...а господь по Обводному ходит что ему наш кромешный стыд
рыбу ловит мосты разводит все поймет да не все простит
у него любви хоть залейся у него за окном зима
сокровенное в смысле действо вроде как тюрьма и сума...
Бахыт Кенжеев
И не выйти, жара такая, что совсем уж невмоготу,
потоптался под тёплым душем, а холодного и не жди,
потом истовым истекая, по квартире пройдя версту,
вспоминаешь себя цветущим, но цветение позади.
А по улице возле дома бог придуманный семенит,
у него-то любви навалом, он красивый и молодой.
У него не душа - истома, этим боженька знаменит,
и над городом нашим вялым небо полнится не водой,
а каким-то всемирным зноем, выжигающим всё дотла,
даже молодость догорела, даже старости есть предел.
И пока от жары мы ноем, золочёные купола
устремляются, словно стрелы, в мир, где ангел помолодел,
реставрируемый умело, снова списан со всех икон,
и готов принимать поклоны обезумевших прихожан.
Жарко, люди белее мела, рукоблудят и чтут закон,
кто-то матом плюёт с балкона, кто спешит за вином в Ашан.
Никаких молодильных яблок, вот те бог, ну, а вот - Аид.
Это сказочки всё, вестимо - Лели, Лады, любовный пыл,
и трепещет душа, что зяблик, уплывая в режим рапид,
в ожидании побратима, что нас всех по себе лепил.
Вот бы встретиться, повиниться, а потом уж - что бог пошлёт,
у него-то любви - залейся, это нам остаётся стыд.
А над городом плащаница, дождь её пробивает влёт,
долгожданный, почти библейский, он содеянное простит.
В нём прохлада церковных пений и молитвенная тоска,
он прольётся и всё простится. Cо столицей накоротке,
пересчитывая ступени, кто-то спустится с высока
к уплывающим не по Стиксу, а по тихой Москва-реке.