о службе в морской пехоте https:https:http://www.proza.ru/2016/11/09/515
На танках по морю
На танках по морю
Виктор Грачёв
Прочитав, письмо от Виктора Сумерина, мне стало плохо: Виктор Сумерин – человек из моего будущего. Дело в том, что я уже вышел на пенсию, мне 69-й год, видимо в связи с каким–то заболеванием начинаю впадать в детство, то есть вновь его переживаю, все вплоть до ВМФ, а ту жизнь, которая промелькнула потом, я и не заметил, не помню, не было.
И вот - дембель. Служил я с 1967 (июня месяца) по 1969 год включительно (до 20-х чисел декабря), в 150 танковом полку морской пехоты, во 2 танковом батальоне, в 6-й танковой роте, командиром среднего танка, и одновременно занимал должность старшины роты. Командиром полка был п-к Люзаков - батя, командиром 2 танкового батальона был м-р Спица, замполит к-н Кобец. Командиром 6 танковой роты был ст. л-т Рябец, а 4-й да, был ст. л-т Заяц, («Заяц! Кобец! – Я Рябец! Вижу Спицу – нам пи*дец!), 5-й ст. л-т Бешкарев. Фамилии молодых лейтенантов не помню, они пришли уже на 2-м году моей службы, и с ними общаться почти не приходилось.
И тут ты Виктор – продолжение этой прошлой будущей жизни. (От Виктора Сумерина): Служил я 1971 - 1973 годы(то есть ровно через год после меня), в 150 танковом полку морской пехоты, во 2 танковом батальоне, в 4 танковой роте, командиром среднего танка, машина номер - 148. Командиром полка сначала был п-к Люзаков " батя ", потом его сменил п-к Гривнак Я.В, начальником штаба полка был м-р Цвигун. Командиром 2 танкового батальона был сначала м-р Спица, потом его сменил м-р Ханчасов В.Г. Начальником штаба 2 ТБ был м-р Андрианов, замполит к-н Максименко. Командиром 4 танковой роты был сначала к-н Заяц Г.Ф.потом его сменил к-н Романенко Н.И. Командирами взводов в 4 танковой роте были ст.л-т Чернобай, ст. л-т Кузнецов и л-т Елугачёв. В 1972 году, 150 танковый полк морской пехоты, был признан лучшим танковым полком в Союзе и награждён вымпелом Министра обо
роны СССР " За мужество и воинскую доблесть ". Танк номер - 102, командира 2 танкового батальона м-ра Ханчасова, был признан лучшей машиной 55 дивизии морской пехоты. Дважды в 1972 и 1978 годах, 150 ТП МП ходил на боевые дежурства в Индийский океан. В 1995 году, полк преобразован в 84 отдельный танковый батальон, а в сентябре 1997 года 84 ОТБ - расформирован, больше танков в 55 дивизии морской пехоты нет, кроме танка на пьедестале, перед штабом 55 ДМП.
А формироваться полк в части батальонов средних танков начинал с меня:
ИЗБАВЛЕНИЕ
Формирование полка начато 14 ноября 1967 г. и окончено 1 декабря 1968 г. Основание – директива Генерального Штаба ВМФ от 14.11.67 г. и директива Начальника Штаба КТОФ от 18.11.67 г.
Но уже в мае 1967 года, перед самой защитой диплома, мне сказали : "Нет! Иди ка ты защищай Родину - в тебе там сейчас великая необходимость.
Повестка пришла, как избавление, как тот необходимый поворот, который судьба заставляет сделать, создавая невыносимые условия дальнейшего продвижения прежним курсом - кризис. Ну, отовсюду выгнали, "куда бедному крестьянину податься?" О том, что выгоняли отовсюду, я уже писал, или ещё напишу, а вот "куда податься" - это ещё одна страшная история. Вот тут-то повестка из военкомата становится избавлением.
Все материалы по незащищённому диплому: чертежи, пояснительная записка, передал сестре и ребятам в общежитии на сохранение. Ну, что можно было сохранить в общаге даже в течение месяца, а тут три года, Но скажу наперёд, всё сохранили.
Числа десятого уехал к родителям: повидаться, попрощаться, а уже 19-го июня 1967 года, "точно по повестке" был на призывном пункте в Красноярске. Провожал меня до воинского эшелона отец. Других провожатых не было, и письма писал я только домой, родителям.
ЭКИПАЖ
До Владивостока ехали дней 10, питались сухпайком и пирожками из дома, выпивали, было весело. Такая толпа оборванцев, беспризорных персонажей из "Республики ШКИД". Раньше не переодевали до места назначения, а на месте приходилось выбросить своё, поэтому все были оборванцами, летом было проще. До Владика добрались не все, кого-то высаживали по пути.
А мы попали в "Экипаж" - распредпункт Тихоокеанского флота. Там, на огромных двухъярусных нарах, тоже провалялись порядочно. Отбирали ребят по потребностям, и по способностям. Мы были, видимо, ни на что не годны, и вскоре остались малочисленной кучкой. И вот, когда мы совсем уже отчаялись, полагая, что и в армию могут не взять, появились такие большие, красивые ребята, в невиданной доселе чёрной форме с беретами на голове. Мы шарахнулись по сторонам и смотрели на них, как "гадкие утята на больших, красивых и гордых птиц". Они приехали за нами. Оказывается "там, где кончаются мозги, начиналось морская пехота".
БУХТА СЛАВЯНКА
Я на 3-м году службы
Бухта Славянка! Как мы туда добирались, уже не помню, вроде катером, ночью, сразу же в баню, раздели догола, пропарили, переодели уже в форму и в казарму. А казарма "..та была недалёко от села", так километра три-четыре от поселения на берегу океана, точнее на берегу бухты, которая и называлась Славянка. «В Славянке на рейде эсминец стоял, матросы с родными прощались…» (из песни).
На рейде действительно стояли какие-то корабли. Говорили, что вот этот большой, сверкающий всеми цветами радуги, и всеми мелодиями мира, поставленный здесь на вечную стоянку, есть гостиница. На этом мои познания о поселении заканчиваются.
