Ребёнок-полумесяц и ребёнок-шестигранник
друг другу отмывают души, бреши залатав.
Хоть ты другая, я всё тех же сновидений странник.
Что писано пером незримым, не срубить стремглав.
Я проникаю сквозь слои отсохших наших жизней.
Я помню шаткую повозку, лезвия огня.
Плясала ты, как алый призрак, жёлтыми мониста-
ми с лунным бубном в лад неиссякаемо звеня.
Теперь ты видишь только кровь на выцветших ресницах,
вгрызаясь в ноздреватые кладбищенские сны,
а у меня сыра земля в обветренных глазницах,
ведь альтруизм и эгоизм граничат без войны.
Столетней раболепной вонью мироточат стены.
Глаза соломенных святых прогонят нас взашей,
а мы – торжественно гниём, а мы – недерзновенно
вникаем в глубочайший смысл тления вещей.
Мы помним дни, когда по тверди ангелы ходили.
Мы помним, что глаза их были цвета васильков.
Нам больше не спуститься в эти сказочные были –
романтики уходят в хохот царственных песков.
Ребёнок-шестигранник и ребёнок-полумесяц
склоняются над книгами изъеденных эпох.
Вот мы, совсем другие. Мы жуём таблетки вместе
и робко познаём вселенских лёгких каждый вдох.