Я вздрогнул невольно, когда высокий дубовый саркофаг старинных часов за моей спиной гулко пробил шесть.
- Что-то подобное мне, кажется, доводилось читать у Айтматова. Манкурты, люди - нелюди, лишенные памяти – я взглянул в блеснувшие за прозрачными линзами два льдисто-серых буравчика - глаза моего собеседника - Вы читали Айтматова, док?
- Да, Бог с вами! – доктор Зигмунд Вольф добродушно рассмеялся – К чему такие страсти? Уверяю, наш метод абсолютно безопасен. Никто не станет напяливать вам на голову бычьего пузыря и…прочего средневековья. Сейчас, в век компьютерных технологий, наука, поверьте, творит сущие чудеса. Нейролингвистическое программирование, скажу вам… - он произвел в воздухе круговой жест, явно не находя слов для характеристики данной методики – Мы не лишаем вас памяти, пан Новак - вот ведь в чем дело!- мы лишь предлагаем избавиться от некоторой её, так сказать, нежелательной доли. Доли, повторяю, не самой лучшей и необходимой.
Другими словами, мы (т. е «Атма-корпорейшн») обязуемся за… поистине символическую плату, совершенно безболезненно устранить из вашей памяти все ее захламляющие, негативные фрагменты, накопившиеся там от самого вашего рождения и до сегодняшнего дня включительно. Можно сказать, предлагаем совершить обряд вашего духовного очищения, перерождения, катарсиса, если угодно…что, при помощи запатентованного нами чудо-устройства вчера еще считалось настоящей фантастикой. Аналогов, подобных нашему «Катарсису 1», нет во всем мире. Вы только представьте себе…
- Да, да, я немало наслышан о ваших блестящих экспериментах, доктор. Возможно, именно поэтому и…
…И правильно сделали! – мой собеседник всплеснул руками - За нами будущее, уверяю вас.
Нет, конечно же, наша программа не сможет заблокировать проникновение в вашу память нежелательной информации в будущем (пока не сможет), но, что касается прошлого,…поверьте, вы почувствуете себя заново родившимся на свет!
Не в том, разумеется, смысле, что потеряете какие либо из приобретенных навыков, а в том, что оставите за бортом весь ненужный балласт, отягчающий память и душу и мешающий нормальному функционированию и жизнедеятельности вашего организма...
Протянув тонкие холеные пальцы к стоящему на столе ларчику из красного дерева, доктор Вольф извлек оттуда длинную манильскую сигару. Медленно провел ей над верхней губой, затем, так же не спеша, соблюдая молчаливый ритуал, миниатюрными щипчиками срезал кончик и, щелкнув зажигалкой, закурил, наполнив кабинет клубами ароматного, чуть терпковатого дыма:
- Знаете ли, память…удивительная штука, пан Новак. Курите…
Я покачал головой.
- Да… Как говаривал мой коллега и тезка Фрейд, она подобна айсбергу состоящему из двух частей, верхней - надводной, и подводной - нижней, составляющей 2/3 от общей массы и именующейся… да, да – подсознанием. Это – темная, обратная сторона луны. Мы не видим и не знаем ее, но она существует - доктор помолчал, старательно выдувая серию дымных колец и пронзая их тонкой сизоватой струйкой – Известно немало случаев, когда люди, находящиеся в состоянии клинической смерти, успевали увидеть всю свою прошедшую жизнь, « прокрученную» перед мысленным взором словно кинопленка, буквально за считанные мгновения…
- Да, я слышал об этом.
- Превосходно.Так вот...хранилищем всех этих «пленок» и является наше с вами подсознание. Именно там, на бесчисленных полочках и стеллажах, расставлены, разложены миллионы коробочек, в каждой из которых заключен один, хороший или не очень – веселый, радостный, грустный, страшный или жуткий – фильм.
Наши взгляды встретились.
- Совершенно верно – кивнул он, прочитав в моем вопрос - Мы предлагаем изъять из вашего «хранилища» все бесполезные, ненужные вам коробочки: все страшные, скучные, неинтересные фильмы. Изъять, заметьте, без всякого намека на хирургию, или другое какое физическое вмешательство, и все это в течение каких-то трех-четырех часов сна.
- То есть,док,вы предлагаете залезть в мое...подсознание?Дело нешуточное.