Даже познания о казарме, в которой нас поселили, воспроизводятся с трудом: помнится вроде корпуса сложенные из плитняка (плоского камня) ещё пленными японцами, как конюшни, что ли, использовались в качестве расположения каких-то подразделений, и к нашему прибытию были не совсем пусты. Там находились, сваленные в одну кучу, кровати, в другую – тумбочки.
Нас было не много, может человек 30, прошёл слух, что готовят партию для отправки в «учебку», но партии мы не дождались, и были отправлены поскорее с глаз долой, как, оказалось, учиться на командиров танков.
БИКИНВАЛЬД
Бикин, так назывался городок, недалеко от которого располагался танковый учебный полк, одноимённо прозванный - "Бикинвальдом". Здесь предстояло нам отбыть, отслужить, отучиться недолгих 7 месяцев. Нас был всего один взвод матросов, и, глядя на наших собратьев по оружию, то есть таких же курсантов, но из сухопутных войск, мы придавались унынию: представляя, как мы-то через танковый люк просачиваться будем? Оказалось - легко! За время нахождения в учебке я похудел на 12 килограмм. Сохранилась фотка с удостоверения об её окончании, - Бикинвальд натуральный! Нет, не то, чтобы нас страшно
гоняли, солдатикам доставалось много больше, и они рыскали по столовой и кухне в поисках каких-то объедков, но их, как правило, не было. Нам тоже приходилось нелегко, помню случай: уже после завтрака пришла машина с хлебом, и нас отправили её разгрузить. Это быстро, целый взвод, правда, по лестнице на второй этаж, под присмотром хлеборезов, мы разгрузили эту машину минут за 15. В результате хлеборезы недосчитались 30 булок, я тоже булку спёр но осилить сразу не смог, и кусок граммов на 250 спрятал в штабель каких-то брёвен, но вернуться и докушать спрятанное, случай не представился.
Кормили скверно! Ясно море, воровали социалистическую собственность в особо крупных размерах. Вот завтрак курсанта: масло 20 грамм, сахар 10, хлеб 100, и главное, дежурное блюдо: картошка варёная с капустой, те же грамм 200 на большой (по диаметру), мелкой и сильно избитой и измятой алюминиевой тарелке, брошенные где-то с краю, выглядели впечатляюще. Масло и сахар это тогдашняя норма, понятно не выдавались полностью, а вот нормативы приходилось выполнять с полной выкладкой, и таким ребятам, которым бы и двойную порцию не грех выдать. В морскую пехоту был тогда ценз по росту, где-то 175 см., (потом снизили) и у нас ребята подобрались очень большие. К примеру, по команде "в три шеренги становись" я помню был шестым в шеренге, то есть 18-м из 30 чел по росту с моими 185 см. Запомнил это в связи с назначением на должность после окончания учебки, тогда нас сразу по приезду в часть, построили в три шеренги и назначили в первой шеренге от головы по ранжиру: старшина 1-й роты, за ним 2-й, 3-й, и тд, я был шестым. И всем остальным хватило должностей, даже ещё остались вакантными. Всего из нас формировали два батальона, один батальон плавающих танков, как потом оказалось, уже существовал, где- то во Владивостоке и нам предстояло с ним когда-то соединиться в один полк.
Но пока была ещё учебка, мы в ней подзадержались основательно, во-первых рано приехали, но не на много, и забрать нас вовремя тоже не могли. Уже всем присвоили звание младший сержант, уже другие уехали, уже начали поступать новобранцы в гражданском, а нас всё не отправляли. То есть кто-то за нами должен был приехать, но его всё не было.
Много было интересного в учебке: и стрельбы, и вождение, водолазная подготовка, матчасть (теория) и тд.
Помню первое вождение было зимой, по-моему на САУшке почему-то. Прибыли на полигон вождения, просто участок пересечённой местности с элементами леса. Прозвучала команда: «К вождению по походному», то есть с закрытым люком. Я люк закрыть не могу, мешает голова, она попросту не входит, в связи с чем нет возможности закрыть люк, сиденье ниже не опускается, кое-как, завернув голову, закрываю люк, в триплексе белое безмолвие. Докладываю, что не вижу дороги. Слышу: - Стоим на дороге, Вперед! Я попёр вперёд. Как потом оказалась: стоя на дороге чуть косо, я её не видел потому, что она оказалась в «мёртвой зоне». Таким образом, я соскочил с неё и попёр по чисту полю, не видя дороги. Инструктор командует: - Взять вправо! Я круто беру в право, пересекаю дорогу, так её и не разглядев, лечу прямо в овраг. После таких потрясений, и матов инструктора, останавливаюсь. Но уже к весне водил так, что все лужи были моими и командира взвода, который стоял в башне с открытым люком и опять же, реагировал матом, но уже позитивным.
Или вот хотя бы то обстоятельство, что за время проведённое в учебке мы страшно поизносились, пооборвались, потому, что не снимали своей полевой формы ни в наряде, ни на тренировках, ни где-то, там где солдатикам давали сменку, к примеру, в наряд на камбуз, то, во-первых, эта сменка нам была не по форме, а во вторых, и в главных, не было подходящей по размеру, даже этот безразмерный танковый комбез, что одевали на вождение или стрельбы, для наших ребят был по колено. Их привозили в расположение заранее, а утром, в 4 часа, когда нас поднимали по тревоге, нам выбрасывали эти комбезы в коридор, на "самолёт", почему то так мы называли способ распределения любых ресурсов, будь то комбезы, посылки, тельняшки и трусы после стирки, валенки в караул. "Самолёт", то есть нарасхват, кому что достанется. Частенько даже драки случались, но привилегий, ни кому не было, и этот способ распределения считался у нас самым справедливым. Унизительно конечно было драться за трусы и за валенки, но приходилось.
И вот, как я писал выше, уже появились новобранцы, а мы оборванцы, естественно произошёл обмен штанами. Им-то все равно дадут новое обмундирование, а нам неизвестно когда. Обмен производился добровольно-принудительно, многие новобранцы были в чёрных, или сереньких штанах и это нам подходило. Не подходил в основном размер. Наши брали и узкие, и расклешённые, и короткие, и синие, и даже с лампасами. И вот такая банда должна была прибыть в часть для прохождения дальнейшей службы.
И ОПЯТЬ СЛАВЯНКА
Нас наконец-то отправили, не помню, кто сопровождал, такое впечатление, что мы самостоятельно передвигались по железной дороге, как банда махновцев, и наконец, каким-то образом вновь оказались в Славянке.
