Не каждый, кто в новом тысячелетии творчески создавал вентиляционные отверстия на своих новеньких джинсах, осознавал, что он следует не новейшему всемирному писку моды, а лишь на короткое время отставленному в сторону тренду середины восьмидесятых годов прошлого века. Официальная версия этого инновационного дизайна такова: однажды Мортен Харкет, один из наиболее обозримых для публики членов популярной норвежской рок-группы А-ха, созданной в Осло в 1982 году, при выходе на сцену задел за канонический для тех лет усилитель «Маршалл» и продрал свои любимые джинсы. Ситуация была бы довольно неловкой, если бы артист выказал хоть толику смущения. Но он проследовал на сцену, и концерт прошёл, как обычно, с феноменальным успехом. На следующем концерте уже вся группа была в драных джинсах, чтобы поддержать имидж своего коллеги. А дальше дело было за фанатами, которые начали резать и кромсать свои джинсы, чтобы хоть чем-нибудь походить на своих кумиров. Что в этом правда, а что – согласованный «пиар», знают только участники тех событий. Но это уже история, и она, как водится, не обязательно должна быть достоверной.
Тем не менее, сам факт внезапного появления культовой группы середины восьмидесятых в драных джинсах вполне документирован. Есть мнение, что когда мода на джинсы – по сути, рабочую одежду, возведённую в ранг высокой моды – начала постепенно увядать, индустрии «от-кутюр» понадобились новые идеи, побуждающие массы продолжать поклоняться их продукции, и они продали своим верным обожателям концепцию до дыр изношенных джинсов. Как уж им это удалось - одна из загадок истории европейского костюма, но этим курьёзам моды прошлого века свято следуют по сей день, возможно и не подозревая, что эта мода «стара, как мир». Однако, в этой связи мне вспомнился совсем другой эпизод из серии «дежавю», а именно ситуация, когда один из удобных предметов быта советских граждан, да и граждан любых других известных географических точек на глобусе, был изначально провозглашён мещански пошлым, а позже приобрёл репутацию устаревшего и неприемлемого в быту прогрессивного советского человека.
Была в советский период некая идея в отношении ни в чём не повинных обеденных столов, которая возвращалась к гражданам пролетарского государства дважды, в результате чего эти полезные предметы мебели на непродолжительное время внезапно переставали быть в фаворе. Первое «столовое» неприятие пришлось на начало тридцатых годов. На том этапе развития советской идеи руководству страны пригодился расхожий лозунг «Долой мещанство!» Под него можно было подогнать всё, что угодно. В том числе и обеденный стол, что и было незамедлительно сделано по причинам, о которых можно догадываться только сейчас, как бы постфактум. Я могу только предположить, что моя гостеприимная бабушка, великолепно умевшая готовить все самые деликатесные сибирские блюда, поначалу испытывала значительные неудобства, добровольно отказавшись от стола, пережитка буржуазного прошлого. Но, по мере того, как исчезали из обихода ингредиенты, из которых можно было приготовить её коронные кулинарные шедевры, она смирилась с ситуацией, и гости кормились, притулившись на стульях, которые, к счастью для них, не были объявлены признаком буржуазных предрассудков.
Странным образом, стол вновь оказался изгоем уже в начале шестидесятых годов прошлого века. Тут ситуация была прямо противоположной: отсутствие обеденного стола в отдельной семейной «хрущёвке» символизировало прогрессивные интернациональные взгляды, которые в ту пору уже (и в то же время «ещё») не попадали под категорию космополитизма. Мода не предполагала наличия стола в комнате, которая в советские времена у стандартного обывателя в принципе не могла называться столовой, потому что в ней спали во всех значениях этого слова, учили уроки и жили на всю катушку привольных шестидесятых магнитофонных годов. Правда, гости-шестидесятники довольно быстро устали сидеть на табуретках около кухонного стола, и появились складные варианты старого доброго стационарного прототипа этой буржуазной разновидности мебели. К счастью, незаслуженно репрессированный обеденный стол был вскоре реабилитирован и до сих пор служит россиянам надёжным подиумом для демонстрации их кулинарных достижений, которые нынче снова вошли в международную моду.
Откуда же свалилась на обеденный стол эдакая немилость? Как поведали мне члены моей семьи в момент, когда в отчем доме снова обосновался этот некогда идеологический изгой, виной был массовый голод 1932-1933 годов, а к началу шестидесятых – хрущёвская «кукурузная» экономика, приведшая к тому, что жрать в стране стало больше нечего. Обеденный стол, по-видимому, с точки зрения тогдашних законодателей всего на свете, включая и моду, бестактно напоминал гражданам, что были периоды, когда они не только сами ели, но и устраивали для своих друзей весёлые застолья. Вот вам и мещанство, вот вам и «немодно»! Странно только, что в тот момент не была запущена в обиход мода на заношенные до дыр брюки или латанные-перелатанные юбки. Возможно, идеологи советской моды боялись, что подобный дизайн будет уж слишком напоминать людям подлинную бедность, от которой они ещё не так уж далеко отошли за всего полтора послевоенных десятилетия.
«Мода» – это во все времена прагматическая индустрия, нацеленная либо на сверхприбыли для изобретательных деловых людей, либо на решение иных задач социально-политического свойства, даже если в качестве объекта поклонения выступают в клочья изодранные джинсы, а обеденные столы, некогда занимавшие почётное место в центре комнаты даже в коммуналках, объявляются старомодными предметами мебели. К счастью, последние вернулись к семейному очагу и до сих пор собирают домочадцев вокруг себя, пусть даже только по праздникам.