И по каким же, позвольте узнать, критериям вы планируете отличить «нужное» мне от «ненужного»? Кто даст гарантию, что вместе с чем-то «ненужным», в общую кучу, случайно не попадет и…
- Вас часто мучает совесть, Новак?» – перебил он вместо ответа.
Я неопределенно хмыкнул.
- Ну, да…как, собственно, и всякого другого среднестатистического обывателя (простите); иначе вы бы к нам и не пришли, не так ли…?
Аккуратно обвалив наманикюренным ногтем, в массивную хрустальную пепельницу, остывающий айсберг сигарного пепла, доктор Вольф откинулся в кресло и доверительно посмотрел мне в глаза:
- Ну, скажите, разве это не чудо? Вы засыпаете и просыпаетесь уже совершенно другим, обновленным человеком; свободным от глупых предрассудков, мелочных обид, грызущей неудовлетворенности и ненужных сомнений. Повторяю – полностью. Отныне, внутри вас находится только один позитив.
Я помолчал, глядя на темнеющую полоску зимнего вечера, пробивающуюся из-за шторы, потом сказал: - Мне кажется, все эти, как вы выразились, «негативы», как и сам процесс связанный с их воспроизведением, имеет еще и другое определение, а именно – совесть.
Мой собеседник снисходительно улыбнулся:- Хотите пример? Когда-то, в далеком, далеком детстве, вы стащили у матери последние, отложенные на «черный» день деньги.
И прогуляли их с товарищами на воскресных аттракционах. Будет ли вам, впоследствии, вспоминаться этот случай? А если да, будете ли вы раскаиваться в нем?
Ничего не говорите,…я вижу все по вашему лицу. Но, ведь, огласитесь же, это,…по меньшей мере - смешно.
Прошлого не вернуть. Содеянного не исправить. Как бы вы не хотели, как бы не каялись, не рвали на себе волосы, все равно уже не сможете вернуть назад эти проклятые деньги! Нельзя войти в одну и ту же реку дважды, сказал мудрец Гераклит. А машину времени пока ещё никто не изобрел...
Отсюда, вопрос: к чему же мучиться, страдать, отравляя свое существование ненужными, бессмысленными и бесполезными воспоминаниями, если они, все равно, ничего – ни- че - го!- не способны изменить в нашей жизни? Это ведь все равно, что плевать против ветра! Не логичней ли, не разумней просто забыть, стереть их из памяти? Навсегда, на веки вечные. Зачем они? К чему? Как живой пример? Но, уверен, в будущем вы и так не станете красть у матери денег. Раскаялись ли вы в своем поступке? Конечно. Осознали всю гнусность, подлость его? Да, безусловно. Чего же еще? Вы - чисты. Грех искуплен раскаянием. Зачем же память о грехе? Почему не скинуть, не содрать ее с себя, как грязное белье и не швырнуть прочь, в общую корзину?
Вы умный, цивилизованный человек, пан Новак, скажите же мне, ответьте варвару и невеже: зачем, во имя чего носить в душе своей червоточину, ни в коей мере не благоприятствующую нормальному функционированию организма, а, наоборот, лишь мешающую ему, отравляющую всякую его деятельность гнилостным ядом разложения…?
Доктор Вольф вперил в меня два серых буравчика из- под очков: - Я понимаю – продолжал он, уже чуть спокойнее – понимаю, если бы все это, все эти угрызения и самобичевания имели хоть какой-то смысл, делая вас, неким образом, добрее, чище, человечнее…к себе, к окружающим. Так нет же! Наоборот. Они только отягощают вас, мешают жить полноценно, с максимальной отдачей, отравляют ваше существование, ваше тело, вашу душу и – как показатель - часто мешают совершить что-то действительно нужное и благое для человечества. Вместо того чтобы мыслить, дерзать, творить, развиваться, вы усаживаетесь в уголке и посыпаете свою голову пеплом. Губительная зараза, что может быть хуже!?
Это, как ложка дегтя в бочке меда. Одна маленькая ложечка, отравляющая всю бочку!
Он помолчал, следя взглядом за размеренным ходом маятника за моей спиной: - Совесть…Скажите, Новак, вас часто били в детстве?
- Простите…
- Я хочу сказать, наказывали ли вас в детстве? Родители: отец, мать…
- Попадало – я усмехнулся криво - От отца доставалось, да и мать…
Доктор Вольф вышел из задумчивости и воззрился на меня:- Да, конечно, разумеется. И, что же вы…вашу память, умиляют подобные эпизоды?
