В листьях древних дубов копошится вечер,
на полянах цветёт многоглазый донник.
Возвращайся назад, глупый человечек,
тебе делать нечего в этом доме.
Здесь не скатерть, а папоротник и ветки,
вместо острых свечей мельтешат гнилушки.
И трухлявые пни вместо стульев ветхих,
и зелёными чашами в почве – лужи.
Ходят духи рогатые в недрах чащи.
Песни мрака поют в их руках свирели.
Отопьёшь хоть глоток из зелёной чаши –
обернёшься голодным косматым зверем.
Позабудешь и мать, и отца, и братьев,
растечётся по венам густая полночь.
Будешь выть, умолять всё вернуть обратно,
но какое «обратно» уже не вспомнишь.
А наутро, надев человечью кожу,
вновь вернёшься к бетону, песку и стали.
...но уйти насовсем никогда не сможешь,
да и прежним собой ни за что не станешь.
Как подхватит – потащит вдоль по дорогам,
по плацкартам в шум и слова одетым.
Будешь счастья искать. Каплю. Хоть немного.
Будешь ждать, и тянуться к теплу. Да где там.
Никогда тебе больше не согреться,
ни в полях у костра, ни в чужих объятьях.
Потому что рябина заменит сердце,
прорастая в рёбра комками ягод.
И всё разом с треском лишится смысла,
словно дверь открыта, но ключ потерян.
И хлеба сгниют, и вино прокиснет,
и кусачая дрожь побежит по телу.
И людское будет отныне мимо,
и земля обернётся пустой кроватью.
...сколько бродит таких по дневному миру –
всех лесов моих, чтоб вместить, не хватит.