ЦЕРКВИ УМИРАЮТ СТОЯ
Рассказ
«Если бы не было Бога, тогда нам пришлось бы выдумать его». Вдумываясь в это изречение, я всегда находил бесконечную тему для размышлений, волнующих меня не меньше, чем звездное небо над головой. Вера в высшие силы – одна из основных тайн, выходящая за рамки человеческого сознания. Жажда быть богобоязненным рождала в человеке образы мифических идолов добра и зла.
Я часто вспоминаю ту ночь в горах, которую мне пришлось провести в заброшенной церкви. Только потом, осмыслив все произошедшее, я понял, что это не было случайным стечением обстоятельств.
В тот день я бродил в горах с самого утра. Весеннее солнце хоть и пригревало, но полностью не могло защитить от леденящего дыхания гор. Холодные потоки ветра напоминали о зиме, притаившейся в заснеженных хребтах Кавказа. Только в горах, уединившись от людей и погрузившись в себя, я обретал полную гармонию души и ясность мысли. Наслаждаясь величием гор, устрашающим и восхищающим мой разум, я соприкасался с чем-то таинственным, но очень близким мне по духу. И именно это состояние влекло меня туда, где я обретал полную свободу и в то же время страх перед лицом неизведанного.
Весна не волновала меня. По существу, горы прекрасны сами по себе, независимо от времени года. Отблески романтизма, которые зарождаются в человеке при виде заснеженных вершин или бархатисто зеленеющих склонов, являются лишь игрой разума и души, которой так охотно наслаждаются зеваки. Но только избранным дано услышать и ощутить эту застывшую симфонию мироздания, заставляющую трепетать человеческую сущность. Именно здесь прекращает свое существование философия материализма и зарождается желание познания духовности и первого соприкосновения с вечностью. Понимаешь, что время – лишь тень вечности, неуловимо ускользающая от нас, оставляющая нам все меньше и меньше шансов для самопознания.
День пролетел незаметно. Солнце тлеющей лампадой висело над самыми вершинами гор. Северный ветер гнал грозовые тучи навстречу ласкающему закату. Спешить было поздно. Ближайшее селение лежало по ту сторону ущелья, и дойти до него мне не представлялось возможным. Было очевидно, что ночь мне придется провести в горах.
Солнце почти скрылось. Последние лучи заката догорали, бледными отблесками отражаясь в снежных островках, кое-где видневшихся на склонах гор. И тут я вспомнил о заброшенной церкви, до которой смог бы добраться, прежде чем ночь застигнет меня. Торопливо, насколько позволяла горная тропа и сгущающиеся сумерки, я заспешил к ней.
Церковь стояла на возвышенности, и при ясной погоде ее было видно за много верст. Местные жители называли храм мертвой церковью, так как он был полуразрушен и осквернен эпохой атеизма. Лишь пастухи изредка находили приют в этих стенах, останавливаясь на ночлег, когда перегоняли отары по ущелью. История умалчивает, в каком веке была построена святая обитель. Но сказания, которые передаются из уст в уста, гласят, что сын Тамары-царицы Лаша Георги молился здесь во спасение и процветание Грузии. Лишь стены молчаливо хранят тайны тех времен, когда народ воздавал хвалу Господу и ценой пролитой крови смог хранить веру православную…
Я уже почти добрался до церкви, когда услышал раскаты грома. Небо заволокло тучей, и срывавшиеся редкие капли дождя обещали грандиозное представление стихии. Странное чувство овладело мной, когда я вошел под полуразрушенный свод храма. До сих пор, по прошествии немалого времени, оно живет во мне. Подобно морскому приливу, то заполняет во мне пустоту, возвращая назад к тем церковным стенам, то вновь отступает, оставляя меня наедине с самим собой.
Осмотревшись, насколько позволяли сумерки, я зажег спичку и стал медленно пробираться дальше, решив найти наиболее подходящее место для предстоящего ночлега. По-видимому, я попал в алтарь. Несколько минут стоял, вглядываясь в потолочное перекрытие. Убедившись, что с этой стороны я защищен от дождя, стал подумывать об источнике тепла, который бы мне не помешал в сложившихся обстоятельствах.
Отблески молний и раскаты грома торопили меня. Я поспешил выбраться наружу, в надежде найти сухие ветки, пригодные для костра. Поиски не были безуспешны. В сгущающейся темноте наткнулся на высохший куст горного кизила. Оборвав наспех ветки, которых явно не хватило бы мне, я поспешил назад, так как небеса обрушились на землю шквальным дождем и ветром. Стихия торжествовала! Мерцание молний, раскаты грома, рыданье ветра – все это леденило душу. В тот момент я вспомнил первые строки поэмы Лермонтова «Демон».
Наломав веток и скомкав несколько листов, вырванных из блокнота, я стал разводить огонь. К моему удивлению это занятие не отняло много времени и нервов. Языки пламени быстро охватили сухие ветки. Игриво облизываясь и потрескивая, огонь быстро разгорался, и для поддержания такого аппетита требовались запасы, которых я не имел. И тут мое внимание привлек узкий дверной проем в противоположной стене. Надежда найти что-нибудь пригодное для поддержания костра заставила меня заглянуть туда. Вытянув из костра ветку, я направился к тому проему. Чтобы осмотреться, мне пришлось вырвать из блокнота еще несколько листов, на которых покоились мысли, рождавшиеся в состоянии одиночества.
Бумажные мысли разгорались, оттесняя мрак. Помещение, которое я решил обследовать, было глухой комнатушкой с невысоким потолком. То, что я разглядел в ней, вполне удовлетворило мои желания. Почти половину комнаты занимал аккуратно сложенный сухой хворост, покрытый сверху сеном. Это был дар Божий! Даже Соломоново богатство было для меня ничем по сравнению с этими сухими ветками, очевидно, оставленными пастухами по закону гор и абреков.