Учебка закончилась, и вот мы через 7 месяцев прибыли снова в Славянку, в ту же казарму, а она буквально та же, как мы её оставили семь месяцев назад. Удивительно, будто время здесь остановилось без нас. Меня это чувство преследовало всю жизнь, какое-то неприятное, жутковатое чувство, и потому я старался никогда не возвращаться на прежние места.
Я уже писал, как нас построили в три шеренги и назначили командиров по ранжиру: старшина 1-й роты, за ним 2-й, 3-й, и тд, я был шестым, далее замкомвзвода и командиры отделений, таким образом, была уже обозначена структура батальонов, хотя личного состава не было. Одни командиры, не было наводчиков, механиков-водителей, заряжающих, и уж конечно не было никакой техники, только в оружейной комнате хранились по одному автомату Калашникова на экипаж и пистолету ТТ на каждого. Появилось, правда, три офицера танковых войск, два старшие лейтенанты, и один капитан, они впоследствии должны были стать ротными. Их, видимо тоже сорвали по тревоге, так как были в форме сухопутных войск и с нерешёнными социальными вопросами: семья, жена, дети, жильё и тп. Вот эти вопросы они и пытались решать, а мы пока обзаводились хозяйством на будущие роты и взвода, по необходимости, где то работали. Вот не помню точно, по-моему, ещё до прибытия наводчиков и механиков, нас привлекли на прокладку секретного кабеля. Жили в тайге в палатке, строили кабельную линию гражданские, мы только участвовали в протяжке кабеля, то есть «круглое приходилось тащить» и укладывать в траншею. Питались из походной кухни, пересекались с гражданскими, в том числе и женского пола. Но нас быстро сменили.
ПЕРВОЕ ПОПОЛНЕНИЕ
Первыми появились новобранцы в качестве будущих заряжающих. С ними мы проводили курс молодого бойца, учили присягу, учили русский язык. Так как все они были из Средней Азии: казахи, киргизы, узбеки, многие по-русски даже не говорили. У меня впоследствии был заряжающий казах Тизгимбаев Зинула Ракимбаевич (пишу, как помню), его предки после революции эмигрировали в северный Китай, так неофициально, отъехали и всё, но потом, в шестидесятые годы были репатриированы в зад, то есть в Советский Союз, в район Семипалатинска, тут же нашего Зинулу и призвали в Армию. Это был герой известного анекдота о том, что «.. шайтан! – Шапка разговаривает!». Для них текст присяги был абсолютной белибердой. Поэтому эти же призывники, более менее знающие русский, написали им текст присяги на их родном языке, который они заучивали, а потом переводили на русский. В процессе проверки знания текста на родном языке рядом ставил переводчика, вроде такого же казаха («по морде, не по паспорту»), но тот ни хрена не понимал, потому что оказывался киргизом. Худо-бедно присягу приняли.
Только к началу второго года моей службы, летом 1968 года прибыли из учебок наводчики и механики-водители. Тоже все младшие сержанты, да забыл сказать, что почти всем старшинам к этому времени добавили по лычке, и мы вполне справлялись с личным составом. Батальоны были укомплектованы личным составом. Где-то во Владивостоке на базе батальона плавающих танков, был создан штаб полка, и заканчивалось строительство казармы. У нас же так и оставались по одному офицеру на роту, всё ещё продолжавшие решать свои личные вопросы, и поэтому, подолгу отсутствующие. Техники пока не было.
Но вот из Владика прибыл комполка п-к Люзаков "впоследствии - батя " и ночью по тревоге личный состав двух батальонов убыл на большую землю для получения материальной части, то есть полного комплекта техники на два танковых батальона. Остались только я, и ещё один человек, по одному на батальон, с вверенным имуществом. Я всё имущество, (форму одежды, а её было много, даже не пойму зачем, кое-что не одевалось до самого дембеля) упаковал в тумбочки, забил гвоздиком, и подписал пофамильно. Ночью брякнули тревогу, пришла «зондеркоманда», погрузила мои тумбочки и кровати на какие-то посудины типа катера, и пошли мы через море и залив. К рассвету прибыли на берег, где ждали КрАЗы, которыми доставили меня в какой-то лес, выгрузили там, и убыли. Я поставил кровать у кучи имущества, постелил постель, сунул под подушку пистолет и уснул.
ТУТ ВОЩЕ НАЧАЛОСЬ
Проснулся потому, что спать больше не хотелось, я уже выспался. Открыл глаза - не видать ни зги. Вспомнилось: «По мосту идет корова – не видать ни зги, чтоб она была здорова, выбили мозги». Такое ощущение было и у меня.
Это была не ночь, это был белый день, и туман такой густой и белый, что я решил: ещё сплю и во сне попадаю в другой, фантастический мир. Я лежал и ждал дальнейших чудес и превращений, и они произошли. Постепенно туман стал редеть, появился ветерок, я уже рассмотрел свою кучу имущества, и она полностью вернула меня в реальность.
А реальность была такова: На другом краю склона, как зеркальное отражение, расположилась точно такая же куча имущества, и вокруг неё бродил такой же неприкаянный, как и я. Это был второй (ну, то есть первый) танковый батальон. Слева на пологом склоне сопки, который заканчивался небольшой поляной, стояли два грейдера. Было видно, что они уже проделали некоторую работу по выбору грунта на склоне в виде гигантских ступеней, примерно десяти метровой ширины, длинной метров в сто, а то и больше, то есть от края и до края склона. Внизу на поляне, совсем к лесу, был сооружен какой-то навес, будущая наша столовая – «кафе Ветерок», как мы её потом назовём. А кругом такой мелкосопочный рельеф - тайга, ну та уссурийская, где и дуб, и клён, и пробковое дерево, и уссурийский тигр.
Появились люди, военные, стройбат, привезли какие-то доски, столбы, завели грейдера, стали работать. Время было уже послеобеденное, они видимо тоже пережидали туман, работали мало и вскоре исчезли. Я ещё во время работы стройбатовцев пошёл на встречу со вторым (ну, то есть с первым) батальоном. Это был старшина первой роты Миша Ульман, после учебки мы встречались редко и стали как бы немного чужими. Но Миша был земляк, он ещё до армии окончил речное училище в Красноярске, и уже чуть поработал рулевым – мотористом на Енисее. Это он стоял первым по росту во время распределения должностей. Мы поужинали сухим пайком, и вновь разошлись по своим кучам.
