Он прижал колени к груди и съежившись задрожал, расплываясь в широкой улыбке. Вода текла по затылку и растекалась на спине. Она была теплая, и из нее не хотелось вылезать, простая вода приводила его в необычайное удовольствие, которое он старался максимально растягивать. Голову ласкало приятное и лёгкое головокружение, какая-то уютная теплота пробрала всё тело, и подарила ему чувство абсолютного, блаженного спокойствия, в рамках которого даже короли и императоры кажутся суетливыми муравьями, в мелкой, и до улыбки простой траве. Спустя полчаса он вышел.
Пасмурная погода за окном создавала ощущение уже пришедшего вечера, хотя на часах было лишь двадцать минут одиннадцати. Мозес - человек чуть выше среднего роста, вытянул свои тонкие запястья в пространство комнаты и зевнул, находясь в кресле качалке. Его охватила приятная созидательная лень, наступающая только следом за какими-то удачно и скоро завершенными делами. В её объятиях находится было приятно, упоение бездействием размешивалось сладким привкусом совершенного созидания, и Мозес застыл, и полностью вручил расслаблению своё зрение и слух.
Внезапно через пелену сладкого упоения прорвались неспешные стуки о что-то деревянное. -Дверь. Расслабленным голосом сказал себе Мозес. Он встал, отодвинул кресло к письменному столу - на котором лежали бесчисленные белоснежные листы, заполненные то стихами, то прозой, то фельетонами, и направился в гостиную.
Мозес подошел к двери и посмотрел в глазок - в полутьме лестничной клетки, украшенной пасмурной монотонностью и перилами из тёмно-каштанового дерева, стоял высокий человек, крепкого телосложения. Мозес повел бровями вверх и отрыл дверь.
-Опять ты Лукас? спросил Мозес.
-Опять я, мой милый друг. Ответил гость.
-А чего так поздно? мог бы и в шесть утра зайти. Саркастично подменил Мозес.
Лукас посмотрел на часы и промолвил:
-Сейчас уже 4 часа дня.
Мозес, придерживая ткань своего темно-фиолетового халата - ускорил шаг в гостиную, и взглянул на настенные часы.
-Действительно. Сказал он.
-Ну-с? опять будешь заливать мне про зло? Провозгласил Мозес падая в кресло приставленное к дивану.
-К чему-же это? Лукас сел на диван, поставив рядом с собою свою трость - он носил её постоянно, хотя не хромал ни на одну из ног.
-Разве сама действительность не указывает тебе, что так называемый тобою "аморализм", радикальный эгоизм, разрушение...это неизбежная составляющая нашего бытия. Провозгласил Лукас расплываясь в широкой улыбке.
Мозес тяжело и устало вздохнул, вновь на секунду приподняв глаза вверх.
Лукас продолжал:-Разве хирург не разрезает тебя пытаясь добраться до твоих больных органов...
-Что-бы вылечить их. Прервал его Мозес.-И что-бы после я с новой силой внимал бытию, и творил бытие.
-Но когда-ты стреляешь во врага, в оккупанта который пришел на твою землю с огнем и мечём - разве ты не совершаешь зло? не совершаешь убийство?
-Нет, когда я защищаю свою семью и свою страну от того, кто собирается разрушить их - я не совершаю зло, я совершаю добро.
-Добро - убивая? переспросил Лукас.
-Совершенно верно. С энтомологическим спокойствием ответил Мозес, а затем продолжил: -Убивая оккупанта - я совершаю про-моральное благо, ибо уничтожаю того, кто эту самую мораль нарушает, того, кто идет против бытия.
-И всё-таки войны ведутся. Заключил Лукас, вытянувшись на секунду лицом в сторону Мозеса. Мозес смотрел с усталыми и широко раскрытыми глазами на Лукаса.
-И? Спросил Мозес.-Я этих войн не веду, я ни на кого не нападал и не нападаю. Ты хочешь тезисом своим привести аргумент в пользу того, на что в глазах твоих "указывает сама действительность"? Такие как ты... продолжал Мозес.-Весьма слабы перед прихотями насущного бытия, всякое явление - вы возводите в фундаментальное, и используете его как основу для своих бредовых теорий, падая и слабея перед всяким волдырем возникающим на обличии бытия. Вот! у нас война! а значит войны это нормально, значит это закономерно...
-Но разве это не так? спросил Лукас.
