Би-жутерия свободы 77

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 77
 
То что мелюзга-амёба, пресытившись собой, жестикулирует псевдоподиями, первопроходимец Опа-нас Непонашему, успевший нажить врагов среди поддельников от пера, манерой живописать (Машам и Дашам) не знал и не ведал, так считала непоседливая секретарша второго секретаря от занавешенного окна Саша Сверестелко, а к её мнению стоило прислушаться, не прикладывая ухо к замочной скважине. Одинокая, на ночь глядя, она зачитывалась эротической сказкой «Мальчик с пальчик».  Ни у кого из находившихся поблизости от её артистической уборной это не вызывало сомнений, потому что в кульминационный момент Саша поспешно капитулировала перед системой Естественных Отправлений Здравомыслия не на салфетках в ресторане «У кувшина с кувшинками», а на перфорированной туалетной бумаге с туземным прочерком.
Поначалу Опа-нас Непонашему сжился с одной мыслью и... другая – о браке его смешила. Он рассматривал всё в свете марксистских фар, на освещение которых не стоило полагаться и тратить энергию на поворотах подтасованной Истории, и беспрекословно подчинённых предложений со стороны свободно конвертируемой Валюхи из Четвёртого Управления подъездами к ответственным лицам. Из них его смущали портреты на стенах человека в кепке с ящуром в проницательном взгляде.
Глядя ему прямо в гляделки, Опа-нас осознавал, что переходит все дозволенные бордюры и переступает через собственный болевой порог (аналогичное чувство испытал в бархатную революцию чешский памфлетист Дуглас Народа, когда дилетанты-преферансисты расписали пульмановский вагон с портативными магнитолами, а за ними куриную пульку).
Это не осталось безнаказанным. Бразды правления, не оставлявшие мозоли на руках коалиции красных и под ружек, ещё не упразднили, а партия бадминтонистов и паркетчиков-волантёров на смену им не пришла по недосягаемым уму причинам. Так что Опа-нас не был посвящён в эмоциональный разлив прошлого Зоси (женщины с обтекаемыми формами «Тойоты»). Он и не подозревал, что её учёный попугай-муж умер, задолго до смерти охладев к ней обессиленным телом. Возможно поэтому в Зосе Невозникайте, первый муж которой был убит в перестрелке с самим собой, после знаменательных слов «Женщина – это агрегат, который по окончании свадьбы вводят в эксплуатацию» обезумевшему Опа-насу, относившему секс к контактным видам спорта, роднее всего казалась фактура прохладных кожных покровов при всём притон, что живот Зоси был сильно вздут и сильно приукрашен вызывающими камасутровскими татуировками.
Его ухаживания представляли собой аморальное зрелище. Он приставал к носительнице ошеломляющей безвкусицы со своим черенком, как пароход к пристани, а чтобы расслышать шопот её губ, ему пришлось опуститься на колени. Непосвящённый в рыцари бардопоэт не догадывался, что из-за него назойливая Зося приостановила процесс усыновления третьего любовника – вездесучьего аперитивного бартендера Степанакерта Артемиды. 
С момента смерти патологического неудачника – первого мужа (он имел обыкновение чистить искусственные зубы при естественном освещении и не мыть руки перед любовью, не осознавая, что на завоевание женщины немытыми руками уходит больше времени)  Зося жила в кромешном одиночестве, не зная что такое бравада и всячески пытаясь прилечь внимание восторженного придурка и поэта-сексопатолога, Ваньку-Вставька, родившегося, в рубашке с чужого плеча с откладывающимся по техническим причинам воротничком. Но после посещения с группой туристов симпозиума графоманской тошниловки «Любовь вприглядку»  в Злате Праге с её понтонными мостовидными протезами через гордую Влтаву и, врезывающимися в память зубочистками шпилей католических соборов, на сюрпризёрку Зосю Ваня перестал реагировать.
Иван, для которого Злата Прага ассоциировалась с чешкой бульона и вызовами иностранцев к чесоточному языковому барьеру, вдруг зачерствел и стричь заросший подлесок венчика волос, окаймляющих лысину наотрез отказывался.
Достигнув верхотуры славы у бомжей (удача приваливается спиной к звуковому барьеру) и не став завсегдатаем ночлежек, Ванька с накопителем усатой усталости в тайне от Зоси не в хоромах коротал дни после запоев с Рамоной Сбодуна, умевшей в порыве закрывать глаза на тот факт, что неграм всё озамбезило.
Увлечённый куриным рококо и малярами фламандской школы, Ваня отправился на поиски Красного бункера «Налимы в наливке» – уголка с вождями на стене и секретарём утончённой душевной организации с нашивками на рукаве, обозначавшими систему оповещения на случай объявления военного положения или непредвиденных налётов Зоси Невозникайте.
Проникнувшись, мятежным состоянием смекалистого парня,  почувствовавшего себя новоявленным мессией поэзии по окончании тура «Усыпальницы королей цветами!», можно по-человечески понять и пожалеть Ваньку-Вставька. Ведь своенравная женщина авторитарного лежима Зося Невозникайте считала, что нарушение коммерческой сделки гражданского брака смерти подобно с момента, если приходилось домысливать всё самой.
Поэтому траур по дефлорации Зоси подруги отмечали приспущенными шторками юбок в кафе сплетен «Быт на слуху». Через двадцать две минуты по завершении звонкого скандала сродни монетному с поклонником чешского стекла она покинула другого нерадивого любовника Нестора Лососьевича Нереста (обожавшего прятаться во встроенных шкафах и шифоньерах) и увлеклась Опа-насом Непонашему, участвовавшим в клоунаде «Схватка ковёрных» в процессе соприкосновения интересов в эрогенных точках и пяти не связанных между собой компонентах:
категорическим отказом перед давно ушедшими из своих жизней родственниками вырубить музыку, которую слушал в наушниках, потому что они доносили, и отсечь её, Зосю, от наследства, в обмен на рыночные взаимоотношения в несостоявшейся семье, где взбитые подушки выглядели неаппетитными сливками;
его опуса «Гусеничный тракторат для голодающих птиц» и сказке «О крейсере, который лёг на курс... лечения»;
тяге разболтанного Опа-наса к красному вину в стремлении добиться расщепления кончиков волос и избыточных липидов руководящего государственного аппарата;
его выдающегося носового отсека лица святоши
и модной короткой стрижки на лысеющем подбородке.
О последнем изыске Опа-наса, пребывавшая в состоянии маниакально-депрессивного токсикоза Зося, узнала, познакомившись с ним вплотную в парке. Там он, снедаемой шелковичным червём любопытства, в течение получаса внушал ей под гипнозом доверие без рук, не находящих себе применения.
Ей нравилось возлежать в треволнении на отпечатках подушечек его пальцев – им не нужны наволочки, объясняла она себе, если будет жёстко спать, я напялю на них перчатки из спортивной кожи с кнопками запуска в карман – от вельветовых с зипперами остаются следы на кожезаменителе лица. Опу в Зосе испугало, как он признался, холовинское пугало неизвестности (до встречи с нею Расторопный раздосадовано мотался на побегушках у мадам Ефросиньи Бигуди).
Перед этим его первый неудачный брак длился три года, второй – удачный исчислялся неделями после того, как он подарил ей чертовски разрекламированную лобуду – поролоновые подушки «Ни пуха, ни пера» в благодарность за то, что она помогла ему мастерски освоить позу «Затылком к лицу». Поэтому Опу волновал вопрос, удастся ли дожить с приемлемой третьей до полуфинала первой жены. Виной тому была, набившая оскомину беспретенциозная классика литературы в подкорректированной стране Безмолвия.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #78)