Через день появились «наши», то есть личный состав батальонов. Они прибыли с Урала, что ли, эшелоном, привезли танки и др. Средний танк Т-55, где-то были и поновее наверное, но нам хватало и этого. Танк был совсем и неплохой, модернизированный,уже имел систему ПАЗ (противоатомную защиту), приборы ночного видения, гиростабилизированную платформу пушки и спаренного пулемёта, гирокомпас, для вождения под водой и другие прибаммбасы.
Началась наша трудовая деятельность по разгрузке, доставке танков и другой техники сюда, в тайгу своим ходом, подготовке здесь внизу, на полянке типа парка. Мне приходилось больше заниматься бытовыми вопросами, то есть ставили палатки, кровати внутри них, тумбочки и тп. Оборудовать оружейную комнату (тоже палатку, но побольше, это та, что на фото самая левая, опечатывал её своей печатью, у печати ставился часовой, или дневальный), каптёрку, туалеты, заниматься благоустройством. Делалось всё на скорую руку, на авось, на глазок, на сопли, ещё на что то…, мы тогда ещё не знали, что в этих условиях нам придётся жить до следующего лета.
А пока лето, осень, жилось весело. Кстати, осень в Приморье мне понравилась, и эта осень долго давала нам возможность утеплиться, и благоустроиться, а следующей осенью (1969 года) помнится, я, будучи уже дедушкой, даже загорал в первой декаде ноября, ну то есть это были ноябрьские праздники. Но эта благостная осень 1968 года позволила командованию отчитаться за выполнение задач по формированию полка. Казарму вот-вот должны были сдать. (Но это вот-вот продлилась до мая следующего года).
Наконец прибыли из училищ лейтенанты, и ими были укомплектованы все лейтенантские должности. Был назначен комбатом майор Спица, замполитом капитан Кобец, ротные: Заяц (повторял страшилку о том, что танковым войскам страшны "надолбы", "выдолбы" и долбо*бы"), Рябец (маленький хохол, ни чем особо не отличался,правда к дембелю обещал мне звание главстаршины, не исполнил, звания не присваивали тогда, все были младшими сержантами с учебки и до дембеля), и только в 5-ой ротным был ст. лейтенант с русской фамилией - Бешкарев (хороший, добрый мужик, уже с животиком). Запомнились эти фамилии ещё по такой присказке, прозвучавшей в эфире, во время одного из марш-бросков: «Заяц! Кобец! Я - Рябец, вижу Спицу, нам пи*дец!» - так шутили молодые лейтенанты, а может кто-то из нашего брата – срочника, неведомо. В танковой роте, как минимум пятеро командиров танков – срочники, и пятеро офицеров управляющих стационарной танковой рацией. Кто из них? Травили анекдоты, отпускали подобные шуточки во время учений, а то и боевых операций (были и такие). Позже вроде стали их записывать и особо дерзких выявлять по голосу.
Насчёт «боевых», время вообще было тревожное, тут и война во Вьетнаме с америкосами, где активно участвовали наши военные, а раз так то и в войсках на Родине была постоянная боевая готовность. Или вот, к примеру, в ночь с 20 на 21 августа 1968 года, мы, видимо, как и все, в связи с вводом войск Варшавского договора в Чехословакию, были подняты по тревоге, и нас куда-то «погнали», то ли на побережье, то ли на китайскую границу, окопались и ждали возможных эксцессов.
Во время событий на острове Даманский: «В марте 1969 года, когда около 77 китайских военнослужащих переправились на Даманский и залегли на более высоком западном берегу острова». Дальнейшие события описаны и опубликованы, конфликт был серьёзный, даже были разговоры о необходимости применения атомного оружия. Мы находились в центре событий, понятно, что все были подняты по тревоге, выдвинулись на китайскую границу, там окопались и примерно в течение месяца, а то и больше, находились на этих позициях. Я со своим танком конкретно, прямо на кладбище, удобно: никуда не надо перевозить, если что. Плохо было, что всё время шли дожди, а за водкой приходилось ездить аж в город Артём. А так, было весело: Вовка Ремезков, наш массовик затейник, поймал полоза и водил его на поводке, даже в штаб полка, где так напугал майора связи, что тот некоторое время сильно заикался, с трудом выговаривая лишь одно слово – дисбат. На ночь Вовка привязывал полоза к дереву пастись, но однажды тот сбежал.
Вовку от дисбата мы отстояли, такой ценный кадр был нужен самим. Потом, когда мы стали уже дедушками, и батальон уходил в наряд, то нас отправляли куда-нибудь с глаз, на склад «перебирать печенье», мы брали с собой Ремезкова. Ну и раз уж мы заговорили о «печенье», то расскажу и о пирожках. Так находясь уже в состоянии дедушек на складах, а те в свою очередь находились на расстоянии полутора километров от нашей столовой, на окраине города (остановка транспорта – 6-й километр), мы с Саней Сухоставцевым (старшина 5-й роты) заленились идти на обед, а решили перекусить пирожками, что продавались неподалёку. Денег было вволю, мы тогда получали в совокупности (за звание, за должность, за классность и тп) в месяц по 37 рублей, в 10 раз больше, чем рядовые. Куда их девать? Водку пить не хотелось, было жарко, и тащиться по этой жаре три километра, чтобы перекусить? – Не фонтан!
Пирожки стоили копеек 5 – «тошнотики», они были ещё горячие и потому вкусные, взяли 50 штук, чтоб больше не бегать, и запить - три литра молока вместе с банкой, которую обещали вернуть, но не вернули. Расположились в высокой траве, скушали пирожки все до одного, запили тремя литрами молока и отрубились на солнцепёке. Нас нашли ребята вечером, когда надо было идти в часть, решив, что мы «нажрались», обшарили близлежащую территорию и нашли, но разбудить долго не удавалось, такой кайф, рекомендую. Проспали наверно часов шесть, и ни какого похмелья. Вот так возникла поговорка: «солдат спит, а служба идёт».
