Он был контужен утром. Да, тем самым,
когда три танка расстреляли власть.
Но кровь не «хасбулатовых» лилась,
а непричастных к ельцинскому сраму.
Он выжил. Может быть один на сотню.
Но в мозг его уж столько, столько лет
вонзает щепки взорванный паркет
во время бурь магнитных, как сегодня.
Осколками дробится в нём сознанье –
не в силах память взрыва превозмочь.
А за окном желтком стекает ночь
на покосившиеся зданья.
Как беркут он вцепился мне в запястье
и говорит: Ты помнишь тот паркет?
Красив чертовски… Но его уж нет.
Так мозг мой разлетается на части.
А помнишь у подъезда… тех… двоих…
она и он, единые навеки…
как две цветущие изломанные ветки…
вишнёвые… ты напиши про них.
Подай воды. Нет, нет, не подавай.
Сиди, не шевелись, а то качнётся снова
ось жизни. Бытия основа.
…У Красной Пресни дребезжит трамвай.
Сейчас войдём с тобой в пустой вагон
и оторвём бесплатно два билета,
и сквозь окно увидим Дом Советов,
прохладный тёмно-синий небосклон,
а под ногой надёжный дуб паркета.
Декабрь 2004 г.