АДЛИГ ШВЕНКИТТЕН
Повесть.
Автор Александр Солженицын.
Александр Исаевич Солженицын(1918-2008), русский писатель, драматург,
эссеист-публицист, поэт, общественный и политический деятель.
Академик РАН по Отделению историко-филологических наук.
Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970).
«Памяти майоров Павла Афанасьевича Боева
и Владимира Кондратьевича Балуева».
Продолжение 2 повести.
Продолжение 1 http://www.stihi.ru/2019/06/19/7405
5
«Весь вечер сыпал снежок, притрушивая подледеневшее шоссе. Ехали медленно не только от наледи, но чтоб и лошади не сильно отстали. В Либштадте простились, обнялись с комдивом 3-го, он северней забирал. В пути глядя на карту при фонарике: выпадало Боеву переехать на восточный берег Пассарге, потом ещё километра полтора по просёлочной, и поставить огневые, наверно, за деревней Адлиг Швенкиттен, так, чтобы вперёд на восток оставалось до ближнего леса ещё метров шестьсот прозора и не опасно стрелять под низким углом.
Мост через Пассарге оказался железобетонный, целёхонький, и проверять проходимость не надо. Левый западный берег крутой, с него уклонный съезд на мост. Тут оставили маяка для лошадиных саней. Никаких лошадей, ни телег, моторизованным частям по штату не полагалось, и начальство мыслило, что таковых, разумеется, нет. Но ещё от орловского наступления и потом когда шли – все батареи нахватали себе бродячих, трофейных, бесхозных, а то и хозных лошадей и потянули на них подсобный тележный обоз. Во главе такого обоза ставишь грамотного сержанта – и он всегда свои батареи нагонит, найдёт. Трактора Аллис-Уильмерс, конечно, отличные, но с ними одними и пропадёшь.
Потом, и особенно ближе к Германии, нахватывали вместо наших средних лошадок крепких немецких битюгов, лошадиных богатырей. Зимой меняли телеги на сани. Вот сегодня бы без саней, от огневых до наблюдательных, по снежной целине, сколько бы на себе ишачить?
Снегопад поредел, а выпало, смотри, чуть не в полголени. На орудийных чехлах наросли снежные шапочки. Нигде – никого ни души. Мертво. И следов никаких. Вмеру посвечивая фарами, поехали по обсаженной, как аллейка, дороге. И тут никого. Вот и Адлиг. Чужеродные постройки. Все дома темны, ни огонька. Послали поглядеть по домам. Дома деревни пустые и все натопленные. Часов немного, как жители ушли. Значит и недалеко они. Ну, одни б молодки убежали в лес, нет, все сплошь.
По восточной окраине Адлига вполне уставлялись восемь пушек, однако, всё ж, не двенадцать, да и бессмысленно бы так. Распорядился Боев комбату Касьянову ставить свою Шестую батарею – метров восемьсот поюжней и наискосок назад, у деревушки Кляйн Швенкиттен. Но и до чего ж никого. В Либштадте не поискали, а от самого Либштадта никого живого не видели. Где ж пехота? Вообще из братьев-славян – ни души. И получалось непонятно: вот поставим здесь орудия – слишком далеко от немцев? Или, наоборот, зарвались? Может, они и в этом ближнем леске сидят. Пока – выдвинуть к тому леску охранение.
Делать нечего. Трактора рычали. Шестая утягивалась по боковой дороге в Кляйн картой. Карта – всегда много говорит. Если в карту вглядываться, в самом и безнадежьи что-то можно увидеть, догадаться. Боев никого не торопил, всё равно саней подождём. В беззвестье он, бывало, и попадал. Попадал – да на своей земле. Радист уже связался со штабом бригады. Ответ: скоро выезжаем. (Еще не выехали!) А новостей, распоряжений? Пока никаких. Вдруг – шаги в прихожей. Вошёл, в офицерской ладной шинели, командир звукобатареи, оперативно подчинённой Боеву. Давний приятель, ещё из-под Орла, математик. И сразу же свою планшетку с картой к лампе развертывает. Думает он: вот, прямая просёлочная на северо-восток к Дитрихсдорфу, ещё два километра с лишком, там и центральная будет, туда и тяните связь.
Смотрит Боев на карту. Топографическую читал он быстрей и точней, чем книгу. И:
– Да, будем где-то рядом. Я – правей. Нитку дам. А топографы? – Одно отделенье со мной. Да какая ночью привязка? Наколют примерно. И к вам придут. Такая и стрельба будет. Приблизительная. Торопится, и поговорить некогда. Хлопнули дружеским пожатием:
– Пока?
Что-то не сказано осталось. И своих бы комбатов наставить, так и они заняты. И – лошадей пождать.
И прилёг Боев на диванчик: в сапогах на кровать – неудобно. А без сапог – не солдат.