-Для больного это конечно так, но не для врача. Любой врач походит к опухоли с позиций её нежелательности, с позиций уничтожения этой опухоли, вы же - больные на свою закостенелую голову - возводите опухоль у больного в ранг некой "природной воли", определяющей его в стан неудачников, осужденных судьбой, и прочее, что ты говорил мне в прошлый раз.
-Многие оказываются в стане неудачников не только потому что имеют физические изъяны, но потому - что по сути духа своего - слабы. Заявил Лукас расплываясь в улыбке.
Мозес вновь поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул. -Какого духа?
-Своего, ничтожного, создающего такие вещи как мораль.
-Мораль как я понимаю - создали те кто слаб?
-Придумали её - а ведь её нет. У каждого она своя, есть мораль сильных, а есть - мораль слабых.
-Не те кто не хочет тратить время на противостояние с другими людьми, а хочет тратить его на созидание, и не те кто понимает иллюзорность понятия сильных и слабых - и хаотичность действительности в определении людей в тот или другой стан?
-Каждый имеет столько - сколько заслуживает. Нет никакой хаотичности.
-В самом деле? а как-же определяется сила человека? слепым набором случайностей и удачей, или его сутью, его "я"?
-Последним.
-То есть я буду лучше тебя, если я смогу к примеру... побить тебя в рукопашном бою. Представим ты мой политический противник - и я решил тебя убить. Схватка является достойным определением кто силен а кто слаб, верно?
-В том числе.
-Прекрасно, соответственно если ты больше, сильнее, и решительнее меня - я проиграю, а ты победишь, верно?
-Верно.
Мозес улыбнулся и просунул руку в широкий прямоугольный карман на его халате, а спустя секунду вытащил оттуда короткий револьвер.
-Ты и правда больше и сильнее меня... но вот только какой-бы у тебя ни был "дух", как ты говоришь, ты можешь - заболеть, случайно оступится и сломать позвоночник, сойти с ума в страстных объятиях лошади на рыночной площади, перед этим кичась силой и непоколебимостью своего духа - как это делал один придурошный немец... можешь просто родиться физически меньше своего оппонента, или можешь просто напороться на человека с пистолетом. Мозес направил пистолет на Лукаса, и спустил курок. Трость Лукаса упала на тёмный ковер, а Мозес поднял револьвер вверх и с улыбкой сказал:-Пух, а после засмеялся.
-Даже если-бы он был заряжен - в нем, как в любом из человеческих тел, как и в воспитании, и в окружении человека могла произойти осечка. Родился гением - но тощим, и не смог отбиться от собаки, вот получается что собака, по твоей логике, является более сильной и успешной. Она-ж победила? а ни стихов, ни поэм, ни симфоний собака писать не может, жизненный пистолет гения дал осечку, и вот он уже в рядах поверженных.
-К чему ты это всё? промолвил Лукас.
-К хаосу. К тому что нет никакого "суда действительности", и никого он ни к чему не приговаривает, болезнь человека - это прихоть его тела, которая никак не определяет силен он или слаб, это случайность, осечка когда ты целишься в кого-то - не определяет кто хороший стрелок - это случайность. Всё что ты называешь судом, определяющим сильных и слабых - это набор случайностей, от ген, до влияния на тебя среды в детстве, нет ни слабых, ни сильных, есть только один из абсолютно одинаковых десяти, кому взбалмошная девчонка-действительность улыбнулась, и подарив пару случайностей - провела его до желаемой цели.
-Ты хочешь сказать что диктаторы...
-Никто иные как сильные и вожделеюшие власти люди, а значит - хорошие, по твоей философии. Перебил его Мозес.
-Я закончу; добились своей власти по случайности? тогда почему среди них нет ни одного уборщика или кухарки?
-Поскольку удача улыбается одному из десяти бегунов - если мы говорим о марафонской дистанции, она не улыбнется на ней врачу, или строителю. Это разве так тяжело заметить?
-Нет, всё равно власть получают те кто достоин этого. Сказал Лукас.
-А потом стареют и свергаются другими мартышками из примитивного дарвинистского прайда. Уууу, сама действительность распоряжается им кануть в лету. Мозес зашевелил пальцами словно наводя саркастический ужас, как это делают рассказчики страшных историй ночью у костра.
-Кстати. Продолжил Мозес.-А что такое: "власть"?
Лукас широко раскрыл глаза и заулыбался.
-Ну да, что такое власть? все-же мы воспринимаем действительность субъективно, верно? и не всегда отражаем субъективно все объективные части.
-Что ты имеешь ввиду? спросил Лукас.
