"Хорошо, где нас нет", - говорила мама, унимая теплой рукой обиды,
А я видел в глазах ее скорбь и ладан, и такие нужные ей молитвы...
Всем понятно: мы просто стремимся к чуду, а иначе как в этом мире выжить?
Но я знание это таскал повсюду, я его у себя на подкорке выжег:
Ничего нет реальнее заблужденья, потому что нельзя ни во что не верить.
Начиная с десятого дня рожденья я искал в свою память входные двери,
Зная только одно: это будет книга, где я в прошлом как-то себя придумал.
О, каким я счастливым зашелся криком, когда стало ясно: нашел, нащупал.
Мы же можем, можем стирать границы, уходить за пределы земной юдоли.
И когда в мои руки легли страницы - эйдетическим спазмом свело ладони.
Я все вспомнил и вышел иксОм за скобки. Я уже не хотел и не мог иначе.
Пыль от звезд набивалась в мои кроссовки и казалось, что жизнь ничего не значит,
Если я выбираю ее из сотен воплощений себя в миллионах судеб.
Я так, господи боже, теперь свободен, как свободен никто никогда не будет!
Раскрывались миры, как бутоны в мае, бесконечной яркой жемчужной сеткой.
Я был ветром в крыле и ключом в кармане, королем на престоле, скворцом на ветке...
Мама! Там, где мы есть, - прекрасно! Каждый мир - восхитителен, уникален.
Если б я был священником, моя паства обожала бы каждый на свете камень.
Но чтоб быть до предела с собою честным, без уловок, без лести и без подвоха,
Я упорно искал во вселенной место, где бы было действительно очень плохо.
И нашел. А вернувшись - стоял, как Холден*, над обрывом у поля, среди колосьев...
Ничего нет нелепее, злей, голодней мест, где я не рождался вовсе.
* Холден Колфилд (Д. Сэлинджер, "Над пропастью во ржи")