Воочию предстал мне враль,
окутал ложью словно пледом,
забрал гремя куда-то в даль,
а сам за мной бежал он следом.
Ломали голову долины старой.
летели слепо не считая звёзд
и пусть не видел под оправой
лгуна-шута которого я вез.
В канаву сточную упали мы,
дул бриз и что-то мокро мне.
вдруг оказалися у пальмы
и рисовали пальцем макраме.
Я правду завернул в папирус,
как растаман любимое веселье,
разыграл не бритый пир ус
и пред бурей опрокинул зелье.
Отступление от стиха.
Откроются глаза как циферблат
выходцам эпохи телефона!
вы противные, вернее я не рад,
когда лгуны стоят у микрофона!
Не ищите смысл в месяце,
идите в тень и там кочуйте.
Все лгуны уже не вместятся
в эпоху пустословий, чуете?
Продолжение.
Я дом давно построил шатко,
туда зашёл и мой попутчик.
Везде темно, но в дырках шапка
ловит нам последний лучик.
В подвал зову смотреть на диво,
рассказал, что спрятан хмель.
Ведь он жаждал выпить пива,
но там лежали гвоздь и дрель.
Ладонью к полу он прибит,
там же и скончался враль.
Он тараторил, а теперь молчит —
такая вот не легкая мораль.
Простился с жизнью лжец,
но здоров как бык второй,
теперь он в статусе «беглец»
и ходит по двору ногой.