-Ну смотри, есть мальчик Петр, ему 9 лет, он играет в танки с другими ребятами - он самый лучший игрок, и всегда побеждает всех. У него есть - власть?
-Конечно. Ответил Лукас.
-А его можно назвать "сильным человеко", носителем "морали хозяев"?
-Нет.
-А почему? протянул Мозес.-Он-же получает условные 100% удовольствия за свои маленькие победы, а некий условный диктатор - может упиваться властью даже меньше чем простой мальчишка своими комнатными победами. Чем-же диктатор в таком случае лучше мальчишки? у каждого свои критерии трудности. Но по-твоему... некий мальчишка, или юноша который к примеру просто бог в стихосложении - он хуже того, кто в стихосложении ничтожество, но мастер в "стать царем горы", почему так?
Лукас молчал где-то с минуту, а Мозес улыбчиво разглядывал его через отверстия в барабане своего м1917.
-Всё равно, случайности не решают главного - а главное это воля, воля прорывается сквозь что угодно, сквозь любые случайности, и тот кто близок к морали хозяев получает не воображаемую власть - а реальную власть над теми, кто сторонник морали рабов. Возразил Лукас.
-Даже твоя воля есть случайность, мой милый друг, да и власть над реальными людьми не намного менее воображаема чем власть над игрушками. К слову... мораль рабов это у нас что?
-Христианство. Выпалил Лукас.-Оно есть - религия сострадания. Через сострадание теряется сила. Состраданием еще увеличивается и усложняется убыль в силе, наносимая жизни страданием. Само страдание делается заразительным через сострадание.
-Да ты что? поразительно. Приложил револьвер к груди Мозес.
-Вот первая точка зрения, но есть ещё и более важная. Если измерять сострадание ценностью реакций, которые оно обыкновенно вызывает, то опасность его для жизни ещё яснее. Сострадание вообще противоречит закону развития, который есть закон отбора. Провозгласил Лукас.
-А критерий отбора у нас что? спросил Мозес.
-Способность человека выжить.
-А зачем? разве наше общество еще настолько примитивно что в нем нужно выживать? зачем - если мы наукой медицинской уничтожаем вероятность человека не-выжить? уверяю вас, отправь ты любого из людей в дикую природу - он подохнет независимо от своей воли к власти. Может лучше отбирать людей по принципу созидательности? к тому-же способность человека выживать, его сила, не обязательно должна достигаться путем уничтожения тех, кто критерию этой силы не соответствует.
-Сострадание поддерживает то, что должно погибнуть, оно встает на защиту в пользу обездоленных и осужденных жизнью, поддерживая в жизни неудачное всякого рода, оно делает саму жизнь мрачною и возбуждающею сомнение.
-Цитируем да? очень похоже на мантру. А кто такая - жизнь, и где она кого-то осудила? вы позиционируете прихоти и ошибки действительности, как упомянутая мною ранее опухоль к примеру - как то, что определяет человека, неудачником... или удачником. А здравый человек - просто вырежет эту опухоль, или приспособит человека с нею к бытию и созиданию. Всякая жизнь существует лишь для одного - это бытие, это легкий ветер в лицо ранним утром. И здоровье человека - это способность насладиться этим бытием. Оно, и именно оно - бытие, является окном к которому ведет лестница под названием "здоровье", и такие как вы - мешают добраться до этого окна, до этого апогея, до этой цели всего - тем, кто несмотря на проблемы со здоровьем, или несоответствие твоим мнимым критериям "духа", способен это сделать. Такие как вы - выступаете против бытия, возомнив себя арбитрами, решающими кому его можно а кому его нельзя. Такие как вы - противоестественны.
-Это такие как вы противоестественны. Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно-сильных натур. Провозгласил Лукас и сильнее сжал трость в своей руке.
-Слабость, неудачливость, и так далее - это твои субъективные категории, которые ты не можешь проецировать как абсолютную истину. От усталости Мозес даже прекратил улыбаться.
-Да и о какой порче ты говоришь? что за порча? И почему ты про христианство? возразил Мозес.
-Потому-что твоё христианство насквозь лживо, как и твоё общество.
-Какое моё общество? пожимал плечами Мозес, но Лукас продолжал.
-Оно ходит в церковь а само сквернословит и тонет в блуде изменяя своим женам.
-Я не хожу в церковь и я не женат. Тоном удивленного человека отвечал Мозес.
