ПОД ПЯТОЮ ГЛУПОСТИ
Автор Игорь Бестужев-Лада
Игорь Васильевич Бестужев-Лада(1927-2015), советский и российский учёный, историк, социолог и футуролог, специалист
в области социального прогнозирования и глобалистики. Доктор исторических наук, профессор. Заслуженный деятель науки РСФСР. Лауреат золотой медали Н. Д. Кондратьева 2001 года «за выдающийся вклад в развитие общественных наук».
Автор нескольких десятков монографий и брошюр, свыше двух тысяч статей в периодических изданиях.
https://ru.wikipedia.org/wiki/ Бестужев-Лада, Игорь Васильевич
Продолжение 29 романа.
Продолжение 28 http://www.stihi.ru/2019/06/17/5034
ПОКЛОНЕНИЕ МАМОНЕ БЕЗ ПОКАЯНИЯ
«Неизвестно, как повернулось бы дело, если бы Наломаич в это время случайно не проснулся и не вышел на двор по своей надобности. Обнаружив крамолу, он очень разгневался и повторил свой подвиг с драгунами, когда вошёл во власть. Подбежал к Управе, схватил камень и швырнул в окно. Шайка оторопела. Швырнул второй – шайка выкинула белый флаг, и шайкисты стали выходить по одному, бросая алебарды.
Но и тут Наломаич остался верен себе. Отправил крамольников на поправку здоровья в ближайший дом отдыха, а когда те немного оклемались, выпустил на свободу – и снова заснул богатырским сном до следующей крамолы, нимало не внимая страшным угрозам, которые источали в его адрес сначала присмиревшие, а потом вновь обнаглевшие абрек и будочник.
Существует, правда, другая версия описанных событий. Согласно ей, абрек и будочник, как закадычные кореши Наломаича, вошли с ним в сговор, условившись, что немного поскоморошествуют, чтобы тот совсем не заскучал. Ну и подурачились на смех всем. Против этой версии говорит число всамделишных (не шутейных) трупов, никак в скоморошество не укладывающихся. За эту версию говорит тот факт, что Наломаич обошёлся с шалунами, как с потешившими его шутами: одного ждал самый настоящий триумф, другой был осыпан казённым золотом из расчёта по полушке за каждый день шутовства. Впрочем, угроза нависла над Наломаичем совершенно с другой стороны. А точнее – разом с двух.
Один фронт нападения составил беглый юрист по имени Исаак Иванович Хершуновский – дальний родственник Хершунского и Хершуновича, причём, как и они, такой ярый антисемит, каких свет не видывал. Он объявил, что спасёт Глупов и от воров-разбойников и от наглых инородцев, мало того, перенесёт его прямо в Нью-Дели, на берега Индийского океана, где климат помягче и, главное, нет постылых чуди и жмуди, чухны и чихны. Если только станет городничим или хотя бы если его не посадят в холодную за бесконечные драки и враки, а также за скандалы по пьянке.
Опыт истории учит, что глуповцы особенно охотно клюют на два обещания: посулить две чужих полушки, если взамен протянешь одну свою, родную, и переселить в Нью-Дели, оставив разбойников и чухну-чихну прозябать на глуповских болотах. Так что у Иваныча есть реальный шанс со дня на день стать глуповским городничим. Если, конечно, Наломаич опять в тот момент не проснётся.
Другой фронт нападения составил прямой потомок порфишек, изведших Заманиловского, а затем Алисина, братец Порфирий Идрисович Плюганов, внучатый племянник братца Фёдора Ионыча Гунявого-Плюганова и побочный отпрыск братца Идриса Вельзевулыча Кобасдохии. Оттеснив невесть каким образом пробравшуюся в стройные ряды умоскопистов истеричку-бабу Зинку Гунявую (тоже из того же потомства), он сплотил упомянутые ряды в колонну «клином» (или, как раньше говаривали, «свиньёй») и повёл её на Управу Благочиния в обход, с тыла.
Правда, колонна состояла в основном из престарелых, выживших из ума будочников, которые никак не могли позабыть свои златые дни во времена братцев Охова и Сдохова. Но в Глупове всегда было правило: чем больше маразма , тем больше почтения. Поэтому не исключено, что маразматики опередят Хершуновского и на какое-то время снова ввергнут Глупов в ужасы оховщины и сдоховщины. Если, конечно, Наломаич будет продолжать почивать. Впрочем, сон Ёлкина-Палкина
оказался на редкость беспокойным.
Пока Исаак Иванович беспрестанно безобразничал, сзывая глуповцев мыть сапоги
на брегах Нью-Дели, а Порфирий Идрисович требовал поставить на градоначальство чучело братца Охова или братца Сдохова, новая беда внезапно обрушилась на город, откуда её больше всего не ждали. Мало было глуповцам их собственных воров-разбойников, жуликов-мошенников, объявился ещё один, из печенежских степей: неслыханный доселе незаконный злодей Дудар Шалаев.
