Часть четвёртая
1
Богатый нотариус Казимир Александрович Потоцкий вдруг тревожно сослался пикантно-красивой, но дельной и доверенной помощнице на лёгкое своё недомогание и за чёрным рулём серебристого спортивного автомобиля покинул собственную юридическую контору раньше, чем обычно... Потоцкий заметно похудел, но чувствовал себя хорошо. А потерю веса польский аристократ из российской провинции объяснил самому себе неожиданной и болезненной любовью к нежной зазнобе матёрого и беспощадного психиатра... Нынче на утренней заре Потоцкий выбирал себе одежду необыкновенно придирчиво. Классический синий костюм без жилета был намедни заказан в элитарном портновском ателье, а туфли из лучшей натуральной кожи были элегантны и в тон. Эксклюзивная белая сорочка из тонкого китайского шёлка и фиолетовый стильный галстук покупались в самом респектабельном салоне южного предгорного курорта с минеральными водами... Нижняя пуговица на пиджаке не была застёгнута...
Потоцкий лихо, но расчётливо припарковал свою престижную машину возле армянского кафе и, перейдя асфальтовую дорогу, уселся на серую железную скамейку возле памятника Александру Сергеевичу Пушкину в небольшом, но тенистом сквере... А потом солидный юрист нетерпеливо поглядел на золотые браслетные часы от швейцарской фирмы, однако время, назначенное им для конфиденциальной встречи, ещё не миновало... И нервозный Потоцкий завистливо созерцал старинное изваяние в честь гениального русского творца и угрюмо думал:
«Много крамольных грехов простились на буйной планете Земля мастеровитому и бойкому литератору Пушкину за его фривольные и гладкие вирши... Но я сочинять мелодичные и выспренние стихи не умею... Иначе я вдохновенно написал бы восторженную поэтическую балладу о тонкой и безупречной талии Клэр... о зелёных очах благочестивой колдуньи... и о холёных пальцах с алыми и длинными ногтями... Однако прегрешения мои нельзя искупить столбцами рифмованных строчек...»
И вдруг ему непроизвольно вспомнились волосатые гибкие пальцы, худое щетинистое лицо, крючковатый нос, тонкие красные губы, сутулая спина, пижонские усики и большие чёрные глаза под пепельными дугами бровей и матово-смуглым челом с глубокими морщинами и пигментным пятном, похожим на вычурную кляксу... Пронырливый и бодрый старец был лысоват, улыбчив, хил и низок ростом... Однако по своему желанию быстро вызывал симпатию... А при нужде умел затейливо и юрко лебезить...
Опрятного старика именовали Кареном Львовичем Летовым.
Внезапно Потоцкий испуганно содрогнулся, но вскоре судорожно стиснул достаточно крепкие для хулиганской драки кулаки. Он почтительно ненавидел престарелого владельца контрольного пакета акций самой обширной сети погребальных контор в северокавказском регионе. Хлипкий хозяин ритуальных заведений издавна устрашал юриста. И теперь Потоцкий лихорадочно, но трезво размышлял:
«Мне частенько хотелось напрочь позабыть ядовитую тварь. Но от себя не сбежишь... И каторжную душу не изменишь... Я сейчас непоколебимо уверен, что даже в нынешнюю – полицейскую – эпоху лицемерно-елейный и предупредительный мастак-гробовщик перманентно готов любого клиента обаятельно и искусно укокошить согласно выгодному заказу... Палаческий характер свербит... А мы своевременно соскочили с разбойного, атаманского кукана. И удачно мы завязали... А затем легально остепенились... Но разве мы стали лучше?.. Ведь кощунственное воровство – извращённо влечёт... А вражеская кровь – сладострастно хмелит и дурманит...»
Клэр прикатила – с минутным опозданием – на бордовом фешенебельном такси с золотистым силуэтом горной лани на заднем стекле голубого салона. С юным шофёром тонированной машины вежливая пассажирка непринуждённо и щедро расплатилась крупной купюрой... А затем аристократично и грациозно вышла... Мощный автомобиль бесшумно уехал... Клэр в густой тени от раскидистого дуба задумчиво глядела на высокостатусного юриста...