-И всё равно, ты ведь испытывал зло когда-нибудь? когда писал одну из своих статей потратив последние деньги на чернила - ты не зажимал в руках монеты, сохраняя её для себя, а не для бездомного с протянутой рукой. Заключил Лукас одним глазом более широко открытым чем второй - поглядывая на Мозеса.
Мозес сидел молча несколько десятков секунд, а потом промолвил:
-Если уж у людей пишущих статьи, указывающие обществу на его пороки, есть проблемы с деньгами - разумнее было бы создать некий фонд, который будет за счет коллективных усилий помогать им. Тогда и малодушие исчезнет.
-Нет! нет! вскочил Лукас. Это против твоей природы! эгоизм, то, что заклеймено вами - вот что эффективно!
-Хм. Задумался Мозес, а Лукас уже успокоенно сел обратно на диван. Мозес закинул ногу за ногу и глядя в пол - симулируя напряженное думанье - промолвил:
-Получается, если один человек несет бревно, а не два человека... то он донесет это бревно быстрее? Мозес поднял глаза на Лукаса - тот сидел без движения с широко раскрытыми глазами, и молча сверлил Мозеса взглядом.
-Лукас достал какую-то маленькую книжечку, которой Мозес не замечал раньше в его руках, и посмотрел в нее пару секунд.
-Вы осмелились назвать сострадание добродетелью а в каждой благородной морали оно считается слабостью; пошли еще дальше: сделали из него добродетель по преимуществу, почву и источник всех добродетелей, конечно, лишь с точки зрения нигилистической философии, которая пишет на своем щите отрицание жизни.
Мозес снова тяжело вздохнул, на этот раз глядя прямо в глаза Лукасу.
-То есть выступая против бытия - ты называешь свою позицию жизнеутверждающей? ты, манипулируя, называешь объективно жизнью то - что понимаешь под ней субъективно конкретно ты. Сострадание - это распространение жизни, бытия, это борьба за сохранение его - что ты и называешь нигилизмом, а твоя философия - подлинный нигилизм - позиционирует жизнью - обратное от этой самой жизни. Фактически сам прогресс против тебя, протезы, лекарства - всё это спасает тех, кто по твоему мнению уже должен не существовать, не существовать - по некой воле природы, тогда как проблемы и несчастья их это лишь хаотизм, случайность, порок который можно стереть, и открыть тем самым бытие для тех, для кого оно раньше было закрыто. Это - противодействие опухоли, борьба с болезнью, апогеем и целью которой - и есть жизнь. Это ты отрицаешь жизнь, а не я.
-Вместе с ними. Ответил на это Лукас.
-Что вместе с ними?
-Стереть. Сказал Лукас, а через пару секунд продолжил.-Такие как вы игнорируете жизнь, вы игнорируете тело и волю его - вы отказываетесь..
Мозес очень громко чихнул.
-Просцице. Улыбаясь сказал Мозес.-Знаешь, всё что ты сейчас сказал - это увы словоблудие, это пропихивание небытия под соусом "несоответствия жизни", но следствием несоответствия жизни - не может быть смерть. Это абсурд. Плюс этот твой тезис с телом... я понимаю что ты об инстинктах, о примитивном...
-Это не примитивное - это естественное! Возразил Лукас.
-Да-да, разумеется. Вытянул руку ладонью вперед Мозес. А затем продолжил:- Но разве третьего дня мы не говорили о неком супер-человеке, о том что не нужно любить ближнего - а нужно любить дальнего, т.е супер-человека. Разве мы не говорили о том, что человек должен быть, по твоим словам, преодолен, а сейчас ты говоришь что нужно слушать тело... возможно когда ты говорил о преодолении - ты говорил о неких заблуждениях присущих человеку... но еще раньше ты говорил что кроме тела в человеке ничего нет, и даже если есть - почему ты говоришь о преодолении человека, а не о преодолении этих "заблуждений". Получается у тебя, что нужно отказываться от себя...
Лукас молчал.
-А как это соотносится с тем что нужно.. как ты сказал? слушать своё тело? но разве благие побуждения прилетают к нам с Марса? это разве не порождение самого бытия, м?
Лукас вновь замолчал. Мозес елозил рукой в кармане.
-Порицаемая такими как ты - порицающими тело - самость, не способна творить выше себя, и самость твоя желает гибели, оттого ты и презираешь тело. Лукас говорил - еле-заметно вертя своим лицом со стороны в сторону. Мартин вновь тяжело вздохнул.
