Конечно, все в посёлке Верку знали.
И мать её алкашку знали тоже.
Она ведь на неё точь-в-точь похожа.
И от неё хорошего не ждали.
Попойки, мужики, скандалы, драки.
Всё это в Веру не вселяло веру.
Её все сторонились, как холеру.
И гнали, как бродячую собаку.
Анжелку, мать её, убил по пьяни
Сожитель. Сам не помнит почему.
А Вера без любви жила и ране.
И выросла – ни сердцу ни уму.
Пошла работать, мужиков водила.
Вот потаскуха! Ну ни дать ни взять!
И жизнь свою в помойку превратила.
Ну вылитая уродилась мать.
Но вот вся жизнь её переменилась.
На до и после разделилась вмиг.
И будто изнутри светился лик.
Она чудесно вдруг преобразилась.
Похорошела, покруглел живот.
Ходила, как блажная, все сказали.
В посёлке небольшом давно узнали,
Что потаскуха-то ребёнка ждёт.
Вот дура баба, выдумала тоже!
Плодить на свет не знамо чьих детей.
Тут люди не рожают от хороших,
А эта – от последних алкашей!
Сама – сплошное недоразумение,
Какое ей, подумала б, дитя.
И надо же, такое самомнение!
Рожу и всё! Сказала не шутя.
Рожала терпеливо, не кричала,
Как будто откупалась за грехи.
Наутро, лишь проснулись петухи,
От бремя разрешилась. Отстрадала.
В роддоме начался переполох.
Вот потаскуха! И дитё – урод!
Недолго, знамо дело, проживёт.
Раз пискнул, посинел весь и заглох.
А Верка плакала от боли и от горя,
От жалости к ребёнку и от страха.
В роддоме знали множество историй,
Как от здоровых отрекались махом.
А эта уцепилась, как клещами,
В последнюю разбитую надежду.
Не отдала. Держалася зубами.
Вся облачилась в чёрные одежды.
Носила траур по мечте разбитой,
По счастью материнства. Ведь она
Всему виной сама. И впредь должна
До дна испить, что было недопито.
Малыш чуть-чуть до года не дожил.
А Вера в одночасье поседела.
Осунулась вдруг, сразу постарела.
За тридцать лет лишь он её любил.
Ходила чёрной тенью по посёлку,
Шатаясь, как побитая собака.
По кладбищу слонялася без толку.
Она, видать, совсем не знала страха.
Страх умер в ней, когда не стало сына.
Теперь уже ей нечего бояться.
И поглотила жизнь её трясина.
Но ей и не хотелось выбираться.
А люди, как и прежде, сторонились.
Сама она во всем и виновата!
Вот за грехи её пришла расплата,
Иные говорили и крестились.
И вот в один из дней она впервые
Зашла зачем-то в Храм! Вот срамота-то!
Забыла, как таскалася когда-то!
А люди помнят! Люди не слепые!
И молодой священник очень долго,
К её склонившись уху, говорил.
Видать, с него совсем не будет толка!
Кому он столько времени дарил?
А Верка, заливаяся слезами,
Кивала только батюшке в ответ.
Стояла под святыми образами
Вся в чёрном, излучая дивный свет.
С тех пор она уже жила не болью.
Откуда столько в ней нашлось тепла?
Как будто не было вокруг обид и зла,
Её глаза светились лишь любовью!
Она любила и жалела всех,
Как ей рождённого калеку-сына.
Как будто приросла к нам пуповиной,
А наше зло себе вменяла в грех.