Жара. Не дозвониться до врачей,
от солнечных ударов мрёт столица.
Июнь в разгаре, властный и ничей,
желающий гулять и веселиться,
он режет ночи воплями сирен.
И скорые несутся торопливо
на вызов. По углам уходят в крен.
Асфальт плывёт и требует полива,
мягчая серой кожей под стопой.
Kуда идём в такую рань, скажи-ка.
Горит земля, девиз - проснись и пой -
не лучший для двоих, лишенных шика
и всякой привлекательности лиц.
Опять сирена скорой, хоть убейся.
Какое утро. Смерть играет блиц.
настольной книгой снова станут Бесы -
когда-то Достоевский написал.
Вернёмся, полистаем, а пока же
мертвы фасады, жив ещё вокзал.
В нём люди - те же бесы, только гаже.
А нам читать в такие времена,
предутренние, свежие, в туманах...
И скорая успеет, хоть она
зашлась уже в попытках неустанных
спасти кого-нибудь на этот раз.
Домой. Врачам звонить - пустое дело.
Пускай лекарством будет пара фраз,
помогут, если сердце охладело
в такой июнь. А кто-то позвонит -
ответить будет некому, поскольку
светило только днём зайдёт в зенит
и будет жечь пустующую койку.
Уже светлеет, время по домам,
туман сошел, роса очей не выест.
Парит асфальта серый фимиам
и скорая готовится на выезд.
А сам рассвет, не кованный - литой,
какой-то неуместный, нерезонный,
сползает, будто зимнее пальто,
с почти сгоревшей вешалки сезона.