СОЛДАТСКАЯ СМЕКАЛКА
Но вернёмся к осени 1968 года, в наш палаточный городок. То время было сильно напичкано событиями, как и всё время службы. События происходили очень плотно по времени и даже одновременно, в отличии от монотонной гражданской жизни, где цикл: «работа-дом-работа» занимая большое временное пространство, был мал по событиям, и потому время в этих периодах текло по разному. Три года в армии я приравниваю, ну минимум, к десяти после армейским годам, и двадцати предпенсионным, а уж пенсионное пролетает вообще незаметно. Вроде вчера только получил пенсию, глядишь завтра снова получать, вот почему пенсии на всё хватает - просто не успеваешь тратить.
Ну, так вот, вновь палаточный городок. Мы, можно сказать, обустроились, и жизнь потекла в соответствии с обычным военным распорядком. Правда за время неурядиц «толпа сильно разболталась». Молодых офицеров слушались неохотно, а те, они нам ровесники, только из училища, обращались к нам, как к высшим по званию. Вчера они были рядовые курсанты, жёстко подчинялись своим старшинам, а мы уже больше года, как старшины рот, причём без офицерского присутствия, да и остальные почти все мл. сержанты. Доходило до смешного: сидим с Саней Сухоставцевым в палатке, (нет, не выпиваем) чуть открывается щель дверного брезента, молодой лейтенант спрашивает разрешения обратиться к старшине Грачёву. Я отвечаю, что его здесь нет, тот уходит, но через некоторое время, кто-то ему, видимо, объяснил, возвращается вновь:
- Разрешите обратиться, мне сказали, что Вы старшина Грачёв!?
- Ну, я, видишь, мне некогда!?
- Через полчаса уходим в патруль по городу, мне бы получить пистолет.
Вот, примерно такие, отношения были, во всяком случае, у старшин с молодыми лейтенантами. И я, конечно, был самый наглый, то есть умел «зарываться». Впрочем, и по должности как-то так выходило, ну чем он занят этот взводный (?), а на мне всё хозяйство и быт тех же лейтенантов, ну кто они без меня?
И не только лейтенантов, но и всех офицеров роты, и даже полка. Дело в том, что в связи с серьёзной международной обстановкой, состоянием дисциплины в подразделениях и проживанием личного состава оторвано, без связи, без коммуникаций, без необходимой военной инфраструктуры был издан приказ по полку «о проживании офицеров полка вместе с личным составом». Я уже говорил, что штаб полка был создан и расположен в дивизии, там же существовал один батальон плавающих танков, но и здесь был штаб, такая большая штабная полатка. Все были переведены на «военное положение». Командир полка и некоторые из замов большое количество времени проводили именно здесь, с нашими батальонами.
В связи с этим в роте были созданы две дополнительные палатки для офицеров. Потом потребовалось поставить ещё одну «для свиданий». К офицерам приезжали жены, и возникла необходимость. К некоторым неженатым приезжали жёны очень часто, причём разные. Все эти оргии должен был обеспечивать старшина роты, а кто ещё? Ему, конечно, тоже перепадало от женщин. Ну, нет, не то, что ты подумал. Так, какие либо угощения, так сказать «чаевые» за хорошее обслуживание. Повадился в нашу палатку один штабной капитан, жёны всё разные, через день да каждый день. Ох, и резвый был,
это я
с перевязанной рукой учил нас бегать по штормтрапу. И это вскоре пригодилось.
Даже обеспечение бесплатным спиртным ложилось на старшину. Дело в том, что выше склона, где было наше расположение, по лесу проходила почти заросшая, но асфальтированная дорога, и вела она куда-то на городскую свалку, которую давно закрыли, но машинёшки все-таки проскакивали туда. Пользуясь нашей близостью, командира, видимо , уговорили организовать здесь пост и поставить шлагбаум, чтобы отучить водил туда шнырять. Что из этого вышло? Правильно, из этого естественным образом выходила коррупция, правда мы этого слова тогда не знали, а просто брали с водителей, нет, не борзыми щенками, а спиртным. Коньяков не возили, а так, что подешевле. В большом ходу была перцовка, и мне она нравилась. Всё спиртное складывалось в канаву и передавалось по смене. Прихожу на пост за спиртным, а там оно уложено бутылка к бутылке примерно метров на десять и выбираю. - Коммунизм!
Нет, я много не пил, так по «чуть-чуть», и ни в коем случае с подчинёнными. Я знал свою «слабость нервно-психологического» характера: чуть переборщил, и уходил в разнос. Я и трезвый то срывался, что уж тут говорить, ясно, что в этом была главная причина моих, мягко скажем, неудач. Например, как-то вынудил меня один сержант же, но подчинённый, врезать ему. Не сильно, так, один раз, ладошкой по лицу. Тот написал отцу, отец полковник же, позвонил, командиру полка, и потребовал наказать, «Батя» еле замял, чуть до дисбата не дошло. Мне до сих пор не понятно, зачем тому было служить? Если хотел служиь, мог сразу поступить в военное училище, если просто отец хотел из него сделать мужика, то это у него явно не получилось.
Но пока, я как старшина роты, считался лучшим в полку. Я был деловой, хозяйственный, неплохой организатор, голова работала чётко, неподчинений не терпел. У меня всегда были лишние матрасы, кровати и тп. Не помню, откуда, но не воровал, же я их? Впрочем, иногда приходилось, но это уже другая история, и называлась она «солдатской смекалкой». Так это называл наш «Батя» - командир полка, действительно «отец солдатам», но жаль его, что приходилось огорчать, а он всё прощал. Теперь я представляю, как ему тяжко было в той обстановке.
