Я, вдавленный в пространство
этого времени и места,
ощущаю непостоянство
взрослеющего детства,
вижу глубочайший страх
в глазах одиночества:
всё обращается в прах,
неизбежно пророчество.
Кривлянье президентов, лизанье задов
подтверждают суетность мира.
Кому нужны клочья людей и слёзы вдов?
Жизнь – подсознание тира?
Коченея на холодном ветру,
вопросы стояли согнувшись.
Я видел их тени, поутру
проснувшись.
Ощущая бегущей мишенью
под охотничьим прицелом,
человечество дёргалось тенью
раненого животного. Мелом
контуры обрисованные
в небе летели. Мы думали: облака.
Но то были оторванные
души от тела.
Отпечатки кулака –
печать добра? Мир – лезвие,
по которому пробегают люди?
Кто и что поймёт? Оценит трезво?
Запутавшиеся прокуроры, адвокаты, судьи?
Почему так труден крик,
когда хочется крикнуть?
Почему всегда язык
ощущает кляп? Не пикнуть.
Вопросы толпами немыми
шли на меня стеной.
Страшно. Ломаными прямыми
скакал пульс за мной.
В течение всех этих лет
вопросы шли, а ответы – нет.
Март 2004