И вот поднялся Он на Лысую гору,
Склонив головушку, вдохнув кусочек неба,
Уж никому не даст, ни жизни Он, ни хлеба,
И все сомнения растаяли к утру.
Он шёл так медленно, как будто каждый шаг
Хотел впечатать в эту страждущую землю,
И видно было, агнец грех людей приемлет,
И сердце чуяло, как в страхе плачет враг.
И был на Нём покров далёкой тишины,
И знал Он точно, что пряма Его дорога,
И ждал Он этого креста и славил Бога,
И очи были благодарных слёз полны.
Кругом толпа, но мало кто Его жалел,
А в сердце мысли: кто же миру свет откроет?
И лишь Отец родного Сына успокоит,
Хоть пол-Израиля утешить Тот сумел.
И что-то дрогнуло, и что-то поплыло,
И боль жестокая насквозь Его пронзила,
И все оставили, но ангела крыло
Его и в этот час согрело и укрыло.
И поднят крест, идут минуты что года,
И силы медленно куда-то утекают,
Но и теперь слова молитвы с уст слетают:
Отец, прости им и не вспомни никогда.
Не знают, глупые, что делают сейчас,
Благодарить и сострадать не научились,
А Я, спасибо им, гляжу в последний раз
На этот мир, и все мечты Мои забылись.
Но был в ответ Ему премудрый глас Творца:
Ты видишь Сам, они беснуются как звери,
За что, скажи, открою им прощенья двери,
И как согрею их холодные сердца?
А над Землёй стояла дикая жара,
И отчего-то налилось свинцом вдруг тело,
И солнце жгло, подобно пламени костра,
И даже мысль от боли той оцепенела.
Но тяжелее одиночество внутри,
И только женщины слезами умывались:
Друзья молчали, фарисеи надсмехались.
И вскрикнул Он: Или, лама савахвани!
И Бог помог Ему, и знает вся Земля,
Как Божий Сын исполнил то, что предрекалось.
Народы каялись, гордынюшка смирялась,
Да вот беда, совсем не каюсь только я.