Клэр на свидание с Потоцким неторопливо выбрала в спальне платиновые серьги с крупными, но дефектными изумрудами, изощрённый, хотя и неброский макияж, льняные бежевые брюки, коричневую тунику с бахромой на подоле, чёрные босоножки на каблуках, солнцезащитные очки и желтоватую кожаную сумку с документами, наличными деньгами и кредитными картами... Душистые волосы Клэр с нарочитой небрежностью падали на плечи и спину...
И мысленно Клэр оценила, – и весьма спокойно, – образ и позу Потоцкого:
«Поповская выпуклость пуза вдруг исчезла. Лицо – меланхолично и с гримасой романтики... Оделся без вульгарного шика. И – не уродлив... Но сидит на лавке – неестественно... И он – взбудоражен...»
Потоцкий, наконец, заметил неподвижную Клэр и молодцевато встал. Потом, тревожно семеня, приблизился к ней. И вдруг она приветливо протянула руку. И он, – по нестрогому этикету для местной знати, – слегка прикоснулся пальцами правой руки к ухоженной и белой кисти.
И Клэр пытливо поинтересовалась:
- И где намерены вы провести беседу?
Он галантно предложил:
- Ну, давайте мы сейчас посетим приозёрный... лесной – и почти безлюдный в это время суток – ресторан «Симон».
И она согласно кивнула головой, и они степенно направились к машине. Клэр в автомобильном бирюзовом салоне расположилась рядом с водителем и изящно пристегнулась – ради своей безопасности – широким ремнём. Затем повелительно, но тихо предупредила:
- Я не терплю шальные гонки и глупые аварии... с протоколами полицейских патрулей... и неизбежными издержками на штрафы...
И он, угождая своей прихотливой спутнице, был за рулём чрезвычайно аккуратен, однако до окрестной рощи они домчались шустро...
Потоцкий важно, но педантично – и под квитанцию – разместил свою машину на охраняемой платной стоянке. По узкой дорожке из тёмной брусчатки они пошли в ресторан. Впереди барственно вышагивал состоятельный юрист... И вдруг благоуханная Клэр – неожиданно для себя – применила психологическую методику своего сладострастного и извращённо порочного учителя...
И Клэр ощутила в самой себе беззвучную музыку чужой человеческой плоти. Аккорды, ритмы и мелодии были надрывны, но по-детски трогательны и невыразимо прелестны. Однако красоту и гармонию порождал предсмертный ужас... И вскоре изумлённая Клэр постигла загадочным наитием, что успешный, развратный и пресыщенный Потоцкий неизлечимо болен. И невольно она гордилась своим пророческим даром.
А бодрящийся нотариус вдруг порывисто обернулся и увидел большие зелёные глаза. Ему захотелось поощрительно и весело улыбнуться, но губы его исказила нервическая дрожь... Потоцкий с холодным потом на высоком лбу неуклюже и смущённо зашатался, а затем, ухватившись за ближнюю ветку, захолонул...
Восприятие Клэр менялось разительно и быстро. Слабый, но резкий запах мужского пота приятно возбудил её... А через минуту бледный Потоцкий, обуздав-таки усилием воли самого себя, уселся на славянскую узорчатую лавку за струганный дощатый столик под тенистой древесной кроной. Церемонная Клэр бессловесно прикорнула напротив...
И без промедления невзрачный, но расторопный и дельный служитель в якобы древнерусском облачении притащил гостям объёмистый чёрный фолиант с миниатюрными картинками и меню... Компетентный в кушаньях лакей почтительно рекомендовал пикантные плоские устрицы с черноморской фермы. Живые и вкусные моллюски подаются, дескать, на колотом льду в аппетитном обрамлении крупных и сочных лимонов.
Белесый парень подобострастно, но с потаённой иронией уточнил:
- Я сейчас предлагаю вам экзотическое для кавказской периферии блюдо. В сезонной кулинарной моде превалирует именно это яство. С энтузиазмом гурманы смакуют... Великолепную снедь продаём...
И Клэр спокойно проговорила:
- А я бы съела, пожалуй, восемь штук. Серебристой вилочкой...
Потоцкий одобрительно ухмыльнулся и плотоядно велел:
- Студёную и жирную дюжину мне поскорей подайте. И холодного шипучего вина популярной марки «Брют». Но всучивать мне алкогольную фальсификацию не смейте. И тухлыми харчами мою утробу не потчуйте...
Опытный лакей искренне оскорбился:
- Помилуйте, сударь!.. Обидно даже... Ведь случается здесь непростой контингент... и опасно щепетильный... А ведь с негодования начинаются беды...