6
Для кого война началась в 41-м, а для Боева – ещё с Хасана, в 38-м. Потом и на финской. Так и потянулось сплошной войной вот уже седьмой год. Два раза перебывал на ранениях – так та ж война, а в родной край отпусков не бывает. В свою ишимскую степь с сотнями зеркальных озёр и густостайной дичью, ни к сестре в Петропавловск вот уж одиннадцатый год путь так и не лёг. Да когда в армию попал – Павел Боев только и жизнь увидел.
Что было на воле? Южная Сибирь долго не поднималась от гражданской войны, от подавленного ишимского восстания. В Петропавловске, там и здесь, – заборы, палисадники ещё разобраны, сожжены, а где целы – покривились. Стёкла окон подзаткнуты тряпками, подзатянуты бумагой. Войлок дверной обивки где клоками висит, где торчит солома или мочало. С жильём – хуже всего, жил у замужней сестры Прасковьи. Да и с обувью не лучше: уж подшиваешь, подшиваешь подошвы – а пальцы наружу лезут. А с едой ещё хуже: этого хлеба карточного здоровому мужику – ничто... И везде в очереди становятся: где – с пяти утра, а где набегают внезапной гурьбой, не спрашивая: а что будут давать? Раз люди становятся – значит, что-то узнали. И нищих же сколько на улицах.
А в армии – наворотят в обед борща мясного, хлеба вдосыть.
Обмундирование где не новенькое, так целенькое. Бойцы армии – любимые сыны народа. Петлицы – малиновые пехотные, чёрные артиллерийские, голубые кавалерийские, и ещё разные (красные - ГПУ). Чёткий распорядок занятий, построений, приветствий, маршировок. И жизнь твоя осмыслена насквозь: жизнь – служба, и никто тут не лишний. Рвался в армию ещё до призыва. Так ни к чему, кроме армейского, не приладился, и не женился, а позвала труба и на эту войну.
В армии понял Павел, что он – отродный солдат, что родная часть ему – вот и дом. Что боевые порядки, стрельбы, свертывания, передвижки, смены карт, новые порядки – вот и жизнь. В 41-м теряли стволы и тягу – но дальше такого не случалось, только если разворотит орудие прямым попаданием или на мине трактор подорвётся. Война – как просто работа, без выходных, без отпусков, глаза – в стереотрубу. Дивизион – семья, офицеры – братья, солдаты – сынки, и каждый своё сокровище. Привык к постоянной передряге быта, переменчивости счастья, уже никакой поворот событий не мог ни удивить, ни напугать. Нацело – забыл бояться. И если можно было напроситься на лишнюю задачу или задачу поопаснее – всегда шёл. И под самой жестокой бомбёжкой и под густым обстрелом Боев не к смерти готовился, а только – как операцию заданную осмыслить и исполнить получше.
Глаза открыл (и не спал). Топлев вошёл. Лошади – притянули. Боев сбросил ноги на пол. Мальчик он ещё, Топлев, хлипок для начальника штаба. Но и комбата ни одного отпустить не хотелось на штаб, взял с начальника разведки.
– Позови Боронца.
Крепок, смышлён старшина дивизиона Боронец, и глаза же какие приемчивые. Уже сам догадался: из саней убирает лишнее – трофеи, барахло. Трое саней – под погрузку, на три наблюдательных – катушки с проводом, рации, стереотрубы, гранаты, чьё и оружие, чьи и мешки, из взводов управления, и продукты.
– После Либштадта кого видел по дороге? Пехоту?
Боронец только чмокнул, покачал большекруглой головой.
– Ник-к-кого.
– Да где ж она? Совсем её нет?
Вышел Боев наружу. Мутнела пасмурная ночь, прибеленная снегом. Висела отстоенная тишина. Полная. Сверху снежка больше не было. Все трое комбатов – тут как тут. Ждут команды. Один всегда – при комдиве, это Мягков будет, как и часто. А Прощенков, Касьянов – по километру влево, вправо, на своих наблюдательных, и связь с комдивом только через огневые. Ну, уже многое видали, сами знают сынки. Сейчас самое важное – правильно выбрать места наблюдательных. Ещё раньше: на какую глубину можно и нужно внедриться. В такой темноте, тишине и без пехотной линии, как угадать?
Мало продвинешься – будешь сидеть бесполезно, много продвинешься – и к немцам не чудо попасть.
– А всё ж таки понимай, ребята: вот такая тишина, и такая пустота – это может быть очень, очень серьезно.
Топлеву:
– Ищи, Женя, пехоту, нащупывай всеми гонцами. Найдёшь, пусть командир полка меня ищет.
Это уж... слишком такое...
Из бригады – узнавай, узнавай обстановку. А я выберу НП – свяжусь с тобой.
И прыгнул в передние сани».
Продолжение повести в следующей публикации.
20.06.2019