из цикла "Предания Веков"
Близ Акры, где в оливковых садах
Блаженные ручьи поют о боге,
Презревший время воин и монах
Молился о не пройденной дороге.
И ведая о том, сколь долог путь,
Средь жаром утомленной Палестины,
Распятьем осенял чело и грудь,
Да только не на праведной латыни.
«Что слышим мы? – у спутников вопрос -
Храмовник ли поддался искушенью?»
А он к земле горячечной прирос
Привыкшем к преломлению коленом.
И меч крестовый дланью обхватив,
И видно позабыв о караване,
То греческое молвит, то фарси,
То будто арамей, то как армяне…
Ну, наконец, молитва прочтена.
Паломники с опаской да с оглядкой,
Не завели бы в пустынь стремена,
Собрались у начальственной палатки.
Помялись, а потом, разинув зев,
Уж заводила в лагере найдется,
Вполголоса, а после осмелев,
Засомневались в чести крестоносца.
Уж крик пошел – и сколько и зачем?
А в перебранке высмотрели даже
Не дюжину насечек на мече:
«Не скажешь ли, тринадцатая чья же?»
На этот счет у многих свой ответ.
Но серебром храмовник не унижен:
«Тринадцать истин – рыцарский завет,
Исполненный и в Риме, и в Париже.
Чти десять правил с каменных столбцов
В неопалимой купине Синая,
Не возвышайся чашей и венцом,
Не предавай учителя и знамя.
Путь правды – не гордыня, а закон.
Закон не для чернил, а для примера.
А сила слова истинного в том,
Что нет народов избранных для веры.
Двенадцать правил – как двенадцать стрел,
Не ведающих промаха в сраженье.
Уже ли я нарушить их посмел,
Забыв о паладина назначенье?
На выпады судьбы не отвечай,
Будь храбрым львом и лисом острожным -
Тринадцатая заповедь меча:
Не позволяй клинку покинуть ножны».