Январь. Рассвет. Сорок второй:
Солдат обходит тайною тропой,
Ступая осторожней с каждым шагом,
Большой штабной немецкий лагерь.
Он знает: где-то там, в палатке,
На койках спят спокойно, сладко,
Те гнусные безбожные скотины,
Что у него отняли маленького сына!
И только бы ещё чуть-чуть поближе,
Ещё всего на несколько шагов,
Чтоб град свинца и пламя взрывов
На проклятые головы врагов!
И в мире больше никакого смысла.
Сейчас! В последний смертный бой!
Всё для того, чтоб чьи-то дети
Ни в жизнь не встретились с войной!
Стоять! Ещё секунду. Нет, мгновенье!
Видать, всегда так страшно умирать.
Ему от ран давно уже не больно,
Ведь кроме жизни нечего терять,
Давно без цвета небо и озёра,
Теперь на всё одна причина есть,
О, он её найдёт уже так скоро:
Горячая и горестная месть...
Рывок! Шальная пуля! Выстрел!
Граната! Взрыв! И чёрный дым!
И кажется, никто не выстоил,
Схороненный воякой удалым!
Вперёд! Штыком их! К чёрту робость!
Иной ли можно гибели желать?
Есть ли судьба честнее и прекрасней,
Чем в битве кровь за родину отдать?
Затишье. Звон в ушах. И всё? Увы, не так!
Из-за спины как вдруг последний враг!
Щелчок! Стрельба! Убил. Подлец.
И всё? О да. Теперь конец.
Так холодно. Лежит и не дыша.
Глаза закрыты, смерть не так уж и страшна.
Она была нужна, чтоб жили мы.
Чтоб жили и не видели войны.
Выл ветер. Падал снег. И стужа.
И то была последняя зима.
И тишина. И льдом покрылись лужи.
И инием остывшая душа!