-Получается, если ты, вместо того что-бы возвышаться над кем-то - сотрудничаешь с ним, вместо того что-бы доминировать - ты взаимодействуешь над чем-то, то получаешься ты просто... завидуешь кому-то? а где находится эта самость?
Лукас водил лицом со стороны в сторону натужно улыбаясь.
-Ты сам придумал некий критерий, несоответствие которому свидетельствует о твоем противнике плохо? но это-же абсурд. Говорил Мозес.
-Нет, самость - это тело, самость - это сама жизнь. А некоторым не удается жизнь: ядовитый червь гложет им сердце. Да приложат они все силы свои, чтобы смерть лучше удалась им!
Слишком много живущих, и чересчур долго держатся они на ветвях жизни своей. Пусть же придет буря и стряхнет с дерева всех этих гниющих и червивых!.
Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом. Говорил Лукас бегло поглядывая в свою книжонку.
-Я так понимаю мы снова об инвалидах. А с чего ты взял, Лукас, что им не удается жить? или если человек имеет по причине конформной, по причине разума своего - или-же тела - те или иные проблемы, он должен сдаться смерти, и погибнуть? так ты следовательно - проповедник слабости!
-Я проповедник силы! возражал Лукас.
-Сила и право силы - это проститутка, причем слепая и довольно непостоянная. Она отдается всяким людям - по закрытому для объяснения наитию, и уверяю тебя - ты тоже далёк от статуса её постоянно фаворита. Ответил Мозес, но Лукас лишь взглянул на него - и продолжил:
-В те времена, когда человечество не стыдилось еще своей жестокости, жизнь на земле протекала веселее, чем нынче, когда существуют пессимисты … Стремясь попасть в «ангелы», человек откормил себе испорченный желудок и обложенный язык, через которые ему не только опротивели радость и невинность зверя, но и сама жизнь утратила вкус…
-Дорогой Лукас, так сказали-бы сразу - что вы просто обыкновенный бандит. К чему погружать свои инстинкты, близкие по сути порывам любой дворовой собаки, в какую-то философскую оболочку? у вас это получается крайне дурно. Для вас действительно - наша слабость - это ваша сила. Наша сила - распространять бытие - это слабость для таких как ты, Лукас. Ты бандит, или-же просто больной.
-Почему? вопрошал Лукас.-Потому-что я так говорю о подлинном проявлении силы? Я знаю что это преступление, строго караемое законом, но ведь почти все, что мы делаем, преступление, и только слепой не видит этого.
-Даже если ты тысячу скажешь что только слепой не видит чего-то, что показалось тебе - это всё равно не станет фактом. И кто это - мы? мы это кто? и что такого мы делаем что всё это преступление?
Лукас молчал и вертел в руке трость.
Мозес заговорил:-Таким как ты место в лесу, без всяких прихотей людского ума - медицины, что спасает тех кого ты приговорил, и законов что охраняют человеческие права.
-Законы созданы для ограничения, а не для охраны прав.
Мозес нервно засмеялся, как смеется от безысходности кавалер в белом, попавший на скотный двор.
-Тогда почему они не запрещают людям есть сладкое или целоваться? почему их ограничение возникает над тем - что нарушает права других членов общества?
Такие как ты Лукас - это дети, ригидно отрицающие всякое что мешает им резвится в придуманном ими мире. Ты словно дитя которое в 13.00 узнало что мороженщик приедет в 15.00, и которое не желая ждать просто поворачивает стрелку на часах на два часа вперёд, игнорируя факт того, что всё еще 13.00.Так и с добром, ты сказал что оно удел слабых - закрыл лицо руками и кричишь, что-бы никто не разрушил твою картину своими фактами. Закончил Лукас.
-Ты имеешь свою добродетель, но со временем она становится у тебя общей со всеми, и ты становишься частью толпы.
Мозес отвечал:-Я становлюсь частью толпы потому-что ты заявил что моя некая добродетель становиться общей со всеми? это гениально. Мозес притворно захлопал в ладоши.
-А чего заходил то?
Лукас взглянул на Мозеса, а затем на часы на левой руке.
-Я зашел ради упоения твоим бессилием, твоё якобы доброе - коие является злом и препятствием, оно - слабо, оно проповедует слабость, оно проповедует бессилие. Ответил Лукас.
-Перед вами бессилен только тот, кто ослабел до уровня дворовой собаки.
Лукас улыбнулся, встал, развернулся и направился к выходу.
-До скорого!