- Гм…
- Я понимаю. Воспитание, послушание, уважение. Все это ясно. Нет, меня интересуют ваши чувства, ваши эмоции, возникающие в вас сейчас, когда вы вспоминаете тот или иной случай? Наполняется ли сердце ваше благодарностью или слезами умиления или, напротив, где-то в самых затаенных и глубоких уголках его, все же присутствует нечто похожее на злость, горечь или чувство несправедливой обиды? Впрочем, можете не говорить, все мы когда-то были детьми, а потому воспоминания наши не очень-то разнятся друг от друга.
Я молчал. Профессор Вольф внимательно разглядывал кончики своих ухоженных холеных ногтей.
- Знаете, Новак – произнес он, наконец – жизнь…мудреная штука. Мы можем быть благодарны своим родителям (и, конечно же, мы им благодарны) можем понимать и даже оправдывать их действия (что и случается с возрастом, когда обзаведемся собственными детьми), но…мы не вольны, порой до конца своих дней не вольны освободится от разъедающей нас горечи затаенных детских обид, непониманий, и противоречий.
Увы, это так. И это весьма грустно. Человек же думающий не может, рано или поздно, не задать себе вопрос: зачем? почему? а не ошибся ли, не дал ли «осечки» всемогущий Творец и Создатель, планируя и замышляя наш с вами мозг? Не проглядел ли он один маленький, крошечный пунктик, оказавшийся впоследствии весьма значительным и грозящий, если и не поставить под угрозу уничтожения весь изобретенный гениальный механизм то, по крайней мере, внести определенные осложнения, дестабилизацию, в его эксплуатацию?
Говоря проще: не допустил ли, именно в этом случае, Создатель…брак? Не думаю, впрочем. Все здесь гораздо сложнее, чем кажется с виду. Вопрос, однако, личный. И каждому нужно решить его для себя самостоятельно.
Скажите, нужны ли вам воспоминания о горячей сковородке, о которую, когда-то, обожгли руку?
- Боюсь, вы приводите не самые удачные примеры, профессор – заметил я – Лишись я подобных воспоминаний, и где гарантия, что впоследствии снова не суну туда руку?
- Позвольте! А есть гарантия, что вы не сунете ее, если будете помнить предыдущий случай?- мой собеседник улыбнулся – и разве наступивший на грабли один раз застрахован от того, что не наступит на них в другой? Вы рассуждаете как ребенок, Новак, простите. Но я говорю сейчас даже не об этом. Вы говорите о стороне чисто рефлекторной, я же имею в виду не сам «красный» сигнал, а именно болевые ощущения. Вы понимаете, о чем я? Мы предлагаем вам волшебство: алле…оп! Табу остается, боль – исчезает.
- Вы позволите? – я кивнул на коробку с сигарами.
- Да, конечно. Вы говорите: пример… Примеры можно приводить бесконечно. Вот, если хотите, еще. Вы согрешили с женой своего лучшего друга – доктор, прищурившись, взглянул на меня из- под очков – Станет ли ваша совесть мучить вас?
- Гм, ну... в тот самый момент, вероятно, вряд ли, ну, а потом…Думаю, да.Станет.
- Прекрасно! А попытайтесь сейчас, сами для себя, понять, сформулировать, что именно более всего будет дискредитировать вас в этом поступке? Я понятно выражаюсь? Мысль о предательстве дружбы? Жалость к другу? Жалость к ней? к себе? Какое чувство, повторяю, будет доминирующим в богатом и красочном коктейле ваших душевных переживаний?
- Пожалуй, чувство…вины, предательства.
- Чушь! – доктор фыркнул – Чувство страха, вот какое чувство станет для вас руководящим, Новак. Страха быть пойманным с поличным. Страха быть обличенным, опозоренным, униженным в гордыне своей. В гордыне! Все же остальное – да, да - все остальное – второстепенно. И признайтесь, положа руку на сердце, ведь тогда, когда вы тащили последние деньги из материнского кошелька…
- Я никаких...
- Это не важно! – серые буравчики впились в мое лицо – Когда вы тащили эти злополучные, проклятые деньги - признайтесь! – вас ведь тоже терзал именно страх?
Не раскаяние, не совесть, не жалость к бедной несчастной матери, а страх!
