет
пока не изменилась.
Вот "Знамя" за 2014 год, стихотворение, в котором намечается выход из запоя и очередной подход к православию:
* * *
Если месяц подряд вы бухали, не нужно грустить!
Вам чайку с зверобоем хорошо бы попить.
Взять билет до Укропной, почитать любимую книжку свою
Про то, как от Бытия к Ничто мы приходим, а от Ничто опять к Бытию.
Поезда устают, и автобусы, и самолёты, и сороконожки.
Есть такие постройки, меж которыми не протаптываются дорожки.
Пахнет мышами и летом в зелени мёртвых дубрав.
И никогда не убойся, смертию смерть поправ.
Впрочем это неудивительно, если по некоторым сведениям первая публикация автора была не в России, а во Франции,
в самом городе Париже. Признаки духовной эмиграции расцветшей в родной тюменщине налицо.
В журнале "Октябрь № 8 за 2013 год был опубликован шедевр Богомякова о маньяке
* * *
В месяц студень не болтайтесь ночью за вокзалом; не то выйдет на вас один такой – лицо земляное, голосок осиный,
спрашивает, мол, где здесь, мужик, улица Фабричная. Ох, не Фабричную ему нужно улицу и не денежки ваши...
Тут же и средство от страшного маньяка выдаёт наш поэт. Оказывается отпугнуть сумасшедшего убийцу может слог "бе",
в двоичном исчислении, то есть повторённый два раза. Вот так: "Бе-бе!" Так что, при желании, можно и "поболтаться
ночью за вокзалом".
Судя по впечатлению от прочитанного мною у Владимира Богомякова он страдает тяжёлой формой мизантропии. Дружба по
переписке и собутыльничество от этого не спасают. Не спасает и работа с людьми: профессору философии по роду
деятельности приходится много общаться с молодёжью - читать лекции, проводить семинары. Как видим, это тоже
бессильно. Где образы юных любознательных студентов и пытливых, жадных к науке студенток?
Единственно тёплые человеческие чувства у Владимира Богомякова вызывают почему-то не люди, а собаки.
Прочитайте стихотворение "Проклятие собаки" и сразу прочувствуете это сами.
ПРОКЛЯТИЕ СОБАКИ
Собака плакала в вольере,
Размазывая лапой слезы по лицу:
«Вы что же это, суки, совсем обалдели,
Совсем не даете мне колбасу.
Вам — котлеты с картошкой. Мне — хлеб и вода.
Да как же не стыдно вам, господа.
...
Второе впечатление, точнее мнение, которое сложилось постепенно, это то, что стихи Богомякова не надо принимать
эмоционально или рассудочно - толку не будет. Это стихи-заклинания, такие же невнятные и непонятные, как "бе-бе".
Рассчитаны они на авторитет литературы, на авторитет профессорского звания, на авторитет православия
в конце концов. И требуют они одного - слепой безоговорочной веры. Credo quia avsurdum.
(Верю, потому что это абсурдно.) Другого способа положительно воспринять такую поэзию не существует.
Правда, философ Шопенгауер, которого хорошо знает Богомяков, говорил: "Абсудное нравится в первую очередь
безголовым" и, на мой взгляд, был совершенно прав.