новый миф в противовес Ал-дру Кондратьеву
Орфей:
– По силам мне волну остановить,
заставить скалы двигаться,
пустыню – расцвести.
Способен я утишить гнев богов
и каменное сердце размягчить.
Над сердцем я твоим ужель не властен?
Ужель оно из хладного железа?
Но в горне кузнеца оно подобно воску,
а в небреженье точит его ржа.
Тогда алмазу твёрдому подобно?
Его края остры и ранили мне душу –
сочится кровь за каплей капля,
моей кифары орошая струны,
рубинами на дно ручья стекая.
Увы, там солонА вода от слёз моих,
что я в разлуке долгой проливал.
Смотри, безстрастная!
Ужель тебя не тронут
мои признания, и слава, и почёт?
И смертные, и боги мне внимают –
мои напевы им ласкают слух.
Ведь каждый гимн подобен песне лебединой:
у лебедя она одна, во мне их много!
О, почему отводишь ты глаза?
Чем я не мил? Вглядись же лучше:
по матери – из племени богов,
и обликом, и телом им под стать.
Персты мои ласкать умеют
не только струны – девичьи тела,
слагая вздохи их в мелодию томленья.
Я и тебе блаженство подарю, моя прекрасная.
Гордись же, Эвридика,
что я к ТЕБЕ душою прикипел,
что лишь тобой сегодня очарован!
Но что молчишь?
Лишь лучезарный Феб
меня чуть больше превосходит славой.
Не выпал жребий мне родиться богом,
так я им стал, взрастив таланта древо!
Но что молчишь, не отвечаешь, дева?
Эвридика:
– Я преклоняюсь пред твоей игрой,
величье же твоё невыносимо.
Как можно нежно бога полюбить?
Как можно чувствами мне с ним сравняться?
И хоть я нимфа, доля у меня
как у обычной смертной и не боле.
Любой обиду может нанести.
В урочный час обрежет жизни нить
мне мойра Клото, и уйду я,
как и все, за воды Ахеронта.
Сумеешь песней к жизни возвратить
ты прежнюю любимую свою?
Ведь даже у богов такой нет власти!
Дерзнёшь ли ты соперничать с Танатом, внук Зевса?
Иль будешь Мнемозину призывать,
чтоб обо мне она взяла воспоминанья,
и будешь новую себе искать любовь,
Орфей:
– О, нет, прекрасная!
Клянусь, что я люблю!
Сильнее скал любовь, свирепей ветра,
огромна, как безкрайний океан.
Кифары струны укротят и меч Таната –
не распахнёт крыла суровый бог
и прядь волос твоих он не посмеет срезать!
МузЫкою своей почти богам я равен!
Ну, соглашайся стать моей!
Поверь, твой слух, по-прежнему, я буду услаждать,
персты ласкать тебя не перестанут,
и в целом мире не найти счастливей пары!
Эвридика:
– Кто я, Орфей? Пусть я и хороша,
но мне ль тягаться красотой с пенорождённой,
умом с Афиной, царственностью с Герой?
Ужели так я дорога тебе,
как Полифему глаз его единый?
Ужели верен будешь мне одной
и на земле, и за водою Стикса?
Орфей:
– Клянусь, чем хочешь: в сердце ты одна!
Ты слышишь: золотой кифары струны
уже играют свадебный напев.
Ведь ты согласна? Я ведь не ошибся?
О, как моё искусство велико!
Я тот, кто перепел сирен,
за кем, подобно стаду, шли деревья,
чтоб только слышать гимны о любви.
Я! Я! Я соблазнил стыдливейшую нимфу!
Мне равных нет в Элладе,
что там – в мире мне равных не найти!
Капризнейший Эрот не устоял
и наконец стрелой златой пронзил стыдливой сердце.
О, Эвридика! Будь горда,
когда тебе протягиваю руки.
Пойдём скорей: пусть белокрылый Гименей
соединит нас. Слава Гимероту!
Увенчанное лаврами чело
склоню к устам твоим невинным.
Завидуйте, богини, нимфе юной!