Я лежал на соломенной подстилке, закинув руки под голову, в объятиях тепла и света. Вдруг непонятный шум нарушил мои размышления. Стая диких голубей, прибитая дождем, решила, как и я, найти здесь убежище. Я был не против такого соседства и даже обрадовался живым тварям. Семейство пернатых расположилось на верхнем ярусе и пристально наблюдало за мной. Они, наверное, были постоянными прихожанами и некоторое время вели себя беспокойно рядом с чужим.
Решил принести еще несколько охапок хвороста, так как прожорливость костра мною же и поощрялась, даруя взамен тепло и свет. В комнатушке с хворостом, слева от себя, я вдруг усмотрел углубление в стене. Чиркнув спичкой и осветив его, увидел глиняный кувшин, оплетенный тонкими ивовыми прутьями, и чугунный горшок, накрытый крышкой. Находку тут же перенес к моему лежбищу. Кувшин, емкостью около двух литров, был почти полон красного вина, а в горшке, завернутый в тряпку, лежал кусок копченого сыра. Это была ночь чудес и волшебства!
Хоть я и понимал, что никакого чуда нет, но все же был счастлив. И даже не припомню, когда в последний раз был так счастлив. Наверное, в детстве, когда мне на Рождество подарили велосипед. От избытка радости я закричал, и небеса, будто услышав мой крик, поддержали раскатами грома. Голуби встрепенулись, но, увидев, что им ничего не угрожает, успокоились и продолжили ворковать, погружаясь в сладкую дремоту.
По обычаю абреков я должен был сказать тост, восхваляя Бога и законы предков. Встал, вытянул правую руку, в которой держал кувшин, и, обращаясь ко всем, произнес этот тост. Пары расплавленного рубина стали щекотать мой разум. Душа отогрелась, и я почувствовал прикосновение простого человеческого счастья. Долго, с улыбкой на лице, смотрел на магический танец огня, пригубляя вино.
Вдруг ощутил чей-то магический взгляд. Дрожь мгновенно пронеслась по всему телу, и я медленно поднял глаза. На стене, прямо передо мной, был изображен святой лик Николая Угодника. Резко повернув голову, увидел изображение великомученицы Святой Нино, крестительницы всея Грузии. Лихорадочно стал разглядывать стены. Облезшие от сырости и времени, они с трудом сохранили фрески с ликами святых. Лики Николая Угодника и крестительницы Нино были менее изуродованы коррозией времени и вандализмом безбожников. Чувствовал себя причастным ко всему этому варварскому отношению к святым, которые питали души наших предков…
Меня осенила мысль, что я совсем не случайно оказался здесь. Чья-то воля вела меня сюда, как слепого щенка, блуждающего в поисках ценностей и не задумывающегося об истинном предназначении человеческого существования. Совесть взыграла во мне! Разорвав оковы моего самолюбия и испепелив мою эгоистическую натуру, она раскрыла мне глаза на мое ничтожное существование перед лицом всевышнего. Святые лики пронзали и жгли мою душу, а совесть все больней била меня по моему самолюбию. Я ощущал себя на божьем судилище и не мог вынести такого натиска и откровения! Потом много раз задавал вопрос самому себе: не вино ли играло моим разумом? Нет, это было совсем иное состояние, далеко не схожее с хмельным.
Пылающий костер казался адским пламенем, готовым в один миг поглотить меня. Тени, падающие от костра на стены, были живыми, напоминали чертей, танцующих на грехах моей души… Я чувствовал внутреннюю пустоту и неутомимую жажду. Вскинув кувшин, почти одним глотком осушил его. Это меня взбодрило и вернуло к реальности. Хмель медленно заполнил эту пустоту и усыпил совесть. Я подбросил в костер хвороста и взглянул на дремлющих надо мной голубей. Они казались мне ангелами…
Жизнь. Что такое жизнь, думал я, вслушиваясь в барабанную дробь дождя. И… не помню, как заснул. Видать, тепло и хмель сморили меня. Проснулся лишь на рассвете, под пенье птиц. Голуби все так же сидели на своем месте, прижавшись друг к другу. Костер давно погас. Продрогший до костей, я вновь разжег его. Огонь стал игриво потрескивать, разгораясь все сильней и сильней. Я сидел на корточках, протянув к нему руки и, погрузившись в мысли, наслаждался теплом. Состояние облегчения и умиротворенности покоилось в моей душе и мыслях.
Я достал из кармана свою записную книжку и бросил в огонь. Все, что было записано в ней, уже не представляло для меня никакого интереса. Я взглянул на лики святых. В их взорах ощутил теплоту, милосердие и понял, что, покаявшись этой ночью, я был прощен. Потом осмысливал, что случилось со мной той ночью, и вот уже сколько лет воспоминание живет во мне. И возвращает меня назад.
Солнце озарило верхушки гор. Небо было прозрачно-голубым. Только одинокое облако, зацепившись за вершину горы, неподвижно висело в ожидании попутного ветра. Легкая дымка тумана стелилась по ущелью. Я медленно брел вниз по склону горы. Интересно, будут ли помнить меня голуби, с которыми мне довелось провести эту незабываемую ночь?
Почти спустившись в ущелье, я обернулся, чтобы посмотреть еще раз на Божий храм, где я первый раз воистину соприкоснулся с божественным. Пелена тумана нежно обволакивала возвышенность, на которой стояла церковь. Создавалось впечатление, что храм парит в облаках.
Воистину пути Господни неисповедимы, подумал я. И продолжил свой путь.