Тревога,
или Сахарные пальцы
Как это по-немецки
*
проснулась от шума
в голове дают Вагнера
как это по-немецки
принудительный концерт
хорошо зима к утру уложились
неужели из всех Рихардов надо было выбрать самого длинного
*
что-то же должно было не пережить катастрофы
и что изменилось когда ты умер
перестали орать коты или победила мировая революция
вот разве шпатенское пиво больше не радует холодным поцелуем
ну положим и сам июль давно уже никого не радует нельзя же полагаться на каждую примету
господи как определить-то
*
о чем думаешь в высшей точке колеса обозрения
о страхе или о любви?
если о любви это уже она – еще без косы но с повесткой
в ангельском легионе всегда рады новобранцам
как раз дается минута на размышление
открывай глаза и радуйся
поехали вниз
*
какое глупое тело досталось такой чистой душе
*
цып-цып-цып
рассыпался кулек черешен
бегите быстрее колобки
даже я не думаю что повезет самым краснощеким и сладким
хотя всегда есть утешение
«он выбрал свободу»
сгнить под столом можно опустить
если грузить свободный стих чем попало все утонет
но я бы поставила памятник тому кто любит читать жалобы
бегите быстрее колобки
*
у Кристофа потрясающий голос
если без перевода
в переводе Майн Кампф получается
нашел что славянам почитать умник с двумя университетами
*
для реабилитации прислал пять пачек кофе
собирается посетить «вашу родину»
вежливо вскрыли одну
явно мстит за деда
*
спит моя родина в мавзолее
Дом со сверчком
Mon auberge etait a la Grande Ourse. A. Rimbaud
Вот и ожили сверчки
После липы и черешни,
Повелители тоски
Оглушительной нездешней.
Я ведь помню каждый час
Материнских разговоров.
Детский дом глядит за шторы
И не выдаст небу нас.
Беспризорнее душа,
Самозваннее надежда.
Мама, помнишь малыша?
Не ищи. Останься прежней.
Многоплодная земля –
Тут привет для Элиота –
Поднимает Ланселотов
Кукурузные поля.
Сбросишь зернышки с души,
Как ни встань перед кометой –
Всех грехов не совершить.
Пожалей меня за это.
Думай-думай, ветерок,
Рисом быть или пшеницей.
Важно выбрать, где родиться.
Вот и тихий час истек.
Намолчала про отца.
Помнят, но не поминают.
В златоглавых – образа.
Ты на круглой. Здесь без края.
Если станешь зажигать
Виноградные созвездья,
Буду белого медведя
Полу-Умкой называть.
Что от слова «половина».
Только дочери и сыну
Пуповины не связать.
Тревога (Доминат)
И выкидывают иногда такие либерализмы… Ф. Достоевский
Когда земля утратила язык…
Да нет, болтать сорока не устала,
Лишь сердце город слухов потеряло
И голос звать по имени отвык.
Он начинал, но просыпалась стража.
Он шел на ты – она кривила рот.
Он поумнел – и больше не идет,
Теперь он расцветает флёрдоранжем
И пустоту у нищего крадет.
Он занимает краски у рассвета –
И соловей обманутый поет.
Он, ваша честь, не выдохнет фальцетом,
Не потревожит сердце и живот.
Ну вот, чуть-чуть накапавши парфюма,
Изобразит и демона, и думу
В краю непомеранцевых широт.
Да, он artist. Когда вы полиглот.
Он глас Петра на каменном посту,
Он первый крикнет: «Варвары идут!» –
Приветствуя свободную орду
И смерч, который Поздний Рим сметет.
Сахарные пальцы
*
Рассвет поет, и жаворонок длится.
Я изучу искусство до ногтей
Ломать за ночь протянутые спицы
На двух ладонях памяти моей.
Но отрастают сахарные пальцы –
И ночь сладка, как дягилевый мед.
Спят перед сном счастливые шанхайцы,
И по губам волшебный сок течет.
Он склеит все – лицо и паутину,
Бумажный зонт и розовый фарфор.
Китайский бог, не дай мне всю картину
Переводить на русский разговор.
*
Сладко спится в доме тихом
Тишина сидит на стульях
Варит зелье повариха
Из таврического улья
Носят пчелы ей забвенье
Входит гостья по ступеням
Открывая дверь без стука
Входит званая старуха
А вокруг танцуют тени
И сквозит из зала скрипкой
Сумасшедшая ошибка
День и ночь благодаренья
Крыса заката
Ода на случайное возвращение духа в свои Портленды
*
О Пенелопа, душа моя!
Представь, как мне пришлось потрудиться, таская с собой этот благословенный бочонок чудотворного монастырского вина.
Притом сам бочонок остался у добрых братьев и разделить ношу на двоих-троих, найдись по пути благородные бездельники, не представлялось возможным.
И вот, пока я лежал на дороге, отдыхая от забот жаркого дня и вознося к небу жизнерадостную песню пьяницы,
об мои ноги споткнулось и упало прямо в рот столько умных мыслей,
что теперь она выглядит песней сумасшедшего
и подходит для распевания на городской площади перед любым почтенным собранием.
А как проводила время ты, душа моя?
Скорбела, ломала ногти и проклинала каждый бочонок вкупе с ни в чем не повинными монахами?
Или собирала в огородную корзину луковые слезы и разносила по соседским дворам к первому завтраку городских сплетниц?
Но вдруг, не дай бог, верно ждала под посиневшей луной с постным лицом утопленницы и с полным животом проглоченных лягушек?
Удивительно ли, что мою песню любят все неисправимые грешники, –
и добрые братья с ними на этот раз абсолютно согласны.
А твои тощие пироги только и сгодятся подпереть ножку садового столика, когда хорошенько подсохнут.
«Мой бедный садовый стол!»
Благодарю тебя за то, что не таскался за мной по пятам со всеми своими гробами, потайными карманами и набитыми волшебным мусором ящиками.
Чем ты собираешься угостить меня сегодня?
Вымоченными в дождевой воде хлопьями овса и рюмкой пустырника?
И какую застольную извергнет мое расслабленное птичьей отравой горло?
Лучше бы тебе родиться конторской крысой.
К чему нужен сад, если в нем завелись крысы?
Когда они залезут на деревья и запоют, вот это будет песня –
всего лука не хватит заткнуть им глотки!
И соловьи, многострадальные соловьи, к своему счастью, не воскреснут.
Пожалуй, на этот раз я бы с ними согласился.