Мозес вновь сел на своё кресло качалку у стола, достал револьвер из кармана - и выдавил из барабана незаметной вставленный им туда ранее патрон, тогда, когда разговор подошел критически близко к обнажению сущности его собеседника. Мозес расслабился, вновь тяжело вздохнул - и взглянул на настенные часы. Уже был вечер.
Внезапно за дверью, на лестничной площадке послышался глухой звук удара, и беглый, кажется мужской крик. Мозес вставил несколько патрон в барабан - спрятал свой m1917 в халат, и быстрым шагом направился к двери.
Тяжелая деревянная дверь отворилась - но на лестничной площадке царила полнейшая темнота. Мозес нажал на пыльный выключатель на стене - но лампа не загорелась. Мозер вернулся, а через минуту появился у двери с зажигалкой в руке. Площадка перед ним была залита какой-то жидкостью, кажется водой, а лампочка - отсутствовала. Видимо кто-то украл её. А жидкость до этого - или после - разлила уборщица, чьи неспешные но взбудораженный тем-же шумом шаги уже слышались снизу, с первого этажа. Внезапно Мозес услышал охи и ахи голоса пожилой женщины, он осторожно - ибо скользко - вышел на площадку, и посмотрел на лестницу вниз - внизу в скрюченном состоянии, в самом подоле лестницы лежало тело коренастого мужчины. Шляпа лежала на пролете ниже, тело лежало во всю ширину лестницы - а голова была неестественно прижата к стене. Часть пола под телом была особо тёмного цвета - из чего Мозес сделал вывод что это лужа крови, скорее всего из вероятной раны на голове упавшего мужчины. Под слабым напором света вырывающимся из огня зажигалки - бегло блеснуло навершие знакомой трости.
Мозес вернулся в помещение, оставив помощь упавшему на руках провинившейся уборщицы.
-Тупость всегда плодит бессмысленное насилие, ибо тупость есть отсутствие разума - а отсутствие разума это иррациональность, а именно на ней и строятся всяческие низменные и болезно-эмоциональные явления. Заключил Мозес. -Жаль только что мой собеседник не прочитает стихотворения одного моего друга, думаю тот... нетривиальный образ в который мой товарищ поместил свои благие побуждения - слегка развеял бы уверенность этого господина в том, что зло априори беззубо и слабо. Прокрутил в своей голове Мозес, развернул свернутую вчетверо бумагу - и принялся перечитывать.
О смерд! я во чёрной ночи - Маммон,
но коплю я не деньги - а вашу боль,
тех - кто выпустил плоти стон,
кто падок на славу, на алкоголь.
Кто любит дыхание потных тел...
Смешно! не бери ты в десницу мел,
и - не черти белоснежный круг,
ты сам позвал меня, милый друг.
Ты сам позвал меня, о слепец,
кто славен, силён, для тебя - отец,
но не дух презревший земли тщету,
возлюбивший забвенье и немоту.
Противен кто достиг, приятен кто добился,
о сколько лет - до мига, где человек родился,
упущено, когда - под нивовым дождем -
вы прочь от человека - ступали за вождем.
И воюще шатались промеж степей и гор,
в ладони зажимая - каменный топор,
а изменилось что-нибудь, презренный человек?
ну три свои стекляшки морганиями век.
2
С небосвода я услышал - возвышенный тон,
"теперь твои угодия - сия земля. Маммон,
щеголяют друг пред другом скопища мурах,
копи Маммон их муки, отчаяние и страх."
Явлюсь я им во тёмной, чернеющей ночи,
кричи о человечек, а хочешь - не кричи,
давно тебя уж нету, давно уж ты погиб,
безжизненный, бессмысленный, обличия - изгиб.
Давно тобою правит скотина Асмодей,
а так-же мелкоумный (привычно) лицедей,
сие - моя свобода, сие - моя стезя,
людей щадить - не надо, людей щадить - нельзя.
Во суе человеки, почуяли конец?
Маммона рать покинет готический дворец,
и град её увидит, как тьму на небеси,
о люд, у позабытых - прощения проси.
Лишь о белесы крылья я разобьюсь, о свет,
но за спиной твоею, сего как вижу... нет,
Маммона рать доспехи - на телеса надень!
над этим миром больше - не заблистает день.
***
Сквозь тишину заполненного запахом лекарств помещения промчались неспешные стуки в деревянную дверь. Неспешные, стучащие ботинками об пол шаги - раздались по длине коридора - и из-за стены, перед кроватью лежащего на ней Лукаса, появился силуэт в терракотовом свитере и бледно-зелёном пальто, с круглыми очками в тонкой оправе на лице.