Первым делом он жульнически назвался сборщиком податей. Доверчивые глуповцы – ну глуповцы же! – понесли ему свои последние полушки, оставив городскую казну ещё более пустою, чем она была до тех пор. Затем он обложил данью туземных татей, и те стали грабить обывателей вдвое свирепее, дабы хоть что-то досталось самим грабителям. Наконец, он добрался до Управы Благочиния и стащил с мирно храпевшего городничего последние портки.
Это было уж слишком. Страшно разгневался Наломаич, проснувшись в чём мать родила, выкатил во двор легкоконную пушчонку и стал целить в злодея, который на радостях от злодеянного танцевал на площади лезгинку с кинжалом в зубах и с крадеными портками в руке. И тут случилось обычное для Глупова замешательство.
Всё могут снести глуповцы, когда терзают, грабят и мучают их самих. Но как только схватят мучителя – они тут же пускают море слюней, слезно умоляя помиловать изверга или, на худой конец, чтобы ему теплее жилось в холодной, куда его упрятали. Это, правда, не мешает им жалобно вопиять, когда выпущенный их стараниями бандит начинает резать своих доброхотов по новой.
Не успел городничий наладить прицел, как на руках у него с воплями повисло не менее десятка сердобольных обывателей, более всего опасавшихся, как бы выстрел не оказался роковым для танцора. Поэтому не удивительно, что ядро, вместо намеченной цели, угодило в избу излюбленного гражданина Пузанова и разнесло её в прах. Сбросив с себя злодоброжелателей, Наломаич зарядил орудие ещё раз. Но те снова стали стеной, умоляя вступить с бандитом в переговоры и упросить его вернуть портки по-доброму. Естественно, результат второго выстрела был тот же, с той лишь разницей, что на сей раз в прах была разнесена соседняя изба. Снова последовал манёвр заряжания, снова запутались в ногах прицелившегося доброхоты, и снова улица укоротилась еще на одну избу.
А незаконный злодей как выделывал вензеля на площади перед Управой, глумясь над наведенной на него артиллерией, так и продолжает бесчинствовать без зазрения своей бессовестности. Зарядов хватит в погребе ещё на десяток-другой выстрелов. Изб, в качестве запасных мишеней на случай промаха, тоже в избытке. Так что либо шальное ядро вдруг ненароком прихлопнет озорника Дудара, либо город Глупов будет напрочь стёрт с лица земли градоначальничьими руками.
Так обстоит дело в момент, когда я, глуповский архивариус-летописец Павлушка Маслобойников, другого Павлушки Маслобойникова, последнего из четырёх глуповских летописцев, правнук, последний раз макаю перо в чернила, дабы окончить сие скорбное повествование.
По заведенному нами обычаю, прежде, чем сделать окончательное заключение написанному, постараемся осмыслить причины, по каким Глупов из огня попал именно в полымя, а не в душистые райские кущи или хотя бы в думштадтские пивные, как о том сладко грезилось глуповцам.
Проще всего, как советуют французы, шершануть ля фам, или что то же самое, как в обычае истинных глуповцев, обвинить во всём клятое бабьё. Действительно, глуповской истории очень не повезло по гинекологической части. Начиная с XVIII века с тогдашними бесчисленными «беспутными Клемантинками», с кратким отдыхом в веке XIX, и кончая веком XX, когда в каждом поворотном пункте истории на градоначальничьем кресле оказывалась сущая баба. И в 1917 году, и в 1985-м.
С другой стороны, нам известно, что одна из «беспутных Клемантинок» сказалась не только ничем не уступающей глуповским госмужам, но и практически превзошедшей их всех вместе и поодиночке, с Рюрика I и до Бориса II, если говорить о результатах градоначальнической деятельности. Мы имеем в виду Екатерину II, которая не зря носит титло Великой, наряду с Петром I, ибо сделала вряд ли намного меньше, обойдясь без петровских глупых выкрутасов и провальных авантюр типа Нарвской, Прутской или Персидской. Правда, воспитание сия Клемантинка получила в Думштадте и потому не может считаться стопроцентно глуповской, но это девице не в укор. Правда и то, что она была беспутной. Но не беспутнее прочих градоначальничьих кобелей. Судить о ней надо не по числу её случек.
Словом, нашим отчаянным феминисткам, взбесившимся от ужасов жизни под мужчинами, особенно глуповско-совковыми, есть чем покрыть женоненавистнические козыри. Поэтому в глуповской философии истории надо копать глубже».
Продолжение романа в следующей публикации.
18.06.2019