"Словно мотылек, переполненный жаждой,
Я кружусь над твоим пламенем."
-Хуане де Ибарбуру.
Капля бордовая
в темно-красной тени
этой старой избы
протекала изгибом
по неровному телу
свечи.
Нервный глаз
неустанно следил,
как горит
бледно-красное пламя
в черном жерле печи. Неустанно.
Рядом светлая
(называет себя канарейкой)
трогала перьями
голые стенки щек.
И под треск от поленьев
пропевала чудные слова:
"Хочешь.. платье Тебе подарю?
Хочешь.. уголь в ладонях найду?
Хочешь.. греться Ты будешь Сам
от тепла бесконечных клюкв?"
Но, глазами отвергнув псалом,
Он нежнейше сомкнул её клюв;
раздевал эту мелкую птицу.
Раздевал до костей,
чтобы видеть уют;
раздевал и глядел,
как стекает в багровом тону
этой дряхлой избы
по фалангам, кистям
и до сыростей трещин
в деревянном полу
жидкость красного цвета.
Вихрь смялся от страха в углу.
Ветер солнечный синусоидой
обогнул эту злую избу. У порога
стояло знамя,
алой гранью
делившее сутки.
У порога ни знака, ни цифры,
только пыль, сорняки и цветы.
И лучами искрилось солнце,
поднимая гранатные сгустки;
надвигало на плечи Земли
рубцеватые волны мольбы.
Киноварь,
будто жемчуг,
разбросан в истлевшем гробу.
И босою стопой, как
образчик любого Вне,
Бог разглаживал сферы
в тонкие, острые
горизонтали
и царапал подобным кинжалом
(вдоль вен)
римских цифр фаланговый строй,
ограняя на бледной коже
кисло-красные числа
эпителия календаря,
чтобы выделить дни:
затмений, рождений и сна.