Вот, в этом-то страхе, а не в каких-то там надуманных «угрызениях» и заключается все наше восприятие «греха». Отнимите страх воздаяния, и грех перестанет быть грехом. Отнимите страх воздаяния, и вам станет наплевать на все законы и правила, и на земную власть и на небесную!
По лицу моего собеседника промелькнуло что-то похожее на удовлетворение.
- Хотите или нет, Новак, но все так и есть. Так и есть – повторил он – Человек был и остается животным. Solum fortis superesse! Выживает – сильнейший! Все, о чем твердили нам тысячелетиями мудрецы и пророки, стекало с нас, как с гуся вода. Страх, только страх был внутренним регулятором всех наших поступков и действий, во все времена - страх наказания, страх смерти.
Замечу, страх этот был хорошей уздой, накинутой на страсти и поползновения человека, сдерживающей все его эмоции и страсти, но и… нередко мешающей ему осознать себя тем, кто Он есть, мешающей подняться с колен и стать, подобно Богам, и заявить: Я – есмь! и Я - Бог!
Доктор торжествующе поглядел на меня, сгорбившегося и молчащего, далеко не равного богам и титанам:- Вы хотите обрести себя, Новак? Хотите убить в себе этот страх, вырвать с корнем, с зародышем, и швырнуть на «попрание псам»?! Или вы хотите мучиться не только на том свете, но и на этом?
Он неожиданно расхохотался, да так заразительно, что нехотя улыбнулся и я.
- Пожалейте себя – проговорил он, снимая очки и протирая их дорогим батистовым платком - отдайте богово – Богу, но земную-то жизнь, оставьте себе.
Зачем самому, собственными руками, отравлять её, и без того не сладкую? Ведь наше предназначение совсем иное: « и познаете истину, и истина сделает вас свободными». Свободными – вот, в чем соль!
Свободными, как первочеловек, как Адам с Евой. Свободными от предрассудков, от лжеучений, от заблуждений, суеверий…от самого себя!
- И от…Бога?
- От такого Бога, которого малюют церковники? Взбалмошного, лживого, самолюбивого, мстительного, кровожадного – да! Чем жить с таким Богом, я бы предпочел вовсе жить без него. И это, по крайней мере, было бы честно. Жить, опасаясь шагнуть вправо или влево,жить,опасаясь раздавить какую-нибудь ящерицу или лягушку и гореть потом за это в аду? Жить, порою, хуже всякой лягушки, с одной лишь идиотской мыслью, что «там», когда-то, будет лучше... Увольте! Я не хочу такого Бога.
- Ну, хотим мы этого или нет, это - данность, существующая вне зависимости от нашего желания или не желания - заметил я.
- Существующая для вас – ткнул в меня пальцем Вольф – В вашем собственном, заметьте, воображении.
- Вы хотите сказать, что Бог…
- Наличие, или отсутствие Бога, суть вопрос только нашей веры, Новак. Вы понимаете, о чем я? Наш общий бог – страх. Не будь этого « бога», человечество давно уже слетело бы с катушек и стерло себя с лица земли. С этой точки зрения, страх (он же «бог») просто необходим, ну…хотя бы, для самосохранения.
Мы помолчали.
- Боюсь, не смогу согласиться с вами – произнес я, наконец – К тому же, мне кажется, не только ваши эксперименты, но и, м-м… суждения ваши, таят в себе некую тенденцию…более зыбкую, чем кажется на первый взгляд. Знаете, если мы вычеркнем из памяти все то, что заставляет нашу совесть шевелиться (все то, что вы называете «грязным бельем»), посылать сигналы наверх, что она еще жива, еще дышит, пульсирует, то мы…в недалеком будущем рискуем лишиться, как памяти, так и совести.
- Велика потеря!- зевнул доктор – А много она дала вам, ваша совесть? Стали вы, благодаря ей, лучше: красивее, умнее? Да, я понимаю: религия, этика, христианская мораль; ну, как же! Лишите человека совести, и он превратится в животное, не так ли?