-Мозес... закивал Лукас.
-Он самый дружище, он самый. Врачи уже ушли?
-Они ушли еще раньше, когда узнали что у меня нет денег на лечение. Ответил Лукас.
-А... они сказали тебе... с тобой? Взволнованно сказал Мозес, присаживаясь на кровать к Лукасу, и сочувственно глядя прямо в его глаза.
-Что-то со спиной, с позвонками.
-Ай-ай-ай, как-же это ужасно. Промолвил Мозес.
-Верно? это ведь ужасно - когда людям больно? спросил Мозес.
-Да. Ответил Лукас устало глядя в глаза Мозесу. -Мне грозит болевой шок.
-От него умирают? Быстро спросил Мозес.
-Я не знаю. Ответил Лукас, а затем добавил:-Ты не мог-бы...
-Кстати! прервал его Мозес.-Ты не помнишь на чём мы остановились вчера?
-Моз...
-Ты так стремительно ушел, наверное куда-то опаздывал. на чем-же мы остановились... кажется на толпе. Ты там еще замечательные вещи говорил. Сказал Мозес доставая увесистый блокнот из внутреннего кармана пальто. Он сдвинул свои круглые очки на кончик носа - и зачитал: «Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом», а так-же; Слишком много живущих, и чересчур долго держатся они на ветвях жизни своей. Пусть же придет буря и стряхнет с дерева всех этих гниющих и червивых!». А вот еще я записал ранее;
"почти во всех преступлениях выражаются как раз те свойства, которые не должны отсутствовать в мужчине", «Не цель благая оправдывает войну, а благо войны оправдывает всякую цель». Мозес вновь придвинул очки ближе к лицу, закрыл блокнот - спрятал его во внутренний карман, а затем посмотрел на Лукаса и улыбнулся.
-Натуральное право силы. Еще там было что-то про христианство... Мозес вновь начал щупать свой карман - но его прервал голос Лукаса:
-Разве я не прав?
-Ну... ты во много неправ.
-Тогда почему бог не спас мир от мировой войны?
-Ну начнем с того дорогой Лукас - что ты приписываешь мне христианство, а потом гнусно ловишь меня на несоответствии его догмам. Мозес засмеялся.
-Какая сегодня погода хорошая, Лукас - посмотри в окно, птички поют...
Лукас без движения смотрел ему в лицо.
-Ах да, ты. Я могу ответить тебе только то, что они - христиане, не постулируют мир как кукольный театр в котором господь кукловод, нет друг мой, господь создал всё бытие - и дал нам выбор. Вот как мы с тобой, ты - и я, две тропинки. Мир - не кукольный театр, мир это муравейник, в котором те или иные муравьи - склоняются к той или иной тропинке... а у каждой тропинки есть своё следствие. Если ты хочешь ответ с позиций христианства. Но всё-же на чем мы остановились Лукас? на толпе!
-Мозес, ты не мог бы... начинал Лукас, но собеседник всякий раз прерывал его.
-Ты говоришь что моя добродетель "отолпилась"? но это именно твоё подростковое "разоблаченчество", от слова - разоблачать, привлекает вечно противостоящих всему на свете подростков, а точнее их умы - пока те не набрались груза какой-либо опытности и сознательности. Всякая голова в стаде, всякий безликий из человеческой массы - мнит себя индивидуальностью и представителем "антитолпы". Все они "резатели правды-матки", все они "неугодные", всякий малолетний дегенерат бравирующий своей асоциальностью - видит супер-человека... или как оно там? в себе, а себя - в нем. Твоя идеология идеальна для них, она вписывается в них как вода в любую из ёмкостей, и всё это лишь потому - что толпа почти всегда глупа, ибо быть идиотом гораздо легче чем разумным человеком, поэтому идеи подобии твоих - имеют за собой адептов, ибо такому образованному, абсолютно уникальному и не такому как все бычку из огромного косяка - обязательно нужно быть чьим-то врагом, быть разоблачителем, быть выше кого-то - ибо собственной силы, собственного безграничного разума - идиотам не хватает, они слишком слабы для своего бытия, посему они принимают форму идеалов подобных твоим. Утонувших в грязной, скотской, звериной толпе, идеалов.
-Что бы ты не говорил - завтра всё равно мы все умрем, и перед лицом смерти, перед лицом разрушения всего что есть - крепость всего теряет всякую силу. Увы, она не продлится в мнимом раю. на фоне этого - единственное что остается человеку - это воля к власти.
