Заграничная командировка. Перед отъездом

 

       
   
      ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ        

В мае 1951 года отца направили служить в Польшу, где с 1945 года  размещался ограниченный контингент советских войск, Из его писем мы узнали, что служит он недалеко от города Легница и что это на самом западе Польши, на территории, которая до войны была немецкой. Более подробно писать не полагалось, и всё остальное мы с мамой собирались узнать уже на месте. Правда, когда это произойдёт, сказать было трудно. Наше ожидание в результате растянулось на несколько лет.
Когда в Шершено случился пожар, мы приехали туда и жили с дедушкой и бабушкой до самого отъезда. У мамы на руках уже был мой двухлетний брат Толя, и мне пришлось смириться с ролью няньки  при нём. Стояло лето. Я катал брата по деревне в большой высокой коляске c боками из твёрдого картона, следил, чтобы  во время сна его не донимали мухи; случалось, и сам спал с ним после обеда. Однажды к нам в коляску заглянула  уже примелькавшаяся мне галка, и когда я попробовал её спугнуть, получил клювом по пальцу. Ощущение было такое, словно хорошо врезали палкой. Я вскрикнул от неожиданности и боли.
Вообще, это была довольно вредная птица. Усевшись на липу, галка высматривала, в каком из домов открыто окно, и в случае удачи прямо с подоконника или со стола похищала разные предметы: чайные ложки, щипчики для колки сахара, монеты, пуговицы. В один из дней я увлёкся игрой с ребятами и опомнился, лишь когда   услыхал истошный крик  брата. Когда я обернулся, моему взору предстала ужасная картина: Толя испуганно машет руками, а на его голове восседает злополучная галка и что есть силы бьёт его по макушке клювом. К счастью, на голове у брата была тюбетейка. Я прогнал драчливую птицу, но ещё долго звучал в отдалении её недовольный крик.
 Сентябрь 1953 года прошёл у нас в трудах и заботах. Я ходил с мамой за грибами, собирал и сушил на солнце лесные орехи. В один из таких походов мы с мамой заблудились. Место, где мы собирали орехи, называлось Кулички. По обилию орехов, ему следовало бы дать другое название. За пару часов здесь можно было набить орехами целый мешок. Орехи были крупными, вкусными. Зимой, глядя из окна на заснеженное поле, я любил колоть их на подоконнике деревянным молотком. Но вернёмся к нашему приключению. Переходя со мной от куста к кусту, мама потеряла ориентир. Я ничего не подозревал, ускоряя, вслед за мамой, темп ходьбы. Не знаю, сколько кругов намотали мы, прежде чем выйти на правильную дорогу. Когда нас увидел дедушка Паша и узнал, в чём дело, только сокрушённо покачал головой. Оказывается, сбейся мы с пути, и на протяжении сорока километров не встретили бы ни одной деревни.
  Той же осенью мы переехали в Дольское. Новый бревенчатый дом, где теперь предстояло жить дедушке и бабушке, был значительно меньше сгоревшего. В нём были сени, одна большая комната и кухня с русской печью. Это довольно громоздкое сооружение было расположено так, что обогревались оба помещения одновременно. В комнате за ширмой прятался спальный угол, а её украшением был местами уже потёртый ковёр. Это была одна из немногих ценных вещей, уцелевших после пожара. Я хорошо помню композицию, вытканную на ковре. В центре её расположен был небольшого роста офицер старинной армии в лосинах, высоких сапогах-ботфортах и треугольной шляпе. Опираясь на дуло ружья с прикрученным штыком, он терпеливо ждёт, когда проснётся лежащий за его спиной часовой. Драматизм ситуации состоит в том, что солдат, уснувший на посту, уже проснулся и, осознав свой проступок, в ужасе смотрит на своего командира, стиснув голову руками. Впервые увидев это изображение, я подолгу его рассматривал. Заметив мой интерес, мама объяснила, что человек с ружьём и треуголкой на голове – французский император Наполеон. Пройдут годы, и моя встреча с Наполеоном получит своё продолжение в увлечении историей. Что касается ковра, то он, скорее всего, достался бабушке по наследству. Я видел, как она дорожит им. Жаль, я не догадался вовремя бабушку об этом расспросить, а потом оказалось поздно.
 Из разговоров мамы с дедушкой и бабушкой как-то неожиданно выяснилось, что в следующем году мы поедем к папе. Там мне предстояло пойти в школу. Это известие стало основной темой моих размышлений. Я уже подошёл к тому возрасту, когда игры перестают быть основным занятием. Постижение жизни вступало в новую стадию, которая немножко пугала неизвестностью, но от этого не становилась менее привлекательной. В ожиданиях перемен как-то незаметно прошла зима. Игра в снежки, катанье на санках с горки давали много положительных эмоций. Бурное весеннее половодье ещё более улучшило наше настроение. Наконец, в июне 1954 года мама получила разрешение на въезд в Польшу. И мы тронулись в путь.