«- Думаю – возразил я – «Христианская мораль» не является здесь основополагающим фактором. Существует нечто большее, общечеловеческое, над-человеческое, можно сказать, стоящее и над религией и над моралью…
- Чушь! – перебил доктор – «Над религией»… Заберите у дикаря религию и он снова станет на четвереньки. Скажите,просветите циника и богохульника, разве в окружающей нас реальности мало этих вот манкуртов, недочеловеков: извергов, отступников, предателей, иуд, садистов, психопатов, готовых удавить, расчленить, втоптать в грязь, продать с потрохами встречного и поперечного, ради власти, денег, миски похлебки, ради собственного удовольствия, наконец, или мимоходом, от скуки?
Где, где - спрашиваю я, их совесть? их разум? их «образ и подобие», позволяющие отличить их от хищных зверей? Где? Их-то кто ее лишил? Бог? Дьявол? Общество?
Вы молчите? Разумеется. Да вам и нечего сказать. Потому, что вы, такой совестливый, порядочный, богобоязненный, вы…такой же, как все. Такой же, как и они.
Только, возможно, еще более опасный, потому, что…лицемер. В этом-то и есть наше с вами различие; в том, что я вижу, делаю, но называю все своими именами, а вы…видите, делаете, но…боитесь в том себе признаться. Вы тоже манкурт, Новак…
Скажите, в чем, по- вашему, отличие одного греха от другого? Скажем, воровства от прелюбодеяния…
- Мне кажется, любой грех…- начал я.
- Именно! – доктор Вольф менторски устремил вверх палец – Любой грех, по природе своей, уже – грех. Нет греха « большего» или «меньшего». Грех не измеряется количественно. Помните, в Писании:
« Преступивший хоть одну заповедь закона, нарушает весь Закон?»
Грех, это – червоточина в яблоке. Ее или нет - и тогда яблоко красиво, румяно и приятно на вкус, или есть – и тогда яблоко тоже может быть красиво, румяно и, быть может, приятно на вкус, но…откусив кусочек, вы рискуете выплюнуть его, швырнув все яблоко в корзину – доктор Вольф проникновенно заглянул мне в глаза – Скажите, Новак, положа руку на сердце скажите, вам нужен этот сидящий внутри вас червяк? Сделает ли он вашу жизнь ярче и краше…счастливей?
- Прошу прощения, доктор Вольф – в дверь кабинета просунулась кукольная головка секретарши – К вам посетитель.
- Кто такой?
- Пан Ковальский. Ему назначено на семь.
Я взглянул на часы. Было без двух минут 19.
- Да, передайте, я приму его через…пару минут. Ну-с…
Доктор Вольф поднялся. Я следом.
- Думаю, все же сумел убедить вас, пан Новак. Не спешите, обдумайте все хорошенько, взвесьте. Мы не торопим вас. Дело серьезное и требует вдумчивого, осмысленного подхода. Иначе говоря, клиент…простите, пациент, должен сам прийти к необходимости того или иного важного для него вмешательства. И в этом – залог успеха. Подумайте. Взвесьте все, что я вам только что сказал и примите…адекватное решение. Как надумаете – звоните. И помните: первому десятку добровольцев – существенные скидки…
- До свидания, доктор.
- Всего хорошего.
Выходя из кабинета, я услышал, как часы за моей спиной глухо пробили «семь». Тут же, в передней, я нос к носу столкнулся с Ежи Ковальским, бывшим моим приятелем и коллегой по работе.
- Ежи…Старина!
- Вацлав…? – Ковальский немного смутился, явно не предполагая встретить меня здесь – Сколько лет! И ты…
- Да, да, к доктору Вольфу. Говорят, просто кудесник. Маг!
- Э…э…
- Ну, успехов – я хлопнул его по плечу – Супруге привет!
Нахлобучив на голову шапку, я ткнул тяжелую дверь и вывалился в морозный декабрьский вечер. В лицо освежающе дохнуло свежестью. Уже стемнело. По ярко освещенным улицам, во все стороны, сновали пешеходы. Урчали и сигналили, обдавая проходящих бензиновым теплом, запрудившие дорогу авто. Был канун Рождества.
Поправив шарф и запахнув плотнее пальто, я неторопливо побрел вдоль тротуара.
« - А ведь когда-то я имел роман с женой этого тюфяка Ковальского – подумал я, замедляя шаг – Интересно, знает ли он об этом? А если знает и тоже…Черт!»
Я обернулся. Здание «Атма-корпорейшен» ехидно глядело мне в след мертвыми глазницами окон. Светилось лишь одно - профессорского кабинета. И - быть может, мне показалось - уголок одной из штор слегка… шевельнулся.