Несколько дней идут моросящие дожди, всё пропиталось водой, сушняк вокруг весь давно собрали, даже солярка не горит. Дежурный по части докладывает командиру, что наряд на камбузе не успевает с обедом по причине отсутствия сухих дров. А камбуз то: два открытых котла под хилым навесом. Командир вызывает меня, и ставит задачу: прояви, мол, солдатскую смекалку, срочно нужны сухие дрова. А сам видимо уже примерно знает, что нужно делать, потому как предлагает машину Газ 66 с водилой. Я вопросов не задаю, хотя ещё не знаю, что буду делать, решение приходит само уже по дороге в город. Правильно, теперь только в городе, да ещё под каким-нибудь навесом, можно найти что-то более-менее сухое. В кузове трясутся человек пять в основном из наряда по камбузу. Я водиле говорю: - Теперь надо на стройку, где есть какие-то деревянные отходы. Тот отвечает, что примерно знает куда, и мчит со страшной скоростью. Влетаем, в какие-то цеха и прямо к куче поддонов из-под кирпича. Строители вроде и не обращают на нас внимание. Махом накидали в кузов и улетели. Дежурный доложил командиру, а мне заметил, что с рамами я немного погорячился. Оказалось, кто-то нам рамы оконные подбросил в кузов. Ну, возвращать не стали.
Солдатская смекалка выручала и Батю. К примеру, когда мы стали совсем замерзать, он смекнул, что в этих брезентовых палатках нам зиму не пережить, и взял без разрешения из НЗ, другие трёхслойные большие палатки, а кто бы ему разрешил, полк то уже в казарме живёт (по отчёту). Трёхслойные это так: первый, наружный - тот же брезент, потом какая-то байка, и третий, внутренний, белый, наверное, хэбэшный слой. Кровати поставили в два яруса, и вошла вся рота в одну палатку. Потом смекалка подсказала Бате, а может и не Бате, что надо печки-буржуйки, в палатках были отверстия под трубу, а печек не было. Печки были замечены на товарной станции «Вторая речка». Пришлось проявить смекалку, и под покровом ночи, переместить их в кузов нашей машины.
Теперь не было труб, ну хоть застрелись, нигде. Уже была зима, а мы всё обустраивались. И тоже смекалка помогла. Разведка донесла, что в Рыбном порту есть жестянщик. Договорились: он нам сделает трубы, а мы отработаем. И всем хорошо: и нам, и опять нам же. И я там был, и пиво пил, и креветками закусывал в неимоверных количествах.
Ну, вот теперь были палатки, и печки, и трубы, не было дров, хоть жили в лесу. Нам строжайше было запрещено спилить дерево, штраф составлял что-то очень много. Да и пил у нас не было, ни топоров. Начальство требовало проявлять смекалку. Вот мы её и проявляли, то есть всё равно какую-то мелкоту рубили под самый корень и присыпали листвой, а когда выпал снег в лес не ходили, как в песне «…догадаются по следу, все…». Всё равно какие-то ветки ломали.
Заложит дневальный в печку эти ветки, не горит, уйдёт он в парк, кричит часового. Пока тот найдётся, проснётся, пока ему дневальный растолкует, зачем он с ведром пришёл ночью в парк, пока вместе не найдут, где лучше слить соляры, потом с ведром придёт в палатку. В печке всё притухло, чуть угольки краснеют. Возьмёт дневальный шприц (танковый конечно), наберёт солярки, и в печке ею всё зальёт, холодная соляра – не горит. Начинает он чего-то подкладывать, поддувать. Соляра на угольках начинает испаряться, и вдруг «БА-БАХ!» - труба в одну сторону, печка в другую, дневальный в третью. Толпа просыпается, дневальному пинка, собирают печку и процесс возобновляется. А утром все, как черти, грязные, сопли чёрные, натуральные танкисты. Когда шли в городскую баню нас определяли по морде (то есть не по военному билету). Вот так «весело и непринуждённо» проводили ночи.
А днём не менее весело, всё свободное время проходило у печки, кто-то хлеб отогревает, прикладывая к трубе, (хлеб, четвертинка булки, был насквозь промороженный, и его не представлялось возможности съесть за обедом) отгрызет, где отогрелось и снова его к трубе прикладывает, тут же другой портянки сушит, тоже к трубе, запахи обалденные. Выходило всё дело – труба.
МАТЬ УЧЕНИЯ
Благо хоть регулярно проводились учения, и это не только отвлекало нас от неустроенности быта, но и согревало в буквальном смысле. Вот танк – железяка, на морозе, кажется вообще смерть, но нет – жарко бывало и весело, то автобус столкнем с обрыва, то техническая машина зампотеха взорвётся, то анекдоты в эфире – весело! Но самое блаженство ночью, вот тут-то мы высыпались всласть. Стелим на прогретую трансмиссию танковый брезент, вчетверо сложенный, открываем половинку брезента, ложимся туда всем экипажем, и закрываемся этой половиной складки. И нам жарко, и трансмиссия остывает медленно. Вот где мы отогревались и душой и телом. Позже комбат Спица пытался усовершенствовать этот метод через изготовление сборного каркаса и нар, с устройством из них палатки на всю роту, но этот метод не прижился. Но сохранилось фото, где мы на марше с нарами на броне.
1-й – механик Мишин, 2-й наводчик Витя Вахтель, 3-й Я , 4-й заряжающий Тизгимбаев Зинула Ракимбаевич.
Плохо помню, пожалуй, только эти учения, где мы с нарами на броне, по какому поводу они проводились, в какое время, но учения были большие, серьёзные. То есть с расконсервацией дополнительного танкового полка и комплектацией его «партизанами». Помню, гуляли, как хотели, я почему-то отдельно от батальона, от роты на своём танке, носился по берегу моря, стрелял почём зря: и надо, и не надо. С берега по мишеням в море на плотах и из пулемёта, и из пушки, и ПТУРСом. Ни кто патроны не считал, почему-то помню в танке ведро неучтённых пулемётных патронов болталось у заряжающего. ПТУРСами стреляли, вроде как по желанию. Выскакиваем на высокий берег моря, а там установка с ПТУРСами, большой чин присутствует, по-моему, в звании контр-адмирала и предлагает желающим пострелять на приз. «Желающих» от нас, наверное, назначил комбат Спица, он знал, что я хорошо стреляю, но ПТУРСом? ПТУРСом я стрелял впервые. Эта ракета с кнопки «ПУСК» взмывала вверх, тут её надо было поймать джойстиком, тогда мы этого слова не знали и называли это просто по-русски пультом управления, такой пульт был и в танке. Пушка там подвешивалась на гиро стабилизированную платформу, и всё время удерживалась нацеленной на мишень, не смотря на повороты и нырки танка во время движения. И тут такой же пульт, им и управляешь ракетой, подводя к мишени. В принципе ПТУРС – (противотанковый управляемый реактивный снаряд) это та же крылатая ракета управляемая не через ГЛАНАС, а вручную в пределах видимости.