Ведь не у ваших ног сидит теперь певец,
не ваши воспевает он красы,
а скромной нимфы, что одна из многих,
сражённая талантом кифареда,
ему и душу с телом отдала.
Ведь я достоин получить
всё, что угодно пожелать моей гордыне.
О, Эвридика! Я желаю: пой!
Под звуки золотой моей кифары
несмелый голос твой пусть втОрит моему!
Как пожелал жених, запела Эвридика.
И замер мир, внимая нимфы пенью,
не втОрой, нет, а примой зазвучал,
серебряные трели рассыпая.
Такой страстью, негой полон был,
что распустились на лугах цветы,
вспорхнули мотыльками, закружились,
и лёг венок на светлое чело
той, что чужой внимала лишь музЫке.
И смолкли струны. Голос лишь звенел
подобно струям ручейка лесного,
врачуя боль души, даря покой и негу.
И зависти змея ужалила Орфея прямо в сердце.
Он задрожал, потом окаменел.
Как больно, больно стать ему вторым,
ему, что был богам почти что равен!!!
И кто же в состязанье победил?
Невзрачная какая-то девица!
И снова в сердце зависти змея
его пребольно продолжала жалить!
Усильем воли кольца ей разжал
и бросил гадину на травы луговые.
Тотчас она стремительным броском
вонзила злые зубы в Эвридику!
Упала дева наземь, и Танат
мечом ей срезал локон, похищая душу.
Прошелестели чёрные крыла,
снимая чары немоты с Орфея.
Орфей:
– О, Эвридика! Я ведь не хотел!, –
опомнившись, чуть слышно прошептал
тот, кто прилюдно первенство утратил.
Феб лучезарный прилетел с Олимпа.
Феб-Аполлон:
– О, горе же тебе, завистливый Орфей!
Эвридика в царство Аида славу твою унесла.
Если упросишь Гермеса,тебя он проводит
в мрачное царство теней.
Вернёшь Эвридику, и слава вернётся к тебе.
Она же, дважды ступив за Стиксовы воды,
голос утратит,
и ровней не будет тебе,сын Каллиопы,
в искусстве звуков сладчайших.
На колесницу, что лебеди мчат,
взошёл Феб лучезарный и скрылся.
Орфей же пошёл возвращать
славу свою заодно с Эвридикой,
той, что пела лучше его в этот день.
...К берегу Стикса Орфей подошёл,
ведомый подсказкой Гермеса.
Кифару настроил и песню Харону пропел
о страстной любви, что питает
к недавно умершей,
что счастье было оборвано скоро, начавшись едва.
И впервые живого, не тень,
Харон перевёз на ладье.
Пред троном Аида Орфей
вновь песню завёл о страстной любви,
о безвременной нимфы кончине.
Молил хоть на краткие годы
на землю вернуть Эвридику,
ведь с ней потерял он всё, чем мог дорожить.
Аид, поразмыслив, ответил:
– Нет, жребий людской
боги не в силах исправить.
Но всё же бери ты свою Эвридику
и с ней всё, чем ты так дорожил на земле.
Смело к солнцу иди, не поддавшись искусу.
Коль обернёшься, певец,
безвозвратно утратишь милую деву,
а с нею всё, что боги и люди дарили тебе.
По острым камням, что ранили ноги,
к Стиксовым водам шёл с надеждой Орфей,
что сбудется вскоре Феба пророчество,
что слава вернётся его,
что вновь он будет равным почти что богам,
что Эвридика утратит голос свой дивный,
затмивший его, считавшийся первым в Элладе.
Орфеевой крови капли скалы кропили,
шаги Эвридики, Гермеса были, увы, не слышны.
Харон на берег живых
доставил троих пассажиров.
Выше, к свету стремится Орфей.
Гермес:
– Славу крепче держи, Эвридика! –
слышит он голос Гермеса.
Хлопанье крыльев – и обернулся Орфей.
В ужасе видит, что крылья сандалий
бога лукавства несут высоко над землей.
Эвридика растаяла вместе с Орфеевой славой…
Ужель всё было напрасно?!!
Злодейство сгубило талант...
Картинка из сети