всё вокруг - лишь дурацкие профили, острые скулы
никогда не узнаешь, что же из них порежет
это просто на сердце старость, на теле струпья
и уже не охота нырять в этот омут как прежде
но себя нахожу на его дне, рукой отбиваясь
от ужасных тошнот перемирия слабого духа
риск себя лишь жалеть столь велик, что я впредь не касаюсь
всякой нежности сонной, ко мне протянувшейся утром
задыхается сердце, и матом ругается разум
я закрою его как от ливня прогнившие ставни
с пониманьем, что снова как сломанный пазл не вписалась
в каждый приквел, в развязку, в конец нашей грёбаной драмы
только самое страшное - жрать до потери сознанья
порошки анастетиков, грязь тормоша внутривенно
и в мешках под глазами запрятать твоё непризнанье
закипая под каждый мотив оголённого гетто
.
я дерусь в пять утра, точно веря в правдивость похмелья
а потом навыёбываюсь словно дура в мусарке
чтоб меня на раз-два уронили е б а л ом об землю
чтобы точно уверилась в бесперспективности завтра
только я не хочу быть услышанной, ландыши в сердце
расцветают как пятна, набитые в ссадинах с кровью
пускай в рупор орут эти в форме
пускай килогерцы
режут выкриком диким
я утром об этом не вспомню