И Клэр поощрительно произнесла:
- Вы, любезный, готовьте заказ... пожалуйста... Двадцать уже открытых раковин принесите... Но моллюски должны быть живыми... А сервировка – из хрусталя...
И сметливый официант привычно поклонился в пояс привередливым своим клиентам, а потом сутуло и прытко ретировался на кухню... Потоцкий приосанился и словоохотливо молвил:
- В давнюю эру моей безденежной юности гомонил поблизости шикарный ресторан «Легенда». И базарные егозливые спекулянты беспутно кутили в помпезном и широком зале, где стояли чередой потешные гипсовые скульптуры на черкесские танцевальные сюжеты... А нищий студент мечтательно бродил в осеннем рассветном тумане по окрестным тропинкам... Безлюдье, озеро и неясная, мутная заря... Но пылкое воображение дарило мне счастье!.. Рыночные реформы разорили злачный притон. И там отгремели песни и пляски... Огромные окна и напольные длинные зеркала современные варвары разгульно разбили вдребезги... А нынешние ордынцы споро разломали каменные стены... И лишь ступени сохранились... как реликвии дикарского капища...
И Клэр учтиво отозвалась:
- Поэтичная и грустная быль...
Потоцкий вдруг признался:
- А ведь я не верю, что человеческим счастьем наделяет внешняя реальность. Явь разочарует всегда...
Но Клэр неопределённо улыбнулась и тихо прервала вдохновенного витию:
- А давайте сначала мы обсудим проблемы с завещанием щедрого покровителя моего.
И матёрый юрист послушно сменил застольную тему:
- Кратким я быть не обещаю... Ваше нотариальное дело имеет особую специфику. Нечистую подоплёку... Вам теперь необходимы твёрдые гарантии. Нужна надёжная подстраховка... Ведь престарелого и ущербного Лыкова можно – при общей и жестокой зависти к вам – провозгласить сумасшедшим... А лучше – коварно умертвить... И – после фабрикации достоверных улик – направить подозрения экспертов на вас... А криминальный мотив – очевидный... явный... Такая получается коллизия...
И понятливая Клэр сказала:
- Значит, предлагаете вы помощь свою... Я не сомневаюсь, что с моей биографией вы хорошо знакомы. Ведь полиция занималась мной. И, вероятно, вы достали в следственном комитете полную копию моего конфиденциального досье... Житейский опыт имеется у меня. И мужчины мне небезызвестны... Нелепо вам отрицать, что вы отчаянно в меня влюбились... Однако столь оригинальным способом добиться от меня взаимности и сексуальной связи кавалеры мои ещё не пытались...
И раздражённый Потоцкий честно объяснился:
- Доселе я не ведал, как подступиться к вам... Но ваши камерно-кандальные, – хотя, к моему сожалению, всего лишь духовные, – цепи должны иметь нерушимые звенья. И ваши нравственные оковы будут чрезвычайно прочными... если проклятый Лыков скоро и насильственно сгинет...
- Неужели вы ещё не постигли, что у вас постепенно помрачается разум? – вдруг тревожно спросила она.
- В безумцах и юродивых я не числю себя... А вы поскорее вникните в мои резоны... – И он ласково и страстно осклабился... – Мысленным экспериментом сейчас мы займёмся... Увлекательная и полезная процедура!.. – И в голосе его появились хвастливые интонации... – А ведь я теперь – влиятельная в городе персона! И я пережил уголовный ад. Неужели вы полагаете, что бандитов, изуверов и воров искоренили на Северном Кавказе вчистую?.. Вовсе нет!.. Наёмные палачи, – и довольно умелые, – сохранились. И каждый из них – за щедрую мзду – безукоризненно обтяпает любое паршивое дельце... Шайки и своры измельчали, но отнюдь не исчезли... От хищной стаи сберегли каркас...
Угодливый официант доставил на серебристом подносе большую зелёную бутылку студёного игристого вина, хрустальные сосуды, прочую сервировку для раннего ужина и пару соблазнительных порций уже открытых, но свежих устриц с лимонами и льдом.
Прозрачные устрицы были живыми и вздрагивали от лимонного сока. И шустро их глотали, запивая деликатесную мякоть холодным шипучим вином... А вышколенный в коммерческом колледже лакей беззвучно доливал высокие и светлые бокалы... Моллюсков доели быстро... Потоцкий небрежно вытер белой салфеткой влажные губы и приказал внимательному слуге:
- Дождитесь... поодаль... продолжения моего заказа. А кубки и вино оставьте...