В мишень, которая болталась на плоту далеко в море, я попал, попали и другие. Вообще мишень расхлестали в клочья, но обещанного приза не было. Адмирал заразился сам, бегал по берегу и кричал: «Вот кто в плотик попадёт – тому приз!». А плотик, то появлялся на волне, то исчезал в пучине. Но такой стрелок нашёлся – разнёс в щепки этот плот, адмирал снял часы с руки и отдал парню.
Вообще событий и учений была масса, теперь по прошествии около полувека мне вспомнить не сложно, всё отпечаталось в памяти, сложно разместить их по времени, не входят. А кроме учений, постоянные стрельбы и маневры на полигонах, и зачёты, этого я вообще не описываю, они проводились постоянно, всё время в этом режиме. Мы там жили – на полигонах. Нам присваивалась классность по специальности, и я уже говорил, назначалось соответствующее денежное содержание.
А вот крупные учения, с погрузкой на десантные корабли, перегрузкой на транспортные суда, поход, вновь перегрузкой на десантные, высадка на плацдарм и захват вражеской территории. То есть. в наступлении с моря мы должны завоевывать береговые плацдармы и удерживать до подхода главных сил, это была наша основная функция. Мне такое довелось испытать всего один раз.
И было это, видимо по весне 1969 года, то есть уже на третьем году службы. Мы ещё жили в палатках, но строительство помещений для расположения двух танковых батальонов заканчивалось. Мы готовились к переезду, и в первую очередь, конечно, перетащили технику в новый парк, нами же и обустроенный. А во вторую очередь ходили в свои новые казармы скоблили и полировали полы под покрытие лаком и тп. Торопиться уже было не зачем, была весна и было тепло. Из окна без рамы на втором этаже выбросили штормтрап, и в своё расположение часто поднимались по нему. Пригодилось! В ночь тревога и мы выдвинулись на морское побережье. Море штормит, но не сильно, так четыре балла, где-то.
Чуть забрезжил рассвет, на горизонте проявились силуэты каких-то посудин. Это были десантные корабли. Небольшие, как оказалось, вмещалось в такой только три танка, ну и до батальона пехоты, зато этих короблей было много, десятка полтора, однако. Пехота вся на БТРах и БМД грузилась в отдельные ДК. Берег пригодный для погрузки был не большой, поэтому грузились поочерёдно по 3 ДК. Загрузившись довольно быстро и без особых происшествий, ДК отчаливали и гуськом отправлялись куда-то в открытое море. Море штормило и ребята – члены экипажа ДК, свободные от вахты не ели, не пили, висели в своих кубриках, как летучие мыши. Но я не помню проявлений морской болезни у нас. Мы тут же скушали вместе со своим сухпайком и всё то, что у них оставалось на камбузе. И ни какой «тошниловки». Потом, уже на гражданке, где-то в 1974-5 году, рано утром, после вечернего ресторана, я убывал из Сочи в Керчь на пассажирском катере типа «Ракета» или «Комета», был такой же штормик. Люди облевали всё, что можно было облевать, я же пошёл в открывшийся буфет, где впервые в жизни выпил бутылку пепси-колы и закусил тонко нарезанной копчёной колбасой типа сервелат. Только после этого я почувствовал: нет морская болезнь, наверное, существует. Прекрасное расположение духа куда-то испарилось, прогулявшись по палубе и не найдя ни одной свободной посудины, люди висели по бортам, я сделал тоже, и сразу удалившись от просмотра мерзкой картины, присел на носу и уснул до самой Керчи. Теперь я понимаю: - это всё подлые заграничные закуски, а кола вообще отрава.
Когда берега исчезли за горизонтом, объявилось новое чудо. Это был огромный транспортный корабль, надводная часть его была высотой с пяти этажный дом, на него страшно было смотреть, он стоял грозной махиной, не шелохнувшись, а нас, то есть ДК, относительно его мотало, как щепки. Но причалить к борту транспортника нам удалось первыми. Другие десантные корабли встали в одну шеренгу, борт о борт, как бы прижимая друг друга к транспортнику. Началась перегрузка танков кранами на борт и в трюмы. Мы вслед за своими танками бежали по штормтрапу следом. Выучка пригодилась, потому, что в условиях шторма эту верёвочную лестницу болтало, как полотенце на ветру, и внизу стоящим приходилось повиснуть на ней, чтобы хоть как-то успокоить это болтание. И никакой страховки.
Я читал воспоминания некоторых ребят, описывающих красоту «…островов и морей…». Я помню работу, только работу, и ничего кроме работы, и днём и ночью. Это и перегрузка техники, её крепление на палубах и трюмах, разбивка на расчёты, изучение функций расчётов, проверка действий по случаю различных нештатных ситуаций, ночью тревога, борьба за живучесть корабля и тд и тп. Да и вообще по службе не получалось особенно расслабиться. Разве, что перед самым дембелем, и то с последствиями. Поэтому не буду теперь так подробен, кому это надо! Да и вообще!? Просто докладываю: через пару дней, а может и больше, обратным ходом, то есть вновь через перегрузку в ДК, они вдруг появились из неоткуда, мы высадились, как надо, захватили плацдарм, и удерживали его до прихода основных сил. Похоже, что те описания учений, что привёл выше, где мы стреляли ПТУРСами, есть продолжения этих учений после высадки на плацдарм, иначе они просто не вмещаются по времени.
При высадке и дальнейших действиях возникали нештатные ситуации, и затопление танка (у берега), и утопление в болоте, и буксовка на гравийном пляже, и тп. Но мы были заранее обучены и готовы ко всему. Вот, к примеру, затопление танка, да нас сотню раз топили в танке в спец бассейнах ещё в учебке, и аппараты у нас соответствующие были (и ИП-1, и АТ-1, и ЛВА-1). Вот только сейчас, то есть по прошествии около полувека замечаю, чего это все аппараты были с номером 1, ну то есть практически опытные образцы. Принцип действия один: при прохождении влажного и тёплого выдоха через регенеративный патрон в результате химической реакции, происходит обогащение воздуха кислородом. Только через сорок пять лет я прочитал в одном научном журнале, что где-то за рубежом стали делать такие аппараты, которым не нужны тяжёлые баллоны и которые не сопровождаются выбросом пузырьков отработанного воздуха. А без пузырьков то можно незаметно действовать в воде вокруг вражеских лодок и кораблей. И мы помнится, действовали. А вот я хотел бы посмотреть, как из затопленного танка выбираются танкисты с баллонами сжатого воздуха. А мы помнится, выбирались, но без баллонов. Механик вытаскивал «триплекс», танк заполнялся водой, выравнивалось давление, открывались люки, и мы спокойно выходили на поверхность.
