Галина Антошина
Лауреат третьей степени в номинации "У беды глаза зеленые"
Ребяток у Насти с Николаем не было. Оттого он Насте был и любимым, и дитём малым. Ехать мужу в дальний рейс - жене горе лютое, а Николаю переживание. Настя мужа провожает - к окну прильнёт, кажется, стекло выдавит. Не час-два слезами захлёбывается, до ночи успокоиться не может. Иным разлука в радость, да только Настя не из таких.
Николай любил и жалел жену. Из дальних рейсов никогда без подарка не возвращался. Платок, чулки, пудру ли - всё Насте хорошо и любо. Прижмёт обнову к себе, прильнёт вместе с нею к Николаю - нет конца ласковой благодарности.
Комната у молодых самая дальняя в коммуналке. Теплыми временами в ней на круглом столе букет цветов, чаще всего ромашек. Настанут холода - пихтовая лапка, сосновая ветка зимним лесным ароматом наполнят двенадцатиметровку. Места мало, и кухонные две полки Николай пристроил на стене. Там вечный парад из посуды.
Придёт Николай с работы - Настя прижмётся к мужу, словно год не видела. Ему умыться бы сначала (шофёр всё же), переодеться, да куда там! Вместе потом в тазу оттираются. Можно общей раковиной пользоваться, только жена ни на шаг не отойдёт, а в коридоре всегда кто-нибудь да есть. Это Настя кроме Николая никого не замечает, а соседи улыбаются.
Hе доест Николай тарелку щей, оставит на дне жареную картошку – жена исплачется. Поужинают, посуду вымоют - Настя мостится на коленях Николая, берёт ромашку из вазы и гадает. Если лепестки скажут, что не любит, слёзы ручьями. Не оставил ли деток на стороне? Не уйдёт ли? Не встретил ли ту, которая... Николай отвечал правдиво: мол, люблю, не оставил, не уеду, не встретил. Вытрет Насте слезинки, как рукой тревогу снимет.
А в гостях каково. Другие рады с чужими мужиками поплясать-поговорить. Эта же словно пришьётся к Николаю на всю гулянку. Ему и перекурить вволю невозможно.
Разве дело? Николай во двор дрова колоть - жена рядышком. И перед соседями неловко, и топором как следует не взмахнуть: вдруг щепка отлетит да ей в глаз. Николай додумался и прибил дощечку на чурку. Сядет Настя, бывало, на такое сиденье, спицы в руках мелькают, вырисовывая рукавицы милому или носок. Бабки на лавочке у дома поглядывают на Николая с Настей, между собой переговариваются. Чудны дела твои, господи.
Жили да жили, любили да любили молодые. И вдруг война.
Настя каждый день письма писала. Получит ответное, уж целует да наглаживает буквочки. Но что-то не стали приходить треугольники. Месяц нет писем, два, три. Сошла Настя с лица, еда не в еду, работа не в работу, сон не в сон. И вдруг печальный треугольник. Не верит Настя похоронке. Мало ли ошибок бывает! Петр из соседнего двора без вести пропал, потом в госпитале объявился. По радио слышала: вроде, погиб один, но живым оказался, хоть и калекой. Николай не стал бы скрываться и стыдиться своих увечий, знает же, что люб Насте всяким. Нельзя им друг без друга!
Поменяла Настя дорогое платье на хозяйственное мыло, пошли у неё ремонт стирка. Рубаху замачивает, носки перештопывает, шапку подчищает, обувь подсушивает. Как иначе? Вернётся, в гражданское захочет переодеться, так вот оно, готовое, чистое, одевай-обувай. На полке кружка любимая дожидается. Шахматы на комоде лежат. Приедет хозяин, вновь соседа обыграет.
Откроет шкаф Настя, возьмёт рубашку - Николаем пахнет. Достанет кружку, поцелует - вновь дух родной. Кругом Николай! Стеклил окно за неделю до войны. Коснулась Настя рамы - вот они, следы рук любимого человека. Половицу ремонтировал Николай, так приляжет Настя, целует доску. Отгремела, отплясала, отплакала Победа. Кто-то из плена возвращался, кто-то родственников после эвакуации находил. Николая всё нет. Заводчане дом новый сдавали. Предложили и Насте квартиру. Отказалась: вдруг вернётся, объявится, в память войдёт после тяжёлого ранения, где будет искать её?
Всё ждала Настя. В окно выглядывала, к шагам на скрипучей лестнице прислушивалась. Нет, не Николая походка. Не те шаги, не тот голос, не его письма, не от него телеграмма. Нет и нет! И тысячи раз нет.
Пожелтели военные треугольники. Потускнела шахматная доска. Пропал запах нафталина в комоде. Моль обрадовалась, бурки и шапку изъела. Стопочкой лежат новые рубахи, майки и дорогое трико. Тапки есть мягкие, платки носовые. Всё у Николая есть. Только нет мужа. Даже если и вернулся, не узнал бы жену. Теперь она древняя старушка. Вены руки изрыли. Морщины отчаянно сражаются за свободное место на лице. Трудно Насте по лестнице ходить. Вниз ещё куда ни шло, а вверх просто мучение.
Всё реже выходит Настя во двор. Добирается до сарая, достаёт чёрную и лёгкую от старости чурку-табуретку, присаживается, перебирая складки на тёплой юбке. Тихо-тихо сидит, ни с кем не говорит. Соседи новые, все временные, получат благоустроенные квартиры и переезжают. Hикто не знает Настиной судьбы. Да и кто она? Так, тихая бабушка, которая тянет с переселением в дом ветеранов.
Неправда, что прошлое стирается в памяти. Перед глазами у Насти счастливые годы. Бывало, сидела, на Николая поглядывала: что ни взмах топора, то чурка надвое. Куда до него молодым.
Надышится Настя свежим воздухом, поднимается на второй этаж, заходит в свою дальнюю комнату. Стелет постель. На ночь грядущую почитать надо одно-другое письмо Николая. Помнит, где слово перенесено, где буква зачёркнута.
Последнее письмо самое дорогое. Читает Настёна: «Здравствуй, слёзка моя горючая». Вытирает платочком теплые ручейки под глазами и отвечает Николаю:
- Самое страшное - самой слёзы вытирать. Помню, как ты их смахивал. Устала я, родненький. Всё жду, жду. Коль не приходишь, скоро сама к тебе отправлюсь. Готовь место, родненький. Знаю, тоже ждёшь меня, свою слёзку горючую…
Иллюстрация из интернета