И лишнюю посуду стремительно убрали со стола смазливые и плутоватые смуглянки в горской одежде... И вдруг от близкой речки повеяло прохладой... И Клэр аккуратно, но чуть порывисто прикоснулась к алым устам нервически скомканной салфеткой... И вскоре Потоцкий услышал:
- Я бы хотела относительно вас... ошибиться...
- Но почему, милостивая государыня?.. – удивился он, – законы и сословные традиции не нарушал я... довольно долго...
И Клэр не таила собственные мысли:
- Изощрённую вашу логику я вполне понимаю... В насильственной гибели Лыкова обязательно обвинят меня. Ведь я теперь имею корыстный мотив... и я – законная наследница... по завещанию старого лекаря... И моя репутация – небезупречна... А вы заранее смухлюете себе козырного туза... Однако можно его и спрятать, а не бросить эффектно губительную для меня улику... или моё бесспорное алиби на судебный кон... в коллегию присяжных... Если, разумеется, буду я благоразумной, а вы – речистым адвокатом в интересном процессе... и хахалем своей подзащитной...
И невольно он пробурчал:
- Вы проницательны – чрезмерно...
- Я, вероятно, уродилась такой... – и она с недоумением повела плечами. – А ведь у вас – заковырка... Или грубые шероховатости мышления... Ну, зачем богатому аристократу такие сложности?.. Вы нелепо шантажируете меня... и шершавым стилем угрожаете убийством почтённого психиатра... Ну, почему не пытались вы банально купить меня... подарками, лестью, комплиментами... да и просто деньгами?..
И он затруднился ответом, и было обоюдное молчание довольно долгим... Она пригубила свой бокал, и собеседник её непроизвольно, бессознательно и точно повторил череду её размеренных движений... И почудилось Потоцкому, что он сейчас не только может мистическим наитием постигнуть потаённые мысли Клэр, но даже способен созерцать подробности событий, воображённых в её сознании.
Юристу грезилась собственная кончина в роскошной госпитальной палате. Пульсировала нестерпимая боль... А рядом с его железным одром сидела на жёстком стуле насупленная и строгая Клэр. И вдруг она, порывисто вскочив, поцеловала тощего пациента в холодные и сухие губы, а потом он радостно услышал: «Я прощаю тебя. И Христос извинит...»
И Потоцкий вкрадчиво спросил:
- Неужели вы способны чувствовать чужие недуги?
И была она правдивой:
- Я понимаю больше, чем хочу... Наставник многому научил благодарную свою наперсницу... А вы, действительно, больны... И, наверное, – летально... И вы неосознанно уповаете, что извращённые влечения, как наркотические инъекции, милостиво избавят вас от горести предсмертных раздумий... А метастазы уже непобедимы...
И надрывно он проворчал:
- Я оторопел... мне душно...
И вдруг она – неожиданно для самой себя – пожалела его:
- Но я намерена молиться за вас, как за близкого мне человека. И, возможно, Иисусе, – ради меня, – не погнушается вами...
А Потоцкий сипло и безнадёжно бормотал:
- Но я – не ребёнок... Слабое утешение одинокой ночью... в конвульсиях и корчах...
- Не надо, сударь, высокомерно пренебрегать моим ходатайством. Вы недостаточно сведущи в юдоли, в которой живёте. Вашему восприятию доступна лишь нечистая оболочка... Но если вдруг исчезнет пелена... – И принялся он угрюмо и пытливо смотреть на сдержанную Клэр... – то меняется явь... А лунной и призрачной ночью возникает Спаситель... божественный и нежный... И я восхищённо осязаю сладостную тяжесть Его... И серебристые пальцы на моих интимных местах...
И Потоцкий невольно, но истово ей поверил, однако всё-таки искушал её:
- Бессилен я вообразить, что вы, блаженствуя наяву с чародейной плотью Иисуса Христа, дорожите сексуальными шашнями с капризным хрычом... пусть даже неисчерпаемо мудрым... Ведь бесконечной преданности не существует!.. А вы от наставника уже получили буквально всё... Бесспорно, ваш несравненный разум благоговеет перед занятным колдуном. Но разве в подсознании вы не мечтаете о беспредельной свободе?.. Ведь излишне долго может он протянуть... на витаминах плодородной южной земли. А вы весеннюю свежесть непрерывно ему даёте... лакомой плотью своей... как бесправный донор...
