Конец лета 1958 года наша семья встречала уже за Карпатами. Мы приехали в Ужгород, полные радужных надежд. Но на новом месте нас ожидал подвох. Оказалось, что жить придётся не в областном центре, как обещалось, а на территории артиллерийского склада. Я уже писал, что он находился за городом, в лесу. И перспектива оказаться там не радовала. Однако пришлось смириться. По сравнению с Дуниново, предоставленная нам лесная обитель проигрывала по всем статьям. И в смысле комфорта, и в смысле свободного времяпровождения. В части не было ни клуба, ни спортивных площадок. Позже они появились, как и другие объекты. А пока что из капитальных сооружений, кроме штаба, красовались только солдатская казарма, где располагался караул, боксы для пожарного расчёта, и два одноэтажных кирпичных дома для офицерских семей. Высокие раскидистые дубы, густо растущие на территории военного городка и белые грибы вокруг них, первобытная тишина, окружавшая дома, – всё это создавало впечатление медвежьего угла, где мы очутились по чьей-то прихоти.
Но нет худа без добра. Спартанские условия жизни приучили нас, детей, к трудностям, закалили морально и физически. Поскольку отопление в доме было печное, я научился пилить и колоть дрова. Ввиду отсутствия водопровода, приходилось вёдрами носить воду из колонки. Отец целыми днями пропадал на службе, мама устроилась работать продавщицей в магазин военторга, открытый в части. Поэтому все домашние обязанности легли на меня. По своей привычке мама и на новом месте завела огород. По её настоянию я выкорчевал огромный пень, оставшийся от спиленного дерева, и возле дома вскопал грядку. Каждую весну и лето разнообразная зелень с этого огорода была у нас на столе.
Ещё одним «ноу-хау» в нашем хозяйстве стали куры. Во главе с голосистым задиристым петухом они представляли живописное зрелище. В мои обязанности входило их кормить и поить, что не всегда получалось сделать вовремя. Каждый день мы снимали с насеста по нескольку яиц, которые существенно обогащали наш рацион питания. Правда, с курами у меня связаны не только приятные воспоминания. Однажды мать, вырабатывая у нас с братом мужские качества, повела меня в сарай и повелела лишить жизни одну из хохлаток. Куриный суп я любил, но самолично совершить казнь не поднималась рука. Когда в очередной раз топор бессильно завис над моей головой, мать в гневе выкрикнула: «Руби!». И я, зажмурившись, нанёс удар. Первое, что я увидел, открыв глаза, было лезвие топора: оно вонзилось в чурбан, на котором лежала моя рука, в полутора сантиметрах от пальцев.
Полученный мною опыт дорогого стоил. Я понял, что убить живое существо, даже такое примитивное, как курица, не так просто. Всё во мне противилось жестокой необходимости, существующей в природе. Мать, увидев мои мучения, больше меня не трогала.
Чтобы скрасить наши будни, вскоре после переезда отец привёз щенка. У нас ещё не было мебели, и мы с братом спали на полу. Щенок принялся нас будить, облизывая языком. Это был шикарный подарок. Собаку мы назвали Лада, и она стала непременным участником всех наших игр и походов в лес. В отличие от польских сосновых лесов, насаженных в районе Дуниново немцами задолго до войны (причём в строгом шахматном порядке), Карпаты поражали своим первозданным видом. Ходить по горам поначалу было нелегко, даже тяжело, но со временем мы привыкли. Окружающая нас природа перестала казаться мне чужой, я оценил её красоту и полюбил.
Чем ближе к осени, тем оживленнее становилось в городке. Как перелётные птицы, из разных точек Союза к нам слетались новые офицерские семьи. Во многих были дети школьного возраста. Мой брат готовился пойти в первый класс, я в пятый. Командир части выделил для школьников автобус, который почему-то называли «штабным», и каждое утро самой страшной мыслью для нас стало: не опоздать! Мне эти поездки были не в диковинку. В Польше я и вставал раньше, и ехал в школу дольше. Состояние дежавю не покидало меня. В этом состоянии я поймал себя на мысли, что не против снова махнуть куда-то, в неизведанное. Но пришлось задержаться, и надолго.