«В сердце Пустыни спрятан чудесный клад», -
Кто-то из местных однажды проговорился.
Мы продолжали паясничать и глумиться,
Помня, что самое ценное здесь – из стекла.
Знал и младенец: пустыня – не бабкин диван,
Где притаилось до сумерек Оле Лукойе,
Риск не оправдан. И в том сомневалось лишь двое:
Я и солдат, что недавно догнал караван.
Мы собрались на рассвете, налили воды
В круглые фляги, раздали последние вещи.
Мы уходили, как те, что уходят навечно,
Но обещали вернуться до первой звезды.
Все, кто остался, не раз посмеялись нам вслед.
- Чаша Грааля, - кричали они, - не Монако!
- Не королевство, - заметил мой спутник, - Однако,
Стоит дороже, чем твой или мой скелет.
Шли мы стремительно, можно сказать – от винта.
Чувствуя, как мир вокруг превращается в пекло,
Очень хотел я спросить при оказии Христа,
Только ли феникс способен воскреснуть из пепла?
Вместо ответа услышал я, как Моисей,
Голос, зовущий к истокам загадочной дали:
«Долго же шли вы. Похоже, почти опоздали».
А за барханом, как крепость, восстал Колизей.
Мы побежали. Так бегают только к раздаче.
Пуст Колизей оказался. А в центре рос дуб.
Я прикоснулся к стволу, как касаются губ.
Вдруг мне послышалось, будто бы дерево – плачет.
Спутник мой хмыкнул и сплюнул в горячий песок.
- Это мираж, - он сказал. Вопреки всей Науке,
Дуб обхватил я руками так крепко, как мог,
Точно обняв всей душой после долгой разлуки.
Мы возвращались в потемках. Мой спутник молчал.
Он так хотел стать богатым, что даже не понял,
Что предлагала Пустыня, держа на ладони
Сердце свое перед нами, как два калача.