Она растерянно промолчала, и он заявил:
- Я непременно пойду к врачам. Они усердно обследуют моё холёное, но, увы, истрёпанное тело. И если моя онкология подтвердится, то и Лыков – не жилец.
И она тревожно спросила:
- Но разве он виноват?
И бледному Потоцкому собственные тихие фразы раскрывали подлинную сущность его:
- Невозможно мне обжулить самого себя. И даже если враньём заморочен разум, то нельзя подсознание избавить от нежелательных истин... И раковую опухоль не отменит моя респектабельность... Я – хуже, чем преступник... я – лицемер... Всевышний готов – из божественного милосердия – прощать палачество, растление и воровство, но любая попытка мысленно облагородить свои преступления – неискупимое кощунство... И я теперь бессилен оправдать самого себя... Наказание – неминуемо... и хуже уже не будет... Но я могу – накануне смерти – заполучить в обладание вас... И я с невыразимой усладой вас уподоблю себе...
- Окститесь, шалый нотариус... – внятно и гневно прошептала она.
- Возненавидел я кичливость вашу, – бубнил он самозабвенно, – и все грядущие молитвы из ваших уст... Ну, кто из обитателей райских кущей одарил вас привилегией на святость? И почему самоё себя возомнили вы бесподобно благочестивой?.. Лапидарный вопрос: ну, кто вы такая?.. Если полицейские чины не обмишурилась, то не чураетесь вы корыстных авантюр...
И она негромко произнесла:
- Неужели вы ещё не заметили, что привычное бытие уже исчезло для вас?.. Оглянитесь вокруг. И взоры свои устремите в лазурные выси... Разве извечная природа такова, какой вы привыкли её созерцать?.. А ваши словесные обороты вдруг обрели утончённую точность. Вы говорили – до нашей встречи – совсем иначе... гораздо хуже... И вам теперь необходима именно я, а не одалиски и гурии вашей нотариальной конторы... И ради моей сексуальной и духовной близости вы готовы без колебаний умертвить поразительно мудрого соперника, который избавил меня, – а вскоре и вас, – от прозябания в банальности и скуке...
И пытался Потоцкий шутить:
- Вы, несомненно, правы: умирать не скучно... хотя и жутковато... Ангелы Господни не сыграют для меня на свирелях, дудочках и трубах... Мне предназначены адские печи...
Она медленно покачала головой и, глядя на его переносицу, сказала:
- Я готова вам оказывать постоянную духовную поддержку... А вы сейчас почувствуете сильную боль, которая быстро пройдёт... И буду я утешением вашим, если согласитесь вы на полное послушание... Иначе вы завопите от муки, а мутные потоки нецензурной брани вы извергните с грубой хулою на свою окаянную судьбу... Но ругань вам не поможет...
И он ощутил нестерпимую боль, которая через мгновение исчезла. И он запальчиво подумал:
«Я избавлюсь от близких предсмертных страданий только в её присутствии. А Лыков – мой конкурент. И, значит, я поручу его убить... А далее – по плану... И стану я доверенным адвокатом в её уголовном процессе... И пылким любовником её... И тогда размышления о могиле и гробе назойливы не будут... И Клэр убедительно попросит за меня у милосердного Христа...»
И вдруг она прерывисто молвила:
- Прежний мир уже не вернётся к вам... Однако и новое бытие – неизъяснимо прекрасно!.. С дивным Иисусом... и с вашей безмерной верой в меня... И с грамотной... изысканной речью...
И Клэр неторопливым жестом позвала официанта к себе...
И она заказала жареных перепёлок на чугунных сковородках и густое красное вино в армянском кувшине из глины... Оба любили стихи Анненского, Тютчева и Блока... Тихо судачили о символизме и стиле декадентских поэтов и разборчивым шёпотом декламировали их лирические строчки наизусть... А звёздной и прохладной ночью после оплаты наличными деньгами обильного ужина и вручения тороватому лакею щедрых чаевых Потоцкий брюзгливо пригласил дежурного по заведению худосочного шофёра, который за отдельную плату сноровисто развёз на машине, принадлежавшей хмельному юристу, печальных посетителей престижного ресторана восвояси...
2