Стрелой поэта сражена была я в детстве ненароком,
С тех пор поэзией больна. Недуг тяжёлый и жестокий.
Не жалуюсь я на болезнь и не пытаюсь излечиться,
Придумана такая месть затравленной душе волчицы.
За деньги не пишу стихи и не рифмую ради славы,
Рождается рефрен строки не ради шутки иль забавы.
Так раскрывается душа в моменты жизни или смерти,
И песнь души так хороша, что вздрагивают доле черти.
Однажды встретился поэт мне на Московском перекрёстке.
Сказал, что вкуса в вине нет, и в коньяке нет ни напёрстка.
Пришлось ему хлебать портвейн совсем не тот, что на Кубани,
И с тем писать простой синквейн, а не поэму о Тамани.
Его пытаясь утешать, достала самогон и чачу,
Чтобы спиртное не мешать, велела испытать удачу.
Он сразу чачей был прельщён, её сиреневым оттенком,
Всё охладилось хорошо, роса стекала прям по стенкам.
Стол разложила, всё на нём: закуска, выпивка, стаканы,
Предупредила, мол, брат, пьём, но так, чтоб не были мы пьяны.
Он согласился. Налила. Мы дрогнули и закусили.
И Муза тут к нему пришла, и ей неважно, что мы пили.
Поэт размахивал «стило», а Муза «дзинькала» стаканом,
Обоим, чаю, повезло, ведь я «работала барманом».
Не каждый может ощутить эстетику стихотворений,
Я же стараюсь не забыть ту бурю чувств и откровений.
«Всесилен!» - с трепетом шепчу, глотая самогон и звуки,
При Мастере всегда молчу, пишу стихами лишь в разлуке.
Пока по Криту бродит он, его звезда мне светит ярко,
Хотя туманен небосклон, мне от любви под снегом жарко.
Я не заметила, как ночь тихонько мимо пролетела
И у меня стащила прочь необходимость опохмела.
Мелькали у меня в глазах трезубцы, Ихтиандр и Птица…
Да я в порядке, господа, не надо нам пока лечиться.
Поэт… что в имени твоём? Возможно, истина святая,
Или рифмовка, что поём в дороге, солнце догоняя.
Ты был, ты есть, ты будешь там, где нужно больше кислорода.
Ты рупор, стрелка и буран, ты луч и опий для народа.
(Ответ Асу Пушкину и ВВ Петухову)