Птичьи тени скользят по кирпичной стене,
Нам отпущен свой срок в каждой новой тюрьме.
Подоконничный бюст смотрит вниз из окна,
Наблюдая, как спущенные с поводка,
Забывая и вспомнив про грипп и мигрень,
Провожают в последний путь прожитый день.
Но тебя в их рядах, разумеется, нет,
Лишь детали прически и кофточки цвет.
Застилает глаза мне, как призрачный дым,
Мысль о том, как чудесно, наверное, твоим
Быть возлюбленным, братом и даже врагом -
Лишь бы только не тем, кто с тобой не знаком.
Я потуги тебя обаять отключил -
Это пошло и подло, и нет больше сил
Сомневаться в себе и чего-то там ждать;
Каждый твой взгляд и жест для меня - благодать.
И костюм с бахромой самолюбия с плеч
Затолкаю скорее в бездонную печь.
Вопреки здравомыслию, благодаря
Той волне, что накрыла всё, чувствуя я,
Как надетое, будто на модный показ,
Как разрез так задорно искрящихся глаз,
Как закаты в полях, как неоновый блеск
На губах у проспектов, как тысячи мест,
Где жила и бывала ты, как красота,
Что раскрыла в других ты и тем сберегла,
Как в шотландскую клетку запертый зверь
(Дикий ранее, но безобидный теперь),
Как три дамы, что каждого ждут по утрам -
Вера-мать, дочь Любовь и Надежда-сестра,
Как прогулка в лесу, смех под летним дождём,
Как поддержка подруг верных, ночью и днём,
Два сентябрьских важных дня в календаре,
Поиск красок иных в этой нашей Москве,
Как дорога домой через чащи разлук,
Как изящные веточки двух белых рук,
Как красивый и мне непонятный язык,
Песни, слух мой к которым совсем не привык,
Как любимая книга твоя и герой
Стали частью меня и пребудут со мной.
Ты не приз, не реванш и не dream that came true,
Как ни странно, не ангел, несущий зарю;
Ты живой человек, бьётся сердце твоё,
В этом мире нашла ты своё ремесло,
И хотя оправданий для жизни не счесть,
Для меня сейчас главное - то, что ты есть.
Что ты думаешь, чувствуешь, я хочу знать,
Но пора уже снова к своим убегать;
Сбитый с толку природой, ненужный трофей,
Неумелый охотник, я выйду за дверь.
С обезличенных лестниц, где переплелись
Миллионы шагов, прочь отсюда и ввысь
Радость рвётся, начищенной медью звеня, -
Ни унять, ни объять это чувство нельзя.