Do Matki Boskiej
Mario, oblokow ciszo.
Ciezko nam Boga dzwigac,
jeszcze ciezej odrosly swiat,
nieba wysokie ciezej; nieba nad nami wisza
jak przykazania ciemny kwiat.
Mario, tak bardzo boli, powiedzmy slowem prostym,
oto wszystko, cala maluczkosc serc:
tu oto swity skazancow, tu oto dzieci, co rosly,
tu oto, Mario — milczaca nawet przed Bogiem smierc.
Zeby sie jeszcze uniesc: o, natchnie ciepla muzyka,
ale juz ziemia za ciezka, to dusze martwe jak olow,
ciala i groby za ciezkie — stezale bryly mozolu,
dym, plomien nad nami wykwita.
Cierpienie to kula, kolo,
rzezbi, lecz toczy sie dokad?
Mario przeczysta, oto sa dlonie wyschle jak ruczaj,
z ktorych by takie ogrody, zielone wybuchy drzew,
z ktorych by domy jasnosci. A teraz oczy nauczaj,
jak w baldachimy przestrzeni trwoge zamienic i gniew.
Oto maluczkosc nasza, spiewaj, swieta, nie ustan —
czym wyzsza topola spiewu, tym blizej dosiegnac z dna.
Koncze. Oto juz wszystko. Jak wiory wyschle mam usta,
nimi, o cicha, ciebie jak wizerunek wycisnac w twardych dniach.
К Богоматери
Мария, тишь облаков.
Тяжко нам Бога вынести,
еще тяжелей – взрослый свет,
небо высокое тяжко, небо над нами виснет,
заповедей темный цвет.
Мария, нам очень больно, говоря простыми словами,
вот вся ничтожность сердец:
вот рассветы приговоренных, вот дети – росли с нами,
вот, Мария, молчащая перед Богом смерть.
Еще бы хоть раз умилиться: о, да, согревает музыка,
но земля уже тяжела, души мертвы, как свинец,
тела и гробы тяжелы – муки трудов суровых
дым, пламень над нами цветет.
Страдание – снова, и снова
шлифует нас, но куда ведет?
Мария, пречистая дева, вот ладоней сухие ручьи,
в которых бы можно сады, зеленый шум дерев,
в которых дома, как свет. Теперь глаза научи,
как в завихреньях пространства рассеять тревогу и гнев.
Покорным в ничтожности нашей, напой нам песни святые –
чем выше дерево песни, тем его ближе достать со дна.
Я закончил. Все. Уста, как стружка, сухие,
ними, святая, тишайшая дева, твою икону вырежу в злых днях.