-Да воли ты к своей власти сколько захочешь, другим людям только не мешай. А о том что будет завтра - я буду думать завтра друг мой. А в целом - каждый из нас продолжает свою жизнь в обществе которое должно всячески развить, обеспечить, и возвысить, и пока живет общество - пока живут мои люди - я буду даже сквозь боль улыбаться смерти. Народ - содержатель каждого из нас, народ - марафонец, несущий флаг олимпийского огня наших созиданий сквозь длину годов и столетий... а что насчет рая... иногда у меня в голове происходит такое - что всякий рай уступит перед этим.
-Ты не видел рай, ты не знаешь какой он.
-Какой он? в нем наверняка есть деревья, люди которые могут любить - и летать, хотя сам я боюсь высоты... но следовательно там есть высота. Там есть пшеничная каша и картошка, еще там есть рисование, и обязательно - облака. Мозес выглянул наружу через приоткрытую форточку, и улыбнулся.
***
Лукас казалось уже ни о чем не думал, и лишь устало глядел на туловище Мозеса.
-Мозес, ты не мог бы заменить мне капельницу, вон там бутылочка стоит... Лукас еле-заметно повернул лицом в сторону комода. Мозес снял очки, и повернулся через плечо - на комоде стояла бутылочка для капельницы заполненная какой-то жидкостью. Мозес повернулся к Лукасу и взглянул ему в глаза.
-А чего сам не встанешь? ты же сильный, гордый, воля к власти, и всё такое. Мозес смотрел на Лукаса абсолютно искренне и без тени насмешки.
-Я не могу. Тяжело вздохнул Лукас.
-Дак ты против жизни выступаешь батенька. Ты-ж червивый у нас. Само бытие распорядилось тебе лежать здесь. Начал подхихикивать Мозес.
-Это была случайность.
-Вся наша жизнь состоит из случайностей, дорогой Лукас, мы в ней люди на плотах во время маленького... а иногда и не очень шторма. И существуем мы пока держимся друг за друга, и уважаем право любого из нас - любоваться прекрасным рассветом, или прекрасным закатом. Ха-ха, я назову то что происходит с тобой - парадокс Ницше!
-Почему? спросил Лукас.
Мозес достал свой блокнот, отлистал его, и вставив палец между страницами опустил его на колени:
-Ну подумай сам, всю жизнь превозносить силу, личность, крайний эгоизм... а жить на пенсию из университета, и подачки богатых друзей. Мозес звонко и живо засмеялся, а потом опустил свой взгляд в блокнот:
-"В январе 1889 г. на улице Турина с Ницше случился припадок. Его поместили в психиатрической клинику с диагнозом Paralysis progressiva. В этот момент и оборвалась его творческая деятельность, так как душевная болезнь, неадекватное поведение и мания величия не способствовала умственной работе.
Ницше охватывали частые приступы гнева, он постоянно издавал нечленораздельные звуки, разбивал стаканы, баррикадируя вход в комнату осколками стекла, прыгал по-козлиному и всегда спал на полу у постели.
Состояние безумия длилось долгие 10 лет. За ним ухаживали мать и сестра, они же занимались и публикацией его сочинений: Елизавета оформила опекунство и приобрела в собственность все сочинения брата"
-Ну разве не ничтожество? вякать на сострадание - и умереть под уходом и помощью другого человека. То есть будучи подверженным альтруистического характера действиям. Разве не дегенерат? рассказывать о "природе", и "жизни", и быть следуя его терминологии - отвергнутым этой самой жизнью. Но тут мы говорим не о налете на подобии некой опухоли или банальной простуды - неет, мы говорим о мании величия которую он как дитя выкормил и выласкал в себе. Вот и у тебя, дорогой мой сосед, то-же самое.
-Подай мне пожалуйста бутылку, не вступай в противоречие со своей-же философией.
-Аха-ха! засмеялся Мозес, и неспешно подошел к комоду схватив бутылку в ладонь.-Нет друг мой, я вступлю с ней в противоречие - если помогу тебе. Каждому своё мой друг, но не по мифической силе - а по тому, что он говорит, и что он постулирует. Мозес разжал ладонь - и бутылка со звоном разбилась об пол. Лукас до последнего провел её взглядом, пока драгоценная бутылочка не скрылась за деревом кровати, у Лукаса пошла носом кровь. Мозес надел обратно свои круглые очки в тонкой оправе - и зашагал по коридору в сторону выхода.