Во время занятий по легководолазной подготовке происходили курьёзные случаи, на одном из них присутствовал командир 5-й роты, старший лейтенант Бешкарев, крупный мужчина и уже с животиком, как он собирался делать военную карьеру, непонятно. И вот он пришёл с нами, что бы попробовать прогуляться под водой. Ему, конечно, специально подстроили сюрприз, точнее дружеский розыгрыш, потому, что мужик он был хороший, и зла ему точно никто не хотел. Помогли одеть ему лёгководолазный костюм. Костюм растягивался и одевался очень плотно через резиновую горловину на животе, потом эта горловина скручивалась в жгут, стягивалась резиновым же шнурком, укладывалась под молнию костюма, и молния застёгивалась. Скрутили горловину по животу туже необходимого. То есть разделили, тем самым, верхнюю и нижнюю части туловища. А клапан для стравливания воздуха находился только в верхней части костюма, на плече. Зайдя в воду, необходимо было стравить воздух из-под костюма. И он стравил, но получилось только из верхней части. Этого не заметил и спокойно пошёл дальше, так как свинцовые утяжелители на поясе и на ногах не дали ему этого заметить. Бродил он долго, по времени почти на всё возможное, ему посигналили, что, мол, пора. И он отстегнул фал не только с утяжелителями, но и страховочно – сигнальный. Возможно, что страховочный специально был, пристёгнут, не к поясу, а к поясному утяжелителю, но тогда, ни кто следствия не проводил. Короче всплыл наш ротный, не как все, а вверх ногами, торчат ноги, как два перископа, он барахтается, а перевернуться не может. Подтянуть не за что, лодки нет, пришлось плыть к нему врукопашную и привязывать фал к ноге. Подтянули до мелководья, тут он встал, снял маску с лица и, улыбнувшись, стал чего-то шутить. Конечно, все смеялись, но теперь я думаю, шуточки такие были не добрые и чреваты серьёзными последствиями. Другой бы запомнил, и отомстил, но этот был просто золото.
Много чего ещё можно было бы написать, но уже чего-то расхотелось. Например, как осенью 1969 года ездили на Урал за молодым пополнением для Военно-морского Флота Советского Союза, и как я «отличился» в этой поездке. Из молодых лейтенантов помню только одного (вроде белобрысого), не из нашей роты, с которым мне пришлось столкнуться перед самым дембелем, где-то на Урале, во время поездки за молодым пополнением. Он просто сдал меня пьяного начальнику эшелона. Начальником эшелона, если мне память не изменяет, был подполковник Потехин, зам ком полка (или ком дива) по строевой.
НО ВОТ И ДЕМБЕЛЬ
Я лично к нему не готовился, многие формировали альбомы, готовили соответственно форму, и вот где-то в середине декабря - дембель. Отправляли строго по-зимнему. Когда эшелон тронулся, оркестр заиграл марш «Прощания славянки», многие стали выбрасывать на перрон зимние шапки-ушанки, шинели, рассчитывая красоваться в заготовленных дембельских бушлатах и бескозырках. Но такие были только у тех, кто призывался до 1968 года. Как появились иные, то есть прослужившие всего 2,5 или даже 2 года знают многие: в этот год был осуществлён переход на двухгодичный срок службы в армии и на флоте для береговых частей, в том числе и для морской пехоты. Естественно, что мы даже рядом не могли находиться с теми, кто прослужил меньше 2,5 лет, их было, правда, немного и собрались они в отдельные вагоны. Но наши, например наводчики, с которыми мы вместе служили, но которые призывались на полгода позже, ехали вместе с нами и от нас, ни чем не отличались. Но откуда-то были ребята, которые отслужили по 2 года, в основном не флотские, те вообще держались, как новобранцы. А сейчас дембеля, прослужившие меньше года - деды круче нас. Кстати у нас, совсем, не было дедовщины. Почему так происходит?
Не помню, чтобы пили в дороге, ну может, что то и было, наверное. Не помню! Помню грустновато, да было. Веселья – нет. Да и грустновато не потому, что с друзьями расстаешься, многие лежали на полках, отвернувшись к стенке. Чего-то потеряли? Да! Но предстояла новая, ещё непонятная, не знакомая жизнь.
(От Виктора Сумерина) Служил я (I)1971 - 1973 годы, в 150 танковом полку морской пехоты, во 2 танковом батальоне, в 4 танковой роте, командиром среднего танка, машина номер - 148. Командиром полка сначала был п-к Люзаков " батя ", потом его сменил п-к Гривнак Я.В, начальником штаба полка был м-р Цвигун. Командиром 2 танкового батальона был сначала м-р Спица, потом его сменил м-р Ханчасов В.Г. Начальником штаба 2 ТБ был м-р Андрианов, замполит к-н Максименко. Командиром 4 танковой роты был сначала к-н Заяц Г.Ф.потом его сменил к-н Романенко Н.И. Командирами взводов в 4 танковой роте были ст.л-т Чернобай, ст. л-т Кузнецов и л-т Елугачёв. В 1972 году, 150 танковый полк морской пехоты, был признан лучшим танковым полком в Союзе и награждён вымпелом Министра обо
роны СССР " За мужество и воинскую доблесть ". Танк номер - 102, командира 2 танкового батальона м-ра Ханчасова, был признан лучшей машиной 55 дивизии морской пехоты. Дважды в 1972 и 1978 годах, 150 ТП МП ходил на боевые дежурства в Индийский океан. В 1995 году, полк преобразован в 84 отдельный танковый батальон, а в сентябре 1997 года 84 ОТБ - расформирован, больше танков в 55 дивизии морской пехоты нет, кроме танка на пьедестале, перед штабом 55 ДМП.