В один из летних дней мне удалось прокатиться на любимой папиной «Яве» – мотоцикле, который значил для него больше, чем друг семьи. Он содержал его в таком безупречном порядке, часами напролет смазывая, перебирая, что даже ребенок мог завести его с пол-оборота.
Обычно он возил меня впереди себя на красном баке, доверху заправленном бензином. Кроме меня папе не с кем было поговорить о любимом двухколесном друге. Мама ничем таким не интересовалась, поэтому занятия по изучению техники проводились со мной. Мне было четыре года, но я знала, что такое мотор, для чего нужны тормоза, помнила наизусть последовательность папиных действий в пути. К тому же, он не ленился напоминать, что я – будущая преемница его транспортной собственности и должна назубок знать о ней все. Но и без уговоров я была очарована ездой, бредила ею во сне. Любимая игра в крохотной кладовке называлась «заглох мотор». Бесконечные «дрыг-дыг-дыг-дыг» ногой делали из меня заправского аса и дарили чувство уверенности в себе.
Папин мотоцикл был частью меня, особенно, когда с его разрешения я заводила элегантную «Яву» с первой попытки. Ее водителем была я, а не он, поскольку, сидя на баке, умела управлять мотоциклом силой мысли, а не умением папиных рук.
Мы часто оставляли ее у подъезда, а чтобы никто из соседских мальчишек не уехал кататься, папа предусмотрительно извлекал свечу зажигания и прятал в своем кармане. Ему и в голову не приходило, что главной опасностью были не соседи. Запасной набор свечей хранился в моей кладовке на верхней полке, куда по сложенным подушкам можно было легко добраться. Предполагалось, что я их не достану? – Ну да, ну да... Такая же запасная свеча всегда – как у папы – тайно лежала в кармашке моего фартучка «на всякий случай», при этом ежедневно менялась: новая – на новую. Мне казалось, что они портятся.
Я ждала звездного часа, о котором так часто говорил папа, мечтая увидеть взрослую дочь за рулем, и однажды решила, что этот час настал! Когда он поднялся в квартиру, поговорить с мамой о моем воспитании, – из детского сада прилетела очередная жалоба, – я вкрутила свою свечу и сделала «дрыг-дыг-дыг-дыг»... Ява немедленно перестала быть папиной ласточкой и взревела, как огненный бык, почувствовав слабые руки! Но меня нельзя было остановить. Уверенно взгромоздившись на бак, «дала газку», как учил папа, и поехала из родного двора, виляя задом красной Явы, словно крепко выпившая байкерша, цепляясь за асфальт не поднятой подножкой, подстегивая неуправляемый драндулет возгласами! Руль не слушался, к нему приходилось прилагать все усилия маленького тела. Машина показывала норов, но ехала, то тормозя, то резко подаваясь вперед, и просила хоть какого-то управления. Я отчаянно помогала ей голосом.
Спасла меня любимая соседка тетя Ксеня! Она вышла из подъезда и увидела отъезжающего ребенка...
С воплями, перемежающими мои победные крики, она догнала Яву на выезде из двора и мертвой хваткой вцепилась в руль. Напугавшись расплаты, я газанула еще сильнее!
Тетя Ксеня любила меня, хулиганку, и даже, подвыпив, мечтала усыновить, потому что у нее было только два мальчика! И она не сдалась, остановила железного коня «на скаку», схватившись за правую рукоятку руля танцующего мотоцикла. Мы закружились в хороводе и рухнули на русскую женщину.
Ставшая враждебной, тяжеленная Ява, упав на бок, страшно вращала колесами, превратившись в чудовище. Тетя Ксеня, серо-бледная, с обесцветившимися от боли глазами из-за перелома ноги, нашла в себе силы перетащить меня к себе на грудь и удерживать, пока не подоспела помощь. Мы обе загремели в больницу. Только меня выпустили сразу, а ее попозже – в гипсе.
После этого в моем послужном списке прибавилось прозвище Мотоциклистка.
Удивительно, что тетя Ксеня не перестала любить меня, перепрофилировав из дочки в будущую невестку, заявив, что я все равно никуда от нее не денусь. Но я «делась», потому что ее мальчики переженились быстрее, чем я выросла.