Мог повешен быть, иль четвертован,
Ты невинности деву лишил.
Не служанке был флирт уготован,
А с принцессой ты был очень мил.
Но пусты были женские всходы,
Ты не мог, к сожалению, зачать.
Сочинял ты ей светлые оды,
Сняв у страсти большую печать.
Ну а если бы так не случилось,
Ты казнён был и год не прожив,
Мысль в дюнах пустынных почила,
До пергаментов так не дожив.
Не оставил, мудрейший, потомства.
Но его род продлился в стихах.
Провидение хранило питомца,
Отдыхая порой на богах.
Рубаи, как Подёнки, прекрасны.
В них порхает, искрится любовь.
— Эта сказка была не напрасна, —
Сквозь столетия скажет любой.
Нынче тяжко от опусов длинных.
Наш читатель привык отдыхать.
Очень кратко двухстишье, старинно,
Но оно помогает летать.
Рубаи — эпиграммное зелье,
И быстры, как седой херувим,
Украшение сладкой газели,
На которую жадно глядим.
Затянул эту мысль длинно очень,
Поэтичней поют соловьи,
Книги вязь разъедает нам очи.
Счастлив тот, кто поверил любви.
P. S. :
"Я спросил у мудрейшего:
Что извлёк ты из своих манускриптов?
И мудрейший изрёк:
" Счастлив тот, кто в объятьях красавицы нежной
По ночам от премудрости книжной далёк. "
(Омар Хайям)