Монументальность дел, великих дел,
уже не вдохновляет - не осилишь.
А вот к ремёслам я не охладел,
я греюсь ими в холоде узилищ
прожитых, пережитых, прошлых лет,
где камерность милей пространства зала
и танцплощадка лучше, чем балет.
а то, что нас тогда с тобой связало -
не Мухиной в заклёпках громадьё.
Рабочий и колхозница? Помилуй.
Онегин? Брось. Ах, юность, мать её!
Болезнь, синдром Руслана и Людмилы
да гипсовая девушка с веслом.
Не божий дар? С какого перепуга?
У прошлого, идущего на слом,
всегда найдёт ремесленник-хапуга
на хлеб и масло. Может, на икру.
Немногие скопили на рояли -
на скрипки - больше. Я не соберу
того, что в переходах собирали
в консервных банках летом и зимой
умельцы, но не гении, вот так-то.
Скажи - ведь по душе тебе самой
бесстыдных ласк хмельное пиццикато.
Не клавиш мощь, не сумрачность химер,
не пафос поэтического стиля,
не кучка строк, уложенных в размер,
не то, что мы давно себе простили -
улиточность скрипичного ключа.
Все двери настежь, просто и красиво.
Величие коньячное влача,
запомни первый вкус аперитива.
Увы, мой свет, сивушные масла
совсем не дар. Они, скорей, осадок.
A лёгкость бытия и ремесла -
остаток, да и тот совсем не сладок.
Простой мотив - душе усталой бром
приятней, чем огромность скучных арий.
И разве мы рояль во тьму берём...
Нет